Гитлер льстил немецкому народу. Чтобы покорить немцев и иметь возможность использовать их для своих честолюбивых целей, он расхваливал хорошие черты, присущие немецкой нации, и не обращал внимания на плохие. Ради нашего места в мире нам было бы полезнее признать свои ошибки, так же как и дарования. Немцы зачастую слишком грубо демонстрировали сознание собственной силы. Высокоинтеллектуальная нация, немцы поддались высокомерию, когда скромность и чувство реальности были бы более уместны. Иностранцы нередко восхищаются немецкой дисциплиной и организованностью; но когда эти тенденции заходят слишком далеко, они становятся нелепыми. Некритичное подчинение воле сильной личности – опасная черта немецкого национального характера.
Наша организованность является прекрасным качеством, пока она остается в границах разумного. Но она превращается в несчастье, когда мы становимся ее фанатиками, как только мы позволяем ей стать жестким шаблоном, подавляющим нашу индивидуальность. Мы по праву гордимся нашей изобретательностью, но ошибаемся, думая, что иностранцы просто завидуют нам, когда критикуют нашу торопливость и неспособность оставить их в покое. Наша культура имеет мировое признание, но за недостатки в искусстве жизни нас часто жалеют и презирают.
В течение всей истории немецкая нация никогда не отличалась излишним политическим инстинктом. Недостаточное знание мира и космополитизм неблагоприятно влияли на жизнь народа. Пора «народу поэтов и мыслителей», наконец, превратиться в народ с международным кругозором.
Теперь и отныне необходимое условие для завоевания международного статуса – создание демократического государства. Демократия означает правление народа, но оно не может осуществляться непосредственно. Народ может эффективно править только посредством различных институтов. В Германии парламентская демократия была «организована» после Первой мировой войны, но за ней не стояло ни одной национальной традиции; она не была результатом внутреннего роста и зрелости народа. Следовательно, она породила явления, нисколько не идущие на пользу ее престижу. Сосредоточив внимание на этих явлениях, Гитлер сумел подчинить себе людей. Другие народы своим национальным образованием, осознанием традиций, стабильностью и политической зрелостью создали жизнеспособные политические институты. Такие демократические институты непременно должны быть различными у каждого народа, так как должны учитывать особенности нации, природные условия и историческое происхождение. Нельзя не признать, что демократия сама по себе, со всем своим многообразием форм, на самом деле стала превалирующей формой политической жизни нашего времени. На нынешнем этапе технического, экономического и социального прогресса она оказалась историческим решением проблемы организации человеческого общества, единственно возможным принципом социального устройства.
Вопрос о жизнеспособности демократии уже принадлежит прошлому. Проблема будущего заключается лишь в том, чтобы развивать и совершенствовать демократию. Надо понять, что нации достигнут культуры и прогресса, только органично развивая демократические формы жизни, осмысленно строя их и защищая от вредных элементов.
Очевидно, судьбой нам было предназначено пройти неверным историческим курсом до конца, испить до последней капли чашу несчастий, чтобы в конце концов понять, что настала пора навсегда свернуть с нашего страшного пути.
Часть вторая. СЦЕНЫ ИЗ ЖИЗНИ ГИТЛЕРА
Гитлер происходил из мелкобуржуазной австрийской среды. Фактически он всю жизнь так и не расставался с ней, даже достигнув вершины политической карьеры. То, что этот типичный южный немец воспринял прусские военные традиции, чтобы достичь своих политических целей, – еще одно подтверждение парадоксальности его личности. В конце жизни он растерял традиции и австрийской дипломатии, и прусского милитаризма, которые помогли бы ему выпутаться из ужасной авантюры.
Австрийское происхождение Гитлера безошибочно проявлялось в двух чертах его характера. Одной из них были убедительность, обаяние и общительность, которыми он компенсировал изначально несгибаемое политическое упорство; по отношению к художникам, особенно к женщинам, он был почти преувеличенно вежлив. Второй чертой была его совершенно невероятная неспособность и в жизни, и в работе подчиняться какому-либо расписанию.
При его жизни публика и в особенности журналисты стремились получить информацию о личной жизни Гитлера, его привычках, распорядке дня и тому подобных деталях. Иногда люди обращались с подобными вопросами непосредственно к Гитлеру. Он всегда подавлял подобную гласность.
По-моему, он вел очень странную личную жизнь для человека, занимающего высокий политический пост. Казалось, он не мог разделить официальную и личную жизнь и занимался официальными делами параллельно с личными. Это происходило отчасти из-за того, что Гитлер фактически оставлял за собой решение всех политических, военных, культурных и прочих вопросов. Неизбежным следствием такого абсолютизма была перегруженность решением многочисленных проблем. Поскольку он взвалил на себя столь тяжелое бремя работы, ему приходилось выполнять ее собственными, ему одному присущими методами. Вот почему у него, как он часто говорил, не было личной жизни, почему его жизнь была подчинена служению нации.
По натуре Гитлер был богемным человеком. Он позволял себе руководствоваться почти исключительно эмоциональными соображениями. Регулярная кабинетная работа была чужда его натуре. Он нередко говорил, что единственная блестящая идея более ценна, нежели добросовестная работа в кабинете на протяжении всей жизни. Только дипломатические приемы, организуемые шефом протокольного отдела, проводились пунктуально. Большинству остальных посетителей, присланных или пришедших самостоятельно обсудить с Гитлером различные проблемы, приходилось часами ждать в приемных, комнатах адъютанта или других местах, пока их пропустят к Гитлеру или назначат встречу на какое-нибудь другое время. Министров и других высокопоставленных чиновников зачастую не принимали неделями и месяцами, несмотря на их настойчивые просьбы. Его адъютанты имели строгие указания никого не принимать без его особого разрешения. Если Гитлер не хотел кого-то видеть, этого человека заставляли ждать годами.
С другой стороны, Гитлер далеко не был необщительным. На самом деле он терпеть не мог оставаться один. Его боязнь одиночества поражала. Мне часто казалось, что он боится остаться один на один с самим собой. По этой причине он, как правило, никогда не удалялся к себе раньше трех или четырех часов утра и требовал, чтобы его окружение оставалось с ним до тех пор, пока он не уйдет спать. Он часто говорил, что не ложится в постель до рассвета.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});