боишься, так и скажи, — я посмотрела на нее, прищурившись. В этот раз мне хотелось промолчать. В первый раз.
— Молчишь.
Я снова вернулась к пазлам.
— Может, на информатике сыграем в карты? — он протасовал колоду из 56 карт в руке. И через секунду в мою сторону прилетела Бубновая Дама. Я испуганно посмотрела на нее и сказала:
— Вы можете поиграть вдвоем, зачем все время предлагать мне? — не выдержав накала эмоций, я психанула.
— Все-все, успокойся, никто тебе больше ничего предлагать не будет, — с ноткой издёвки проговорил Соколов. — Ты же у нас зайка-милашка, в карты не играешь, — добавил он, пожав плечами, и снова перетасовал карты.
Я вскочила с места и шумно вздохнула, но Вика остановила меня, выставив руку вперед.
— Он это несерьёзно, — успокаивающе сказала она, будто я буйный пациент в психиатрической больнице. Господи, что же за мысли блуждают в моей голове?
— Дай мне пройти, — сказала я, тяжело дыша от злости.
— Нет, Тамара, сядь, — она надавила мне на плечи, чтобы я снова села на свое место. Нахмурившись, я сложила руки на груди и смотрела в одну точку. Вика села на стул и заглянула мне в глаза. Мне стало обидно от этих указаний, как будто я ребенок. На глазах наворачивались слезы, но я пыталась не моргать, чтобы ни одна не скатилась по щеке.
— Просто пусть он возьмет свои слова обратно, — сказала я, проглотив ком в горле.
— Вить, — она позвала его, — не хочешь извиниться?
Я низко опустила голову, когда в класс начали заходить одноклассники.
— Нет, — самоуверенно сказал Соколов, и я вскочила с места. Быстрым шагом вышла из класса и направилась к лестнице. Вышла на улицу и села на ступеньки, не обращая внимания на проходящих мимо учеников.
Почему-то я стала по-другому реагировать на обидные слова. Сама себя учила не обижаться и сама нарушила свои же принципы. Не обижайся, даже если в словах есть доля правды.
Злость помутняла рассудок, вследствие чего я не услышала, как кто-то сел рядом и спросил:
— Что-то случилось? — я повернула голову и увидела Таню. Она уселась рядом и озадаченно разглядывала мое лицо и руки, которыми я накрывала голову. Опустив их, я ответила:
— Нет, все хорошо, просто день уже начался неудачно, — как же тяжело мне давалась эта ложь. Что же такое случилось? Раньше я легко врала о своем состоянии, скрывала эмоции и даже улыбалась, а сейчас могу только еле выдавливать слова и не показывать себя изнутри.
— Уверена? — она вытянула ноги, разглядывая свои балетки. Я расстегнула пуговицу у рубашки, вдыхая утренний воздух осени. Ветер стих так же быстро, как и начался. Теперь в воздухе был только легкий зефир, поднимал волосы и освежал своим дыханием лицо.
— Да.
— Да брось, хватит притворяться! Я же вижу, что-то случилось! — упрекнула меня Таня, вглядываясь в мои глаза. Я лишь посмотрела вокруг, подставив лицо ветру, и устало вздохнула.
«Как же я ошибалась утром, когда подумала, что умею лгать»
— Ты не представляешь, как я устала, — мой голос немного дрогнул, наконец дождавшись, когда я скажу эти слова. — Устала постоянно бояться, постоянно пытаться давать отпор словами, так как сила куда-то вечно пропадает, устала держать все в себе, сама решать свои проблемы, которые по-сути не решаются вообще, устала всегда ожидать подвоха от людей и теперь дергаться от того, что кто-то просто поднял руку, устала представлять, будто я героиня книги и не видеть, что происходит вокруг. Потому что тут, — я топнула ногой по ступеньке, — все совсем не так, как пишут в юмористических романах про любовь. Где у них все прекрасно, все ходят на светские мероприятия, танцуют до упаду, любят, не боясь, делают все, не боясь осуждения со стороны окружающих. И доверяют людям. А у нас можно только страдать и проживать свою скучную серую жизнь и потом либо умереть от рака, заболеть СПИДом, заработать себе инсульт, либо тебя просто на следующий день собьет машина. И ты попрощаешься с этим миром.
Таня безотрывно смотрела на меня, и в ее глазах стояли слезы.
Так как в семье я была одна, мама всегда уделяла мне достаточно внимания, чтобы я могла доверять ей. Отца я не особо помнила, так как в моей памяти есть небольшой момент, который непонятно, каким образом, просто исчез. Вместе с отцом. Но до сих смотрю и думаю, каково маме одной. Ведь сейчас мое общение с ней совсем не такое, какое бывает между обычной матерью и ее дочерью. По вечерам мы не смотрим телевизор, рассказывая, что интересного произошло за день. Не пьем вместе чай, чтобы просто побыть вместе и насладиться этим. Даже по магазинам не ходим, так как сейчас я все свободное время, что могу выделить, посвящаю книгам, музыке и размышлениям. Иногда я все таки думаю, что было бы, если папа остался в нашей семье. Я бы не волновалась за маму, не села бы тогда к Матвею в машину, просто чтобы убедиться, что с ней все в порядке, Кирилл бы не унизил меня — не подумал, что я просто кинула его ради другого. Мое нервное здоровье было бы в порядке. Я бы не «продолжала писать историю» и не повстречала бы Стаса…
И сейчас не сидела бы рядом с Таней — восьмилетней девочкой — и не рассказывала бы ей, как я устала от всего этого.
Я посмотрела на серое небо и помахала руками на лицо, чтобы ни одна слеза не упала, выдав мою подавленность. Будто один из камней, находящийся в подвешенном состоянии в моей душе, наконец-то упал, и я ощутила легкость. Но не полную свободу.
Таня смотрела перед собой и чуть ли не плакала. Видимо, для восьмилетней девочки такая информация слишком тяжелая.
— Прости, если я вывалила на себя всю эту груду информации, — я стерла слезу с уголка глаза и встала со ступенек.
— Мне кажется, тебе нужно все рассказать кому-нибудь другому, — Таня бегала глазами по моему лицу, всматриваясь.
Она поднялась вместе со мной.
— Нет, — отрезала я, но потом мягче добавила. — Мне достаточно того, что об этом знаешь ты. И от этого мне спокойнее и легче что ли, — я жалко улыбнулась.
— Мой папа говорит, что если тебе некому все рассказать, нужно сходить к психологу, — мы вместе зашли в школу. Я поблуждала взглядом по коридору и ответила:
— Он прав, но мне не нужен психолог. Все не настолько плохо.
«Не услышит ли это Бог, а потом сделает так, чтоб я поменяла своё мнение?» —