не надо!
— Да ладно вам, — счел нужным вступиться за нового члена экипажа Март. — Коля, если не обращать внимания на его происхождение, отличный парень…
— Конечно-конечно. Это вы — большие господа и можете не обращать внимания. Подумаешь, наследник престола! А бедному еврею потом всю жизнь придется махать кайлом за оскорбление величества. Чудная перспективка!
Глава 14
Ничто так не греет мужское эго, как лежащий на ладони пистолет, револьвер или любое другое оружие. Глаз невольно любуется брутальными формами, руки привыкают к тяжести, а разыгравшаяся фантазия заставляет учащенно биться сердце! Все по заветам еще не родившегося классика: «Мне бы саблю да коня, да на линию огня…»
Колычев в этом смысле не был исключением и при посещении входящих в ОЗК оружейных предприятий никогда не отказывал себе в удовольствии пострелять из громыхающих железок, будь то немного доработанный напильником стандартный армейский револьвер или новейший пистолет-пулемет системы Кима-Коровина.
— Как дела с конкурсом? — спросил он у почтительно ожидавшего его Сергея Александровича.
— Нельзя сказать, чтобы плохо, но и не так хорошо, как хотелось бы, — дипломатично ответил Коровин.
— Какие-то проблемы?
— Понимаешь, Март, — вмешался помалкивавший до сих пор Витька. — Руководит конкурсом ни кто иной, как генерал Федоров!
— И что не так с Владимиром Федоровичем? — удивился Колычев. — Я говорил с ним, и он проявил большой интерес к нашей конструкции.
— И что с того? — возбужденно взмахнул руками Ким. — Ведь наши главные конкуренты сплошь его ученики!
— Что, все?
— Конечно! И Дегтярев, и Токарев, и Симонов!
— Это, действительно, так, — подтвердил Коровин. — Кроме того, все они работают на императорских оружейных заводах, а представители промышленности всегда стоят за своих. Ну и возможность быстро устранять возникшие во время испытаний проблемы нельзя сбрасывать со счетов.
— А у нас были такие проблемы?
— Случались, — развел руками конструктор. — Хотя и существенно меньше, чем у других. На первых этапах это очень сильно сыграло нам на руку. Убедившись в надежности ППКК, военные эксперты поначалу и слышать не хотели о других претендентах, но постепенно и остальные образцы довели до ума, а суждения испытателей лишились максимализма.
— Думаете, на них надавили?
— Увы, это обычная практика в делах такого рода! Так что будьте готовы, что наш автомат похвалят за оригинальность конструкции, наградят малой Михайловской премией, но этим и ограничатся.
— Интересно, а что будет, если на полигоне появится цесаревич и опробует новинки?
— Вы серьезно?
— Ну а почему нет? У нас в числе прочих дисциплин и стрелковая подготовка значится.
— Даже не знаю, что вам сказать, Мартемьян Андреевич. С одной стороны, наследник престола не эксперт, и его мнение в этом вопросе мало что значит. С другой, его непременно внесут в протокол, и игнорировать его будет невозможно!
— Решено. Узнайте, когда ближайшие испытания, а я подумаю, как это можно будет устроить.
— Вы становитесь настоящим царедворцем…
— С волками жить, — развел руками Колычев.
Обратно они некоторое время ехали молча. Март был занят дорогой, а Витька вообще, казалось, выпал из реальности и витал где-то в облаках.
— Что-то случилось? — обратил внимание на его отстраненный вид друг.
— Да так, задумался.
— О чем?
— Ни о чем!
— Колись, грешник!
— Ладно. Только обещай не смеяться!
— Зуб даю!
— Я серьезно!
— Ну хорошо, обещаю, не буду!
— Понимаешь, я просто тут подумал…, если получу премию, я свою часть перечислю нашему приюту. Вот!
Договорив, Виктор подозрительно уставился на приятеля, пытаясь понять, не смеется ли он над его мечтами о такой престижной награде как Михайловская премия? Однако Март в это время думал совсем о другом. Проведя в богоугодном заведении лишь несколько первых дней после попадания, он не сохранил о нем особых воспоминаний. Из хорошего в его памяти остались лишь Фимка, да помогший им отец Василий, а из плохого обокравший его коллежский асессор и, как выяснилось, азартный игрок Пантелей Митрофанович Воронин.
А вот Виктор, несмотря на всю его легкомысленность, оказывается, помнил альма-матер и искренне желал помочь ее обитателям.
— Надо только узнать, цел ли он? — ответил Колычев. — Война все-таки…
— Тем более! — горячо отозвался Витька.
Человек, прослуживший всю жизнь в армии, может уйти в отставку, но вот армия никогда его не бросит, как ни старайся. И сегодня дядька Игнат лишний раз получил возможность в этом убедиться. Началось, впрочем, все как обычно. Встал он по въевшейся за годы службы под кожу привычке за полчаса до подъема. Быстро проведя мыльно-рыльные процедуры, надел выглаженную с вечера форму и начищенные сапоги, стянул китель ремнем и вышел во двор.
Караулов, никто, к сожалению, не нес, так что проверять было некого. Двор и прилегающая к дому территория содержались в безукоризненном порядке. Даже в гараже, где частенько что-то мастерил Ким, вчера никто не успел насвинячить. Работа, впрочем, все равно нашлась. Дрова хоть и наколоты, сами себя на кухню не принесут. Водопровода опять же нет, ну и вообще…
— Ну чего ты, Игнат Тимофеевич, опять спозаранку расшумелся? — позевывая, спросил повар Михалыч.
— Это чтобы ты не спал, а завтрак личному составу готовил! — огрызнулся бывший абордажник.
— Тьфу на тебя!
— Но-но! — строго посмотрел на «штатского» Вахрамеев.
— Лучше щепы для растопки наколол бы, — продолжал бурчать кок.
В принципе он был прав. На завтрак у них традиционно полагался по летной норме чай, вареные вкрутую яйца, хлеб с маслом и шоколад. «Куриные фрукты», как шутил служивший когда-то не то в ресторане, не то на кухне у какого-то аристократа повар, сварены с вечера. Так что оставалось лишь поставить самовар. За этим занятием их и застал курсант Романов.
— Игнат Тимофеевич, вас к телефону, — доложил он.
— Чего? — удивился отставник, которому позвонить мог разве что Колычев, но он сегодня ночевал дома. — Интересно, кому это я понадобился?
— Не могу знать.
— А должон! На что тебе язык даден, стажер? Спросил бы, чего да как, чем меня дергать почем зря…
— Виноват, исправлюсь.
— Виноватых бьют, — пробурчал старый абордажник, поднимая трубку.
— У аппарата.
— Вахрамеев Игнат Тимофеевич? — прогундосил в динамике чей-то незнакомый голос.
— Он самый.
— Меня зовут Горелин Олег Петрович. Присяжный