– Говорят, вас вернулось двое из четверых, – сказал он, пристально глядя на Максима.
– Да, – ответил тот, сглатывая.
– Двое… Но все-таки вернулись. Значит, я был слаб… – теперь Кавима говорил будто бы сам с собой, и Максим, хоть и не понимал, о чем идет речь, не решался перебивать его. – Значит, это была слабость, а не здравомыслие. Но мне позволено исправить…
Кавима поманил крючковатым пальцем. Максим присел рядом с ложем и склонился над стариком.
– Он отдал тебе волшебную вещь.
Максим вздрогнул: с тех пор, как они вернулись в поселок, Хосе заговорил впервые.
От былой лихости Увера не осталось ни следа. Хосе ссутулился и двигался осторожно и напряженно, будто каждое движение причиняло боль. Сейчас он сидел у костра, обхватив колени руками, и неотрывно смотрел в огонь. Узкое лицо Хосе густо заросло щетиной, в которой пробивалась седина, глаза ввалились. Сейчас он смотрел на Максима так, будто очнулся от глубоко сна и не может понять, где находится.
Максим молча кивнул.
– Что она делает, эта штука? – вяло спросил Хосе.
– Морок… Она наводит морок, – ответил Максим. – Показывает то, чего нет. Может быть, то, что могло бы быть… Кавима сказал, что это плохая, злая вещь.
– Тогда зачем он отдал ее тебе?
– Чтобы я отвез ее Беляеву, – Хосе чуть шевельнулся, но Максим не заметил этого. – Генерал поймет, что с ней делать. Сможет поступить правильно.
– Поступить правильно! – Хосе горько ухмыльнулся. – Ты думаешь, это так? Думаешь, правильно вообще существует?
Максим молчал. Он не знал, как объяснить Хосе то, что чувствовал. Не мог найти слов, чтоб рассказать о том, как получив на совершеннолетие небольшое наследство, тут же побежал к Беляеву делиться радостью – экспедиция, которой он бредил с тех пор, как узнал о мегатерии, теперь стала реальной! А генерал уже выходил из дому, предстояли очередные бесполезные переговоры с чиновниками. Как Иван Тимофеевич рассеянно и невнимательно выслушал на ходу сбивчивый, торопливый рассказ Максима и горько бросил: «Я не понимаю, почему мертвые звери интересуют больше живых людей». И – «глупость ты затеял, голубчик, сущую чепуху!». Как рассказать о том, какой он был старый, сгорбленный и маленький, и как из папки, зажатой подмышкой, лезли какие-то бумаги с бледно-синими печатями, как белесые, мертвые, заплесневелые листья…
До самого отъезда Максим больше ни разу не зашел к генералу. Дал себе слово, что явится только тогда, когда ему будет что показать. Фантазировал, представляя, как приходит и говорит: вот, Иван Тимофеевич, фотографии, вот этологические записки… А вот, кстати, мирный договор с лесными индейцами, которых вы считали каннибалами, и словарь. Это бы Беляеву понравилось, это бы он, лингвист и знаток языков Чако, сам автор двух словарей, оценил бы… И чтоб на улице в открытом грузовики ревел в клетке пойманный мегатерий. И чтобы Беляев вышел во двор, протер очки и озадаченно взглянул на огромного зверя, страшного Чиморте, а потом сказал бы Максиму, какое большое дело он совершил…
Как рассказать, насколько мучительно возвращаться после такого провала? Пленка потеряна, двое мальчишек погибли по вине Максима, и единственное дело, которое осталось – это отвезти Беляеву странную вещицу, потому что один старый индеец решил, что только Алебуку, Великому Белому Отцу она по разуму…
– Давай оставим вещь себе, – вкрадчиво сказал Хосе. – Только представь! Мы сможем вскружить голову любой женщине. Отвести глаза любому мужчине. Подумай, как много мы сможем сделать. Мы…
– Мы? – тихо спросил Максим, но Хосе уже не слышал его. Он смотрел в огонь, не видя его, и в его глазах дрожали языки пламени.
– Мы сможем совершать великие дела. И видеть, что Пабло и Диего снова рядом с нами… – сдавленным голосом проговорил он. – Нет, Кавима не прав, это добрая, нужная вещь! Если тебе она не нравится – отдай ее мне!
Последний Увера подался к Максиму, и тот отшатнулся, как от удара. В глазах Хосе плескалась боль, готовая затопить разум.
– Нет, – прошептал он.
– Они из-за тебя погибли! Ты привел их туда! – Максим, закусив губу, молча мотал головой. Хосе наступал. – Ты должен мне, – бормотал он, как в жару, – ты думал, что купил наши жизни за жалкие песо? Отдай вещь мне!
…И как рассказать Хосе, какое лицо будет у Ивана Тимофеевича, когда он узнает, что Максим присвоил доверенную ему вещь?
– Я не могу, Хосе, – прошептал Максим. – Просто не могу. Пойми же…
Звякнула сталь. Хосе ощерился, бросаясь вперед, быстрый, как змея. Кончик лезвия оказался так близко, что можно было почувствовать его холод.
Максим подался навстречу.
– Ну, давай! – заорал он. Хосе, не спуская с него глаз, опустил нож, повертел его в руке.
– Говорят, волшебная вещь не будет служить, если взять ее силой, – задумчиво проговорил он. – Но как узнать, если не проверить?
Время для Максима остановилось. Лезвие плыло к нему мучительно медленно, и на нем плясал огонь, а за спиной Увера шевелились, приближаясь, какие-то неуклюжие черные тени.
На Хосе навалились.
– Подождите! – крикнул Максим, и Хосе разразился диким хохотом. – Вы не понимаете… да подождите же…
Его отшвырнули, как щенка. Один из индейцев уперся между лопатками Хосе коленом и стянул запястья ремнем.
– Я отправлю отряд воинов, чтобы они проводили тебя, – хмуро сказал касик. – Заодно доставят в город этого бандита, – он сочувственно взглянул на растерянного Максима и отеческим тоном добавил: – Надо внимательнее выбирать себе попутчиков.
Рассвет в день отъезда выдался серый и пасмурный. Понурые мулы выстроились в ряд, вяло отмахиваясь от москитов и сонно развесив уши. Из-за хижин доносились негромкие голоса и бульканье воды в бомбильях, видимо, индейцы, вызвавшиеся сопровождать Максима, пустили по кругу калебасу.
Лошади Увера стояли чуть в стороне от остальных, уже поседланные и завьюченные. Максим, стараясь не шуметь, скинул вьюки с того мерина, который был покрепче. Заглянул в седельные сумки второго и одобрительно кивнул, увидев запас вяленого мяса и мате. Он привязал повод завьюченного мерина к седлу того, что шел налегке. Конь переступил с ноги на ногу, громко ударило о камень копыто, и Максим испуганно шикнул. Поразмыслив, он приторочил запасное одеяло и сунул во вьюк свою калебасу и нож. С минуту раздумывал над винтовкой; в конце концов, приторочил и ее, убедившись, что оружие разряжено. Коробку патронов он положил на самое дно сумки. Изо всех сил затянул подпруги; мерины прижимали уши и грозно оглядывались, и Максиму приходилось молча отмахиваться локтем от скалящихся морд, сдерживаясь, чтобы не прикрикнуть по привычке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});