— Угощение мое, подарки ваши.
В субботу вечером друзья пришли к Генке и изумились при виде обильно и празднично накрытого стола. На краю его свистел струйками пара самовар с расписным чайником на верхушке. На тарелках — ломтики сала, вареники в сметане, пирожки и монпасье. У стола хлопотала Агриппина Тихоновна.
— Вот это да! — протянул Миша. — Ай да Генка!..
— На какие капиталы ты все это оборудовал? — спросил Слава.
Генка ухмыльнулся.
— Это уж дело хозяйское…
— Отец прислал, — сказала Агриппина Тихоновна. — Я говорю: “Тебе, Геннадий, этих продуктов на месяц хватит”. А он и слушать не хочет — давай на стол, и дело с концом. Весь в отца! — добавила она не то с осуждением, не то с восхищением.
— Даже конфеты прислал, — сказал Миша.
— Нет, — сказала Агриппина Тихоновна, — монпасье Геннадий сам купил: коньки-то он продал.
— Тетя! — закричал Генка. — Ведь я вас просил!
— Чего уж там, — отмахнулась Агриппина Тихоновна. — Оно и лучше: валенок не напасешься.
— Если бы я знал, что ты ради фасона продал коньки, — сказал Миша, — я бы к тебе в гости не пришел.
— Без коньков проживу, — мотнул головой Генка. — Подумаешь, “снегурочки”! Поступлю в фабзавуч — “норвежки” куплю. Ты ведь тоже свою коллекцию марок продал. А? Зачем?
— Нужно, — уклончиво ответил Миша.
— Я знаю, — сказал Генка, — ты на кожаную куртку копишь. Хочешь на настоящего комсомольца походить.
— Может быть, — неопределенно ответил Миша, — Славка свои шахматы тоже продал.
— Да? — удивился Генка. — Костяные шахматы? Зачем?
— Надо, — тоже уклончиво ответил Слава.
Раздалось три звонка.
— К нам. — Агриппина Тихоновна пошла открывать.
В комнату вошел Миша Коровин, одетый в форменное пальто и фуражку трудколониста. Он поздоровался с ребятами, разделся, вынул из кармана пачку папирос “Бокс” и закурил.
— Как дела? — спросил его Миша.
— Движутся помаленьку. Вчера на четвертый разряд сдал.
— Сколько ты теперь будешь получать?
— Рублей девяносто, — небрежно ответил Коровин, вытащил из кармана часы размером с хороший будильник, приложил их к уху и сказал:
— Никак к мастеру не соберусь. Почистить надо.
— Покажи! — Генка взял в руки часы, послушал. — Ход что надо.
— Ничего ход, — сказал Коровин, — пятнадцать камней. — Он спрятал часы в карман куртки. — Ячейку у нас организовали, комсомола. Я уже заявление подал.
Девяносто рублей в месяц и часы ребята выдержали, но это уже было свыше их сил. Они еще пионеры, только мечтают о комсомоле, а Коровин уже заявление подал.
— Нас тоже скоро в комсомол передают, прямо из отряда, — сказал Миша и посмотрел искоса на Генку и Славу.
Они молчали, как будто Миша действительно сказал правду.
— Знаете, кого к нам в колонию прислали? — спросил Коровин.
— Кого?
— Борьку-жилу.
— Ну?
— Ага. За ножны-то отец его чуть не убил. Сбежал он из дома. Теперь у нас.
Снова три звонка.
Агриппина Тихоновна пошла открывать.
В комнату вошла Зина Круглова.
Генка стал в торжественную позу.
— Дорогие гости, принимаю поздравления и подарки! Прошу не толкаться и соблюдать очередь.
Зина смеялась без передышки. Такая уж она смешливая!
Она подарила Генке клоуна, своими взлохмаченными волосами очень похожего на именинника.
— Замечательно! — сказал Генка. — Девочки, как всегда, отличаются аккуратностью. Чем порадуют меня мальчики?
— Ах да, — спохватился Миша, — чуть не забыл!
Он открыл свою сумку, вытащил оттуда пакет, долго разворачивал. Все следили за его руками. Наконец Миша развернул последний лист… Блеснуло стальное лезвие конька… “норвежка”!
Генка взял в руки конек, осторожно провел ногтем по лезвию, приложил к уху, щелкнул и наконец проговорил:
— Здорово… А где второй?
Миша развел руками:
— Только один… второго не достал. Ничего, поездишь пока на одном, а там видно будет…
У Генки было такое жалкое выражение лица, что даже Зина и та не рассмеялась. А уж как смешно было представить себе Генку, бегающего по катку на одном коньке!
Генка положил конек на табурет, глубоко вздохнул и упавшим голосом произнес:
— Прошу к столу.
— Погоди, — остановил его Слава, — у меня ведь тоже есть подарок. — Он засунул руку в портфель, долго шарил там и… вытащил второй конек.
— Разыграли! — взвизгнул Генка, потом замолчал, внимательно посмотрел на друзей и медленно проговорил:
— Значит… коллекция, шахматы, кожаная куртка.
— Ладно, — перебил его Миша, — замнем для ясности.
68. ПУШКИНО
Наконец пришел ответ из Петрограда:
“Здравствуйте, ребята! Ваше письмо попало ко мне. По карточкам Терентьевых много, но все не те. Бывшая домовладелица Васильева, которую я специально посетила, сказала, что Терентьев с женой действительно проживали у нее до войны, а мамаша жила где-то под Москвой. Вот все, что я могла узнать. Насчет бюрократизма вы не правы. В Петрограде проживает несколько тысяч Терентьевых, и без точных данных адрес дать невозможно. С комсомольским приветом Куприянова”.
— Вот, — сказал Миша. — Учитесь, как пользоваться достижениями науки и техники.
— Какая же тут техника? — спросил Генка.
— Почтовая связь разве не техника? Вот так действуют рассудительные люди, безрассудные летят неизвестно куда.
Генка в ответ съязвил:
— Тебя она тоже здорово поддела с бюрократизмом.
— Ничего не здорово, — сказал Миша, — но не в этом дело. В воскресенье поедем в Пушкино и возьмем с собой лыжи.
— Зачем лыжи? — удивился Слава.
— Для конспирации.
…В воскресенье друзья сошли на станции Пушкино. В руках у каждого были лыжи и палки.
Вдоль высокой деревянной платформы с покосившимся павильоном тянулись занесенные снегом ларьки. За ларьками во все стороны расходились широкие улицы в черной кайме палисадников. Они замыкали квадраты дачных участков. Протоптанные в снегу дорожки вели к деревянным домикам с застекленными верандами. Голубые дымки над трубами оживляли пустынный поселок.
— По одной стороне туда, по другой — обратно, — сказал Миша. — Главное — не пропустить ни одной таблички.
— Лучше в сельсовете спросить, — сказал Слава.
— Нельзя, — возразил Миша, — поселок маленький, это вызовет подозрения.
— Кого нам бояться! — сказал Генка. — Старушка сама обрадуется, когда мы клад найдем.
— Ты ее в глаза не видел, а рассуждаешь, — заметил Миша. — Поехали.
Они проискали целый день, но дома Терентьевых не нашли.
— Так ничего не выйдет, — сказал Слава, когда мальчики снова собрались на станции, — половина домов без табличек. Нужно в сельсовете спросить.
— Я тебе уже сказал: нельзя! — рассердился Миша. — Забыли, что Свиридов говорил? В следующее воскресенье опять приедем.
Мальчики сняли лыжи. Когда они подошли к кассе, их окликнули: “Здравствуйте, ребята!” Мальчики обернулись и увидели Елену и Игоря Буш, акробатов.
Лена приветливо улыбалась. Ее белокурые локоны падали из-под меховой шапочки на воротник пальто. Игорь смотрел серьезно и, пожимая ребятам руки, пробасил:
— Сколько лет, сколько зим!
— На лыжах катались? — спросила Лена. — Почему к нам не заехали?
— А вы разве здесь живете? — спросил Миша.
— Здесь. У нас свой дом. Пойдемте.
— Поздно, — сказал Миша, — мы приедем в следующее воскресенье.
— Обязательно приедем, — подтвердил Генка и таинственно добавил:
— Дело тут есть.
— Какое дело? — спросила Лена.
— Так, ерунда. — Миша свирепо посмотрел на Генку.
— Нет, скажите, — настаивала Лена.
— Я тетку свою разыскиваю, — сказал вдруг Генка.
Лена удивилась:
— Она ведь в Москве, твоя тетка?
— То одна тетка, а это другая.
— И вы ее не нашли?
— Нет, адрес потеряли.
— Как ее фамилия?
Мальчики молчали.
— Как ее фамилия? Или вы фамилию тоже потеряли?
— Ее фамилия Терентьева, а зовут Мария Гавриловна, — сказал Миша. — Вы не знаете ее?
— Терентьева, Мария Гавриловна? Знаю, — сказала Лена, — она живет рядом с нами. Пойдемте, мы вам покажем.
69. НИКИТСКИЙ
— Имейте в виду, — говорил по дороге Миша, — тетке нельзя говорить, что Генка ее ищет.
— Почему?
— Это длинная история. Она думает, что Генка умер, и если ей так прямо бухнуть, то у нее от радости может случиться разрыв сердца.
— Мы с ней почти незнакомы, — сказала Лена. — Она живет очень замкнуто.
— Вообще, — продолжал Миша, — никому не говорите. И папе своему не говорите.
— Папа умер, — сказала Лена.
Миша смутился: