Читать интересную книгу Женщина и мужчины - Мануэла Гретковская

– Не выспрашивай ее о Яцеке.

– Неужели ты думаешь, что я способен смеяться над больными на голову?

– Почему же больными…

– Потому что надо головой тронуться, чтобы уверовать в Будду – в этого сидящего на корточках типа. И чем это кончается? Тем, что парень шастает по лесу и собирает камни.

– Марек…

– Ладно, я буду вести себя чудесно, празднично и чудесно, только завяжи мне галстук, – застегнул он воротничок. – Они разводятся?

– Кризис – еще не развод. Я тебя прошу, не касайся этой темы. А еще у тебя сегодня табу на религию и акупунктуру.

– В общем, с висельниками не говорить о веревке. Обещаю. А у нас с тобой был какой-нибудь кризис? – Он надевал туфли и украдкой смотрел на себя в большое зеркало на дверце шкафа.

– А разве это можно назвать как-то иначе?

– Что?

– Наш кризис, который длится уже пятнадцать лет? – встала около него Иоанна, частично отразившись в зеркале.

– Не капризничай, – вытолкнул он ее из зеркальной рамы, надевая пиджак.

– За это я тебя и люблю.

– За что?

– Ни за что.

– Я тоже, – рассеянно признался он.

Вряд ли Иоанне удалось бы доказать Кларе преимущества супружеской жизни. За завтраком она заметила оценивающий взгляд подруги, направленный на них с Мареком. Нет, они с мужем не предаются страсти на кухонном столе – нет между ними прежней «искры». Если приложить к их отношениям мерку пятнадцатилетней давности – можно даже сказать, что Иоанна разлюбила мужа. «Конечно же, себя я люблю больше, – по этому поводу сомнений у нее не было. – Именно поэтому я остаюсь с ним. Из уважения к себе. Пятнадцать лет я вкладывалась в этот брак – и в чувства, и в стирку. Пятнадцать лет я приглаживала все горячим утюгом. Так неужели же теперь я должна сказать, что оно того не стоило?»

Она всыпала в чайник три ложки «Kenia saosa», прочитав на упаковке: «Характерный африканский чай с терпким, но нежно – сладковатым вкусом», и залила кипятком. Затем порезала половинку лимона, а из другой выжала сок прямо себе в рот. «О, любовь – как лимон: даже когда выжмешь из него сок, он все равно остается лимоном», – заключила она, скривившись.

– Тебе помочь? – заглянула в кухню Клара. – Мерзкие на вкус эти сигары, – потушила она свою на блюдечке.

– Не мало ли пирожных? – Иоанна оценивающе разглядывала поднос.

– Что случилось с Мареком? Расспрашивает меня о йоге.

– Вы обо мне говорите? – втиснулся он в кухню вслед за Кларой.

– Не хватай с противня, возьми себе тарелку! – Иоанна слегка ударила мужа по руке, бросив на него укоризненный взгляд.

– Ну что?! Мне надо куда-нибудь записаться, я теряю форму. Не знаю… в тренажерный зал… а рядом студия йоги…

– У тебя есть время на эти выкрутасы? – старалась она не быть агрессивной.

– Поговорим позже.

– Милый, я хорошо знаю, что такое йога, – заверила его Иоанна.

Они ведь договаривались перед приходом Клары – ни слова о Востоке! А он нарушил уговор. Он всегда все нарушал, даже самое важное, если только Иоанна не стояла над ним и не брюзжала: ты ведь обещал прийти раньше, взять выходной, взять нас с собой…

– Чтобы воспитать детей, угодить тебе и содержать в порядке дом, – подсчитывала она, – нужно действительно уметь стоять на голове. Я уже стою так многие, многие годы. Знаешь ли, ты тоже можешь поупражняться в такой йоге, если останешься дома.

– Иоанна! – призвал он жену к порядку.

– Что? Пасха – семейный праздник, а Клара для нас как член семьи, и мы должны радоваться, что можем говорить откровенно. – Она направилась к двери, неся перед собой разукрашенный десерт и демонстративно стуча каблуками.

– А-а-ай! – взвыл Марек, прикрыв рот ладонью.

Женщины бросились к нему, Иоанна в суете опрокинула поднос. Марек ощупывал лицо, словно искал рычаг боли, который вдруг неожиданно сорвался и теперь его надо было вернуть в прежнее положение, чтобы отключить боль. Он сломал зуб. Стреляло по всей челюсти.

– Чертовы орехи, – вместе с орехами он выплевывал обломки верхней «двойки».

– Это невозможно, я все очистила!

– Больно? – Клара заглянула ему в рот.

– Уже нет. – Он языком прикоснулся к тому, что осталось от зуба. – Я во вторник уезжаю и не могу… – Он взглянул в зеркало: – О Господи!

Заплакал разбуженный криками Мацюсь.

– Где в праздники можно найти хорошего дантиста? – спросила Иоанна, качая на руках сынишку.

– У меня платиновая карта, пусть они беспокоятся. Черррт… – Он снова схватился за щеку.

– Я тебя отвезу, – предложила Клара.

Ей часто доводилось отвозить больных. Иоанне не следует выходить из дому и оставлять простуженного ребенка, а Марек сейчас едва ли был способен вести машину.

Двери частной клиники, в которой у Марека действовала страховка, автоматически раздвинулись, пропуская их в пустой коридор. Когда они поднялись на этаж стоматологии, навстречу им уже спешила, увязая каблуками в пушистом ковре, дежурный врач. Ее опережали «бабетта», уложенная на самой макушке, и пышная грудь.

– О, пан Марек! – пожала она ему руку.

– Марек Велицкий. Меня привезла приятельница, – отрекомендовал он Клару.

– Позвольте. – Дантистка взяла у него плащ. – Мы обращаемся к нашим пациентам по именам. Кстати, я Эльжбета. А вы, пани, зайдете с нами? – Она сделала ударение на «пани», тем самым отделяя Клару от владельцев платиновых страховых карт.

– Нет, конвой подождет за дверью, – подмигнула Клара Мареку. – Я почитаю, – увидела она на столике иностранные журналы.

– Чай? Кофе? – возникла рядом ассистентка.

– У вас боль острая, пульсирующая или ноющая? – обеспокоилась Мареком дантистка.

«Дежурство на праздники достается самым сирым и несчастным. Эту «наградили» не потому, что она самая младшая, – у входа Клара видела витрину с фотографиями персонала. – Ей около тридцати пяти. Так на работу одеваются хостессы, а не врачи. Ей непривычно ходить на «шпильках» – ноги едва ли не подкашиваются, жертва группового изнасилования мужскими взглядами», – размышляла Клара, глядя вслед дантистке и Мареку.

Она нехотя перелистывала страницы журналов. Перед глазами мелькали знаменитости с искусственными зубами и имплантированными бюстами. У нее в кабинете пациенты нередко оставляли подобное чтиво, которое она без сожаления отправляла в корзину. Клара их выбрасывала. Лучше уж пятнадцать минут просто смотреть в стенку, как минимум – здоровее, считала она. Естественное для человека состояние – умиротворенность, медитация, а тут это… туалетная бумага для глаз.

Да, месяц тому назад она и не думала, что будет проводить пасхальные праздники, сидя в холле клиники. Яцек ищет метеориты под Замостьем и чрезвычайно горд тем, что насобирал уже полный мешок камней. Юлек на другом конце Европы гоняется за овечьими шкурами. Так вели себя пещерные люди много тысячелетий назад. И не важно, что теперь у одного из них есть спутниковый телефон, а у другого – внедорожник и термос с автоподогревом. Что при этом может чувствовать женщина, если у нее есть право выбора? Ту же грусть, что и тысячи лет назад, то же нетерпение, которое она скрывает, постукивая пальцами о дерево или стол?… Одного ждать, другого бояться – и любить обоих. Эти две любви мирятся друг с другом, но ее раздирают пополам. Бегство наполовину – но никогда до конца, до окончательного решения.

– Пани, пани! – услышала она голос ассистентки. – Зайдите, пожалуйста!

Марек лежал в кресле, рот у него был набит лигнином.

– Клаа, я войму тахси.

– Нам потребуется еще около часа, – с удовольствием подтвердила дантистка.

Яцека восхищала живая архитектура деревьев. Ему хотелось устроить себе ночное логово среди ветвей, как делают это большие обезьяны и как делали его человеческие предки. Ему надоело спать в придорожных гостиницах или в машине. Если бы он ночевал дома со всеми удобствами, то наверняка оттягивал бы утреннее вставание, раздумывая: имеет ли смысл подниматься с постели?… Уродство провинциальных номеров, где старомодные панели под дерево соседствовали с авангардным пластиком, где были скверно вымытые пепельницы и серое постельное белье, которое стирали без «зама» – так они с Кларой называли смягчающий бальзам, – не вызывало желания задерживаться дольше необходимого. Да, здесь была житуха без «зама». Угрюмые взгляды из-за заборов, испитые рожи. Местные получали землю в наследство и не умели ничего другого, кроме как тупо ковыряться в ней. А тем, кто не умел далее этого, оставалась водяра. Она сбивала с ног, швыряла свои жертвы в придорожные канавы, бросала на полях, словно ненужные остатки прошлогоднего урожая. Яцек не задумывался, справедлива ли его неприязнь к неотесанной деревенщине или же она не более чем следствие болезни. Ему хватило разговора с мужиком, державшим в руках дымящуюся двустволку. Забрызганная грязью, вылинявшая от старости дворняга, так и не спущенная с цепи, лежала у будки. Верная собачья душа медленно покидала кровоточащее тело, исходящее судорогами.