Гитлер считал жизнь и естественный отбор лучшей из школ. Но факты показали, что дело обстоит иначе. Идея развития общества соответственно плану гения нации, идея выбора достойнейшего так же машинально, как магнит притягивает железные опилки, останется утопией, пока эту планету населяют люди, пока бесконечное разнообразие всех форм существования составляет смысл жизни.
Ведь кто они, самые лучшие и наиболее компетентные люди нации? Какие качества определяют их успех? По каким меркам их выбирать? Грубые, бесчувственные, хитрые и бессовестные люди, умеющие лучше всего орудовать локтями? Или мудрые, одаренные, внутренне порядочные и внешне застенчивые, энергичные, но не шумные? Окажутся ли они в конечном счете более способными, более полезными, чем другие? Гитлер считал само собой разумеющимся, что физически крепкие и психически здоровые люди сильнее. Но позже оказалось, что выбранные им люди на деле оказались слабыми и бесполезными. Его стандарты были и неверны, и гибельны.
Гитлер зашел в своей теории лидерства так далеко, что хотел рационализировать мысли немецкого народа. Он полагал, что в его государстве должно существовать четкое разделение труда. Думать должны были только высшие лидеры, остальным ничего не оставалось, как только верить. В своем высокомерии он презирал тех, кого считал слишком умными, чтобы быть сильными. Говоря о народе, он заметил, что чем ниже его интеллект и чем меньше среди него интеллектуалов, тем сильнее будут его вера и сила.
Гитлер льстил народу, щеголяя перед ним своими социалистическими намерениями. Он многого достиг в сфере народного благосостояния, этого отрицать не приходится. Но он также пробудил излишние надежды на еще более интенсивную социалистическую программу, не будучи в состоянии оправдать эти надежды мирным способом. Точно так же он заставил капитализм служить целям его политики власти, не чувствуя никаких угрызений своей социалистической совести. Это было одной из неприятных черт его характера: он подчинял свои идеи стремлению к власти, которое владело им безраздельно.
Глава 6. ВОЛЯ ФЮРЕРА И ВОЛЯ НАРОДА
В натуре Гитлера было доводить все до крайностей, пока это не превращалось в свою противоположность. Так получилось со всеми учреждениями, которые он пытался реформировать. Он собирался избавить общество от многих пагубных явлений и с этой целью совершил революцию. Но затем сам все разрушил. Ужасающим примером этого процесса могут служить преобразования в судебной системе.
Гитлер постоянно нападал на судей за то, что они «далеки от жизни», оторваны от народа, придерживаются строгой буквы закона. Он называл их «окаменевшими бюрократами» и последними столпами реакции. В частных беседах он не уставал говорить о злостных злоупотреблениях мировых судей, не скрывая ненависти к ним. Несомненно, одной из причин подобного отношения было подозрение, что независимость судей представляет собой скрытое сопротивление его абсолютизму.
Казалось, что по глубокому убеждению и без скрытых мотивов он стремился к тому типу юстиции, который согласовывался бы со «здоровыми инстинктами нации». Этот лозунг льстил массам, но другой ценности не имел. Гитлер отказывался понять другую сторону вопроса, несмотря на то что ему часто на нее указывали. Иначе ему пришлось бы согласиться с тем, что судьи не обязаны придерживаться установленных статутов и законов из-за того, что все их предшественники с самого начала цивилизации страдали от отвердения мозга. Ему бы пришлось признать, что консерватизм юстиции определен здравым опытом и мудростью человеческого рода, накопленными бесчисленными поколениями. Люди поняли, что некоторая доля неизбежного формализма в юстиции – меньшее зло, потому что, если правосудие поручить отправлять живому человеку, оно неизбежно станет зависимым от человеческих слабостей. Такая концепция юстиции неумолимо ведет к ее саморазрушению, к чистому произволу, а не к справедливости. Нападая на обстоятельства, сопутствующие драгоценному и неизменному принципу, Гитлер разрушал саму основу юстиции.
Он назначил себя законодателем с ограничительными полномочиями, а также верховным судьей нации и предоставил себе свободу отправлять правосудие. Характерно, что он вообразил, будто действует от имени нации, выполняет благородную миссию. Если его абсурдную идею довести до конца, станет очевидным, что «здоровые инстинкты нации», о которых он столько говорил, – не конструктивная, а скорее разрушительная сила.
Гитлер заявлял также, что для него высшим законом является воля народа. На самом деле он представлял свою личную волю как волю народа и заставлял людей верить, что его воля – это их воля.
Характерный инцидент, происшедший в последний год войны, подтверждает это. Однажды за обедом речь зашла о психологии женщин и дипломатии, необходимой в браке. Гитлер расхваливал умных женщин, которые умеют убеждать своих мужей в том, что главенствующая роль в семье принадлежит именно им. Умная женщина своим поведением никогда не показывает мужу, что в семье именно она держит бразды правления. Я нарочно довольно дерзко заметил, что такие женщины знали и широко пользовались секретом, как стать ключевой фигурой в политическом руководстве. В массовой психологии формула общения лидера с народом должна быть такой: «Они должны хотеть делать то, что должны делать!»
Гитлер повторял эту фразу, но не оспаривал ее. Я почувствовал, что разговор смутил его и заставил задуматься; очевидно, всю оставшуюся часть обеда он размышлял над ней. По-видимому, я затронул самые чувствительные струны его демагогической души, подлинную природу которой я только тогда начал подозревать. Если бы мне теперь пришлось определить метод Гитлера в нескольких словах, я бы сказал так: его суть заключалась в том, чтобы суметь подчинить людей, внушив им ложные понятия.
Гитлер хорошо умел представлять ложные или очень спорные положения в самом начале дискуссии как неоспоримые, очевидные факты. Опираясь на них, он потом мог доказать собеседнику то, что и хотел доказать. Свои безосновательные тезисы он подкреплял неопровержимой логикой и огромной силой убеждения. Если бы оппонент внимательно проанализировал первые предпосылки и опроверг их, то без труда доказал бы ложность выводов Гитлера. Но опровергнуть их было не так-то легко. Чтобы поддержать свою точку зрения, Гитлер оперировал фактами, которые его собеседники проверить не могли. Он раздувал эти факты и преувеличивал их важность и преуменьшал важность или полностью игнорировал аргументы противоположной стороны.
Такими хитростями, а также с помощью огромного ораторского дара и глубокой силы убеждения он умел привлекать на свою сторону тех, кто с ним общался. Он всегда говорил так, словно на него снизошло вдохновение свыше. В последние годы войны многие приходили к нему, обуреваемые сомнениями, а уходили внутренне укрепленными и, несмотря ни на что, исполненными новой верой. Когда такие посетители выходили из кабинета Гитлера в ставке, они казались новыми людьми с просветленными лицами и уверенными манерами. Уверенность, которую проявлял сам Гитлер даже в самых безнадежных ситуациях, распространялась, как пламя. Она была стержнем той гипнотической силы, которую не мог понять мир, силы, поддерживавшей многих немцев до конца и которую так печально предали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});