Маколей спросил:
— И кто же ее убил?
— Не знаю. Гил так и не сказал мне.
— А ваш брат часто с ним виделся?
— Не знаю. Говорит, что виделся.
— А что-нибудь говорилось о… ну, об этом… Нунхайме?
— Нет. Ник меня уже спрашивал. Он больше ничего не говорил.
Я просигналил Норе глазами. Она поднялась и сказала:
— Пойдем в другую комнату, Дороти. Пусть мужчины займутся своими делами.
Дороти вышла вслед за Норой, неохотно, но всё же вышла.
Маколей сказал:
— Она подросла — есть на что посмотреть. — Он кашлянул: — Надеюсь, твоя жена не…
— Забудь. Нора все понимает. Ты начал говорить о разговоре с Винантом.
— Он позвонил сразу после того, как ушла полиция, и сказал, что видел объявление в «Таймс» и хочет знать, чего мне надо. Я сказал, что ты не очень рвешься впутываться в его проблемы и даже близко к ним не подойдешь, пока с ним сначала все не обговоришь, ты же так сказал. Мы с ним договорились о встрече сегодня вечером. Потом он спросил о Мими, и я сказал, что виделся с ней раз или два после ее возвращения из Европы и с дочерью тоже. А потом он сказал: «Если моя жена попросит денег, дайте ей любую сумму в пределах разумного».
— Ни черта себе! — сказал я.
Маколей кивнул:
— И я подумал то же самое. Я спросил его, зачем это, а он ответил, что читал утренние газеты и убедился, что она была не сообщницей Роузуотера, а жертвой его обмана, и у него будто бы есть основания считать, что к нему, Винанту, она настроена благожелательно. Я начал понимать, что у него на уме, и сказал ему, что она уже передала и нож и цепочку в полицию. И угадай, что он на это ответил?
— Сдаюсь.
— Он немного помолчал — заметь, немного, — а затем спокойненько так спросил: «А, вы о той цепочке с ножичком, которую я оставил Джулии, чтобы снесла в ремонт?»
Я расхохотался:
— А ты что сказал?
— Я растерялся. Прежде чем я успел придумать, что ответить, он сказал: «Однако мы все это можем обсудить, если встретимся сегодня». Я спросил его, где и когда, он сказал, что позвонит мне, так как пока не знает, где будет сам. Он позвонит мне домой в десять. Все это он проговорил как-то сбивчиво, торопливо, хотя поначалу мне показалось, что у него уйма времени. Я хотел задать ему кой-какие вопросы, но он совсем заспешил, повесил трубку, а я позвонил тебе. Ну, по-прежнему убежден в его невиновности?
— Уже меньше, — подумав, ответил я. — Ты уверен, что он позвонит в десять?
Маколей пожал плечами:
— Откуда мне знать?
— Тогда на твоем месте я не стал бы беспокоить полицию, пока мы не отловим нашего бесноватого и не сможем передать его им.
Эта твоя история вряд ли внушит им пламенную любовь к тебе, и даже если они тебя сразу же не кинут в каталажку, они наделают тебе кучу неприятностей, если Винант от нас сегодня ускользнет.
— Понимаю, но так хотелось бы свалить эту обузу с плеч долой.
— Еще несколько часов погоды не сделают, — сказал я. — В разговоре кто-нибудь из вас упомянул о том, как он не пришел на встречу в «Плаза»?
— Нет. У меня не было возможности спросить. Ладно, если говоришь подождать — подождем, но…
— Подождем хотя бы до вечера, пока он не позвонит — если, конечно, позвонит. А потом уж будем решать, приглашать полицию или нет.
— По-твоему, он не позвонит?
— Не слишком верится, — сказал я. — На прошлую встречу с тобой он не явился, а как заюлил, как только узнал, что Мими сдала цепочку! Нет, особого оптимизма не испытываю. Хотя посмотрим. Я, пожалуй, подъеду к тебе домой к девяти, так?
— Приезжай к обеду.
— Не смогу, но постараюсь быть как можно раньше, на тот случай, если он даст о себе знать раньше назначенного. Нам ведь придется действовать расторопно. Где ты живешь?
Маколей дал мне свой адрес в Скарсдейле и поднялся:
— Передай от меня миссис Чарльз наилучшие пожелания и благодарность… Да, кстати, я надеюсь, ты правильно понял мои вчерашние слова относительно Гаррисона Квинна. Я ведь только и хотел сказать, что имел несчастье следовать его советам на бирже. У меня и в мыслях не было намекать, что тут что-то такое… ну, ты понимаешь… или что он вообще не может кому-то сделать деньги.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Понятно, — сказал я и позвал Нору.
Они с Маколеем пожали друг другу руки, обменялись любезностями, он немного повозился с Астой, сказал:
— Постарайся быть как можно раньше, — и откланялся.
— Вот тебе и весь хоккей, — сказал я, — если только не подыщешь кого-нибудь, с кем пойти.
— Я что-нибудь пропустила? — спросила Нора.
— Не очень много. — Я рассказал ей то, что услышал от Маколея. — Только не спрашивай меня, что я об этом думаю. Не знаю. То есть я знаю, что Винант ненормальный, но ведет он себя не как безумец и не как убийца.
Он ведет себя как человек, затеявший какую-то игру, и что это за игра — одному Богу известно.
— Я думаю, — сказала она, — что он кого-то хочет выгородить.
— Почему ты не считаешь, что он сам и убил?
Она изумилась:
— Потому что ты так не считаешь. Я сказал, что довод ее неотразим. — И кто же этот кто-то?
— Пока не знаю. Только не смейся надо мной — я много об этом думала. Это не может быть Маколей, потому что Винант его самого использует, чтобы выгородить кого-то там еще и…
— Это не могу быть я, — высказал я предположение, — потому что меня он тоже порывается использовать.
— Правильно, — сказала она. — И еще, по-моему, если ты будешь издеваться надо мной, а потом окажется, что я вычислила убийцу раньше тебя, выглядеть ты будешь довольно глупо. Это не могут быть ни Мими, ни Йоргенсен, потому что на них он пытался бросить подозрение, и это не может быть Нунхайм, потому что он сам убит и, скорее всего, тем же человеком, да и, кроме того, сейчас уже нет смысла его выгораживать. И это не может быть Морелли, потому что Винант ревновал его к Джулии и у них была ссора. — Она недовольно посмотрела на меня: — Тебе надо было бы побольше разузнать об этом толстяке, которого называли Воробышком, и об этой рыжей бабище.
— А как насчет Дороти и Гилберта?
— Я хотела у тебя спросить. По-твоему, у него к ним сильное отцовское чувство?
— Нет.
— Не расхолаживай меня, — сказала она. — Вообще-то, зная их, трудно предположить, что преступник — кто-то из них. Но я попыталась отбросить все личные чувства и придерживаться логики. Вчера перед сном я составила список всех…
— Немного логики — это лучшее средство от бессонницы, все равно что…
— Не задавайся. У самого пока что все идет не сказать чтобы очень уж блестяще.
— Я ничего дурного не хотел сказать, — сказал я и поцеловал ее. — Так вот это и есть новое платье?
— Меняешь тему, жалкий трус?
XXVII
Сразу после полудня я отправился к Гилду и, как только мы обменялись рукопожатиями, перешел в атаку:
— Я не привел с собой адвоката. Решил, что произведу лучшее впечатление, если приду один.
Он наморщил лоб и сокрушенно покачал головой, словно я его крепко обидел.
— Не было ничего такого, — сказал он смиренно.
— Слишком даже было.
Он вздохнул:
— Кто бы мог подумать, что и вы ошибетесь так, как ошибаются многие, считая, что мы… Вы-то знаете, мистер Чарльз, нам же нужно отработать все варианты.
— Знакомые слова. Итак, что вы хотите знать?
— Единственное, что я хочу знать: кто убил ее. И его.
— Попробуйте спросить Гилберта.
Гилд надул губы:
— Почему именно его?
— Он заявил своей сестре, что знает, кто убийца. Будто бы узнал от Винанта.
— Вы хотите сказать, что он виделся с отцом?
— Она утверждает, что он это говорил. Спросить его самого у меня не было случая.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он скосил на меня свои водянистые глаза:
— Мистер Чарльз, какая именно там расстановка сил?
— В семействе Йоргенсенов? Вы, наверное, знаете не хуже моего.
— Не знаю, — сказал он, — и это факт. Скажем, эта миссис Йоргенсен. Что она такое?