Читать интересную книгу Европа кружилась в вальсе (первый роман) - Милош Кратохвил

И чтобы не терять даром ни минуты, он нажимает кнопку звонка, вызывая к себе командира корабля. Чего он от него хочет? Ну да, что-нибудь прикажет. Главное — прервать бесплодную бездеятельность.

Остановившись на пороге и от волнения не отдавая себе отчета в том, что не дождался, когда заговорит император, командир выпалил:

— Прикажете, ваше величество, возвращаться в порт?

Вопрос до того огорошил Вильгельма, что, как ни странно, он даже не обратил внимания на допущенное командиром нарушение субординации.

— Зачем?

Командир в растерянности переступает с ноги на ногу. Он не осмеливается сказать, что просто счел это естественным ввиду последних событий. Такое могло быть истолковано как попытка навязать императору собственное мнение. Лучше уж промолчать.

Вильгельм хмурит брови. На сей раз он не корчит из себя мыслителя, а действительно лихорадочно размышляет. Размышляет о том, почему командир корабля с такой уверенностью предположил, что он, император, намерен возвратиться в Берлин. Какое-то мгновение Вильгельму тоже кажется, что это было бы всего естественнее. Но он тут же мысленно представил себе канцлера, министров, адъютантов с депешами, весь этот рой сановников, советников, советчиков, словом — надоед! И хотя ему вроде бы следовало быть сейчас как можно ближе к правительственным центрам, однако есть еще более веские аргументы против этого. Но действительно ли они есть? Безусловно. Например… ну хотя бы… Да вот, конечно же! Поскольку в решающие моменты последнее слово за ним, он должен иметь возможность полностью сосредоточиться, а где он еще найдет такую идеально спокойную обстановку, где еще он, по сути дела, недосягаем, как не здесь, на корабле?! Ни в одном другом месте он не может в столь полном одиночестве и покое поговорить с самим собой и с Ним, единственным, кто вправе ему советовать. Забыв, что он стоит не на палубе, Вильгельм II непроизвольно посмотрел кверху, но его взгляд тут же уперся в низкий потолок каюты. Да, так что же еще? Ах, вот что… расстояние — не помеха, здесь в его распоряжении корабельный телеграф и быстроходные катера, словом, достаточно средств, с помощью которых до него дойдет необходимая информация, а в обратном направлении будут переданы его приказы и решения. И чем больше понадобится экономить время, тем больше его будет именно в этих условиях, поскольку убудет постороннего вмешательства, вторжений извне, дебатов и компромиссных предложений. Теперь все пойдет как по маслу!

В результате, к удивлению двора, правительства, генерального штаба и отдельных министров, а также посольств, император хотя и прервал свой балтийский вояж, но сделал это более или менее формально и на елико возможно короткий срок, с тем чтобы поскорее продолжить путешествие вопреки всем протестам своего окружения.

И вот он опять на своем флагманском корабле и со всем рвением предается там своей державной деятельности! Дважды в день доставляются ему на борт депеши, деловые бумаги, aide-memoire{[61]}. В отличие от старшего австрийского коллеги, «канцелярщина» не является коньком Вильгельма, однако сейчас она приобретает в его глазах особое значение: своими пометками на полях деловых бумаг он, по сути, определяет завтрашний день Европы! В этом Вильгельм твердо убежден! Ведь это бесспорно, что Германия является ныне самой крупной державой — прежде всего благодаря динамичности внутреннего своего развития, своей воле подобающим образом проявить себя в мировых делах, благодаря своей миссии самой цивилизованной нации. Именно это дает ей право играть первую скрипку в оркестре европейских государств, и он, Вильгельм II, является дирижером, которого избрало провидение для того, чтобы он задавал тон в современном мире.

Поэтому, конечно, вполне достаточно делать на поступающих бумагах письменные замечания и распоряжения сугубо личного характера. Вильгельм уверен, что соответствующие государственные деятели воспримут эти деловые пометы как… как приказ!

На первой же полученной им подробной реляции о сараевском покушении Вильгельм энергичным почерком выводит: «Сейчас или никогда!»

С удовлетворением всматривается он в написанное — три слова. Всего лишь три! А между тем в них содержится общая директива, которую канцелярские крысы ухитрились бы разжевывать на бесчисленных страницах своей дотошной писанины.

На донесении германского посла в Вене, который сообщал, что, «пользуясь случаем, спокойно, но настоятельно предостерег австрийское правительство против каких бы то ни было необдуманных шагов», император сделал такую гневную приписку: «Кто уполномочил его на это? Как это глупо, и вообще ему не следовало в это соваться… В Сербии необходимо навести порядок, и как можно скорее!»

А когда некоторое время спустя в руки ему попадают предложения относительно предварительных условий возможного урегулирования конфликта, они кажутся ему чересчур умеренными. Что, если Сербия эти условия примет? Какой редкостный шанс был бы упущен, шанс окончательно вытравить русское влияние на Балканах, а затем объединиться с Турцией, — воображение и мечты воскрешают в мыслях Вильгельма давнишний план проложить дорогу на Восток, в Индию и там нанести смертельный удар Англии…

Нет, сейчас нужно держать мысли в узде. Пока ближайшая цель такова — нужно предъявить Сербии такой ультиматум, принять который она просто-напросто не сможет! И тут же его осеняет конкретная идея: пусть сербы уберутся из Санджака! Его должна получить Австрия, вследствие чего будет наконец прервана связь между Сербией и Черногорией и поставлен прочный заслон, который воспрепятствует выходу сербов к морю. Как это великолепно и просто! Ведь речь идет об убийцах августейших особ! Сербское государство вскормило убийц и покрывает их! В таком духе пишет Вильгельм и царю Николаю, полагая, что царь, как бы там ни было, не может принять сторону цареубийц.

Бог весть почему, все это дело совершенно напрасно затягивают и запутывают, тогда как достаточно заинтересованным монархам договориться между собой, и такая договоренность более чем вероятна, поскольку речь идет о предотвращении опасности, угрожающей в конечном счете устоям любой монархии, и более того, основам самого монархического принципа правления вообще.

Разумеется, во все это не преминет вмешаться и Англия. Там как раз об этих и других священных принципах преспокойно забывают ради близорукой политики сиюминутных эгоистических выгод! Но что бы вероломный Альбион сейчас ни предпринимал, всегда следует предполагать, что в действительности он замышляет нечто прямо противоположное. Ибо магистральной линией британской политики была и остается — в этом Вильгельм готов поклясться — лютая враждебность по отношению к Германии. И нужно быть толстокожими англичанами, чтобы при этом еще делать вид, будто ничего не происходит и все обстоит наилучшим образом. Именно осложнением ситуации на Балканах британское королевское правительство воспользовалось для того, чтобы попытаться устами своего министра иностранных дел Эдуарда Грея снисходительно поучать германского императора, что ему надлежит делать, — дескать, он должен употребить свое влияние на австрийское правительство и побудить его к сдержанности! «На каком это основании стану я успокаивать Вену?! — пышет злобой пометка Вильгельма на английской депеше. — Эти белградские мерзавцы подстрекали к убийству, и теперь они должны быть поставлены на колени! Со стороны англичан это неслыханная наглость — требовать от меня примирительного демарша. Я не собираюсь по примеру господина Грея предписывать австрийскому императору, каким образом ему надлежит защищать свою честь! Об этом Грею следует сказать совершенно определенно и ясно, чтобы он понял: шутить я не склонен. Сербы — это шайка бандитов, которые должны поплатиться за свои злодеяния! Я не стану вмешиваться в то, что является компетенцией исключительно австрийского монарха. Вся депеша — типичный образчик британского образа мыслей и высокомерно-приказного тона. А этого тона я как раз и не намерен терпеть!» И, вопреки обыкновению, кайзер к этому комментарию присовокупил внушительную аббревиатуру «В. II. И.» — император.

Заблаговременно, еще до того, как будет предъявлен окончательный вариант ультиматума, Вильгельм шлет в Вену предостережение: «Ультиматум либо принимают, либо отвергают. Но потом уже никаких дискуссий быть не может. На то он и ультиматум».

Прочитав сообщение о беседе австрийского министра иностранных дел графа Берхтольда с русским посланником в Вене, в ходе которой Берхтольд уверял посланника, что у Австрии нет решительно никаких видов на территориальные приобретения за счет Сербии, Вильгельм в сердцах сделал сбоку приписку: «Осел! Это было совершенно ни к чему и может лишь создать впечатление, что Австрия слаба. Ведь Сербия отнюдь не цивилизованное государство в европейском понимании этих слов!»