Я пыталась понять, как мне относиться к своему открытию. Означает ли это, что ко мне действительно возвращается способность испытывать чувства и эмоции? Хорошо это или плохо?
Вернувшийся уже после наступления темноты Костя застал меня в состоянии, близком к панике. Я сидела на краю кровати в темной квартире, сжав руки, стуча зубами и прерывисто дыша. Сердце колотилось, в голове шумело, и я не сразу услышала, как щелкнула входная дверь. Потом послышались осторожные шаги, затем в проеме спальни показался Костя с пистолетом в руке, освещаемый только отсветом фонарей с улицы.
Увидев меня, он зажег свет, секунду постоял, оценивая обстановку, потом спрятал пистолет, осторожно опустился передо мной на колено и заглянул в лицо.
Я не могла объяснить, что со мной происходит, на все его встревоженные вопросы только мотала головой. Он принес мне воды, сел рядом, обнял и просто сидел так со мной, пока мне не полегчало.
— С тобой такое первый раз? — уточнил он, не повышая голоса.
Я кивнула несколько раз.
— Тебя что-то напугало?
— Н-нет… Не знаю.
— О чем ты думала, когда это началось?
— О тебе.
— Обо мне? Ты расстроилась из-за нашего разговора?
— Я не знаю. Я… мне кажется, я обрадовалась. Просто такая реакция…
Он потрепал меня по плечу, потом принялся перебирать волосы.
— Видимо, ты действительно обрадовалась. Просто тебя это напугало. И кроме того, я, конечно, не психиатр, куда мне до Левина. Но мне кажется, что эмоции возвращаются не все сразу. Сначала ты научилась чувствовать злость. Помнишь, там, в погребе? Надо просто подождать, все вернется.
Он медленно сунул руку за полу пиджака и вытащил оттуда паспорт, протянул мне. Он не был новеньким, казался потертым и видавшим виды. С фотографии смотрела та самая женщина, которая разглядывала меня в зеркале. Ее звали Евгения Залыгина, по паспорту ей было 26 лет.
— Это моя фамилия?
— Нет, конечно.
— А как моя настоящая фамилия?
— Это надо выяснять.
— То есть?
— Твою фамилию дали тебе в детском доме, куда ты поступила в трехлетнем возрасте. Ты сказала, что тебя зовут Женя, но фамилии своей не назвала. Поэтому в детском доме тебе придумали новую. Ты попала к ним в начале лета, ближе к Троице, и тебя приняли под фамилией Троицкая.
— Значит, я сирота? У меня никого нет? — я-то, пока его не было, навоображала себе, что меня кто-то где-то ждал, искал, что у меня был свой дом…
Он покачал головой:
— Я еще потому тебя выбрал на роль… в этой нашей программе… что тебя никто не стал бы разыскивать.
— Значит, у меня, правда, никого нет, кроме тебя?
Он тяжело вздохнул, оперся локтями о колени. Я вернула ему свой паспорт. Он взглянул мне в лицо.
— Я с тобой, — твердо сказала я, он поджал губы и кивнул.
— Скажи, кем я была и почему еще ты выбрал меня в эту свою программу?
— Я наблюдал за тобой, прежде чем остановиться на твоей кандидатуре. Воспитанница детдома, упрямая, целеустремленная. Ты хорошо училась и получила образование, не пользуясь социальными льготами при поступлении, а только благодаря настойчивости и усидчивости. Ты умна, но это мне скорее мешало… У тебя располагающая внешность, что помогло мне устроить тебя на работу в то здание, где размещалась интересующая меня фирма. Поначалу с тобой работал Левин, его задачей было сделать так, чтобы ты занималась только добычей информации.
— Кем я была?
— Ассистентом босса. Я устроил тебя обычным делопроизводителем, секретаршей. Но ты показала блестящие аналитические способности и сделала себе карьеру уже без моей помощи. Ты стала аналитиком, обрабатывала статистические данные и выдавала прогнозы, основанные на расчетах математических моделей ведения бизнеса. Когда мой клиент получил от тебя все необходимые данные, он поставил передо мной, а значит, и перед тобой, новую задачу. Она пришлась мне не по душе, но отступить я уже не мог.
— Взорвать здание?
— Да, взорвать. Но так, чтобы само здание не пострадало.
— Но зачем?
Он пожал плечами.
— Насколько я понял, он хотел убить этим сразу двух зайцев. Уничтожить конкурентов и всю их документацию и очистить здание от… всех. Выгоревший до остова небоскреб он собирался выкупить за копейки, отремонтировать… Это обошлось бы ему дешевле, чем выселять владельцев помещений, выкупая у них площади. Его бы устроило большое количество жертв, потому что он собирался выставить этот пожар как теракт.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Это он нас заказал?
Костя помолчал, глядя в пол.
— Я поначалу так думал. Мы сорвали ему часть планов, но в основном он получил что хотел: пустое, но целое здание, фирма-конкурент практически уничтожена. Сгорели все их архивы, компьютеры. Люди, конечно, в основном не пострадали. Он велел мне тебя убить, но я его убедил, что ты не опасна, что ты и так практически уничтожена как свидетель.
— Меня не разыскивали?
— Твой босс узнал, что ты пострадала, попала сначала в больницу, а потом — в клинику Бринцевича. Его это расстроило, но он тебя ни в чем не подозревает.
— А мои коллеги? У меня были друзья?
Он пожал плечами.
— Такие, видать, друзья. Тебя хоть раз кто-нибудь навестил в клинике?
— Кроме тебя, никто не приходил. Но я думала, что никто просто не в курсе, где я. Или что ко мне никого не пускают.
Я помолчала, потом решилась и спросила:
— А у меня был… ну, мужчина, парень, как это… бойфренд?
Костя колюче на меня взглянул и желчно усмехнулся.
— Был один тип, который имел на тебя виды. Не знаю, общались вы с ним в офисе или нет. Но после того, как он узнал, что ты в дурке, он нашел себе другой объект для ухаживаний.
— Ты специально это узнавал?
— Да. Я хотел убедиться, что тебя никто не разыскивает.
— Это, кажется, печально. — Я вопросительно смотрела на него, но он улыбался.
— Да, — сказал он почти весело, — это ужасно грустно. Но меня устраивает! — он сгреб меня в охапку и вместе со мной рухнул на кровать.
Глава 15
балкон был старым но казался
ещё довольно прочным мне
и я попрыгал штоб развеять
сомне
© Мурка
Мне снился тревожный сон, от которого я проснулась в холодном поту и часто дыша. Балкон был открыт настежь, шторы отодвинуты в сторону, чтобы не препятствовать редким и почти незаметным дуновениям свежего воздуха. И все равно в комнате было невыносимо жарко и душно. Стояла какая-то аномальная жара в конце августа, такая, что в городских квартирах было не найти прохлады даже ночью. Я села в постели, убрала с лица мокрые от пота пряди волос и попыталась вспомнить, что именно меня напугало и разбудило. Остатки сновидения еще колыхались мутью на краю сознания, но их уже нельзя было ухватить и внимательно рассмотреть.
Я решила выйти на балкон, чтобы успокоиться и проветриться, глотнув свежего воздуха. Костя спал, разметавшись больше, чем на полкровати. В темноте его кожа тоже влажно блестела от пота.
С улицы доносился только отдаленный шум машин и близко — успокаивающе-убаюкивающее стрекотание сверчков и цикад. И внезапно — еще какие-то звуки: шорохи и постукивание. Я замерла на полпути к открытому балкону, и сердце снова забилось, как бешеное. Еще один непонятный звук раздался ближе, чем до этого. В темноте он был подобен грохоту набата, и я вздрогнула. Бросилась к Косте и стала его трясти. Как обычно, спал он настолько крепко, что просто так не разбудишь. Вот же нервы у человека… Я зажала ему руками рот и нос, и тогда он сразу же распахнул глаза, и уже в следующее мгновение прижал меня к кровати, навалившись грудью и приставив дуло пистолета к моей шее.
Мне не удавалось даже пошевелиться, чтобы приложить палец к губам, но он по моему лицу догадался, что я напала на него не шутки ради. Он выпустил меня из своей медвежьей хватки, и я молча кивнула ему в сторону балкона. Через секунду он с пистолетом наготове уже замер возле шторы.