— Мама, — перебила ее тетя Соня, взявшись за ручку ведра с явным намерением его вынести, — не успел человек войти, а вы уже о дровах!
— Соня, не перечь, — ответила бабушка, не отрывая глаз от карт. — Ты положила на место ключ?
— Положила. Только вы, ради бога, его не трогайте. — Тетя Соня опустила ведро, видимо прикидывая, можно ли его еще наполнить.
— Куда ты его положила?
— В буфет, — нетерпеливо ответила тетя Соня.
— Уж и слова сказать нельзя! — Бабушка смешала карты и начала их снова раскладывать. — Постыдилась бы — чужой человек в доме.
Потом бабушка обратилась к Мише.
— Садитесь, — она показала на стул, — только осторожнее садитесь. Беда со стульями. Столяр деньги взял, а толком не сделал. Кругом, знаете, мошенники… Приходит мужчина, прилично одет — хочет купить трюмо. Я прошу десять миллионов, а он дает мне пятнадцать рублей. И смеется. Говорит, миллионы отменены. Каково? — Старушка переложила карты. — Я ему говорю: “Знаете, когда миллионы ввели, я год не верила и по твердому рублю вещи продавала, а теперь уж извините, миллионы так миллионы…”
— Мама, — опять прервала ее тетя Соня, все еще в нерешительности стоявшая у ведра, — кому интересно слушать ваши басни? Спросили бы, зачем человек пришел.
— Соня, не перечь, — нетерпеливо ответила бабушка. — Вы, наверное, от Абросимовых? — обратилась она к Мише.
— Нет, я…
— Значит, от Повздоровых?
— Нет, я…
— От Захлоповых?
— Я от вашей внучки Лели. Скажите: вы знали Владимира Владимировича Терентьева? — одним духом выпалил Миша.
63. ПИСЬМА
— Как вы сказали? — переспросила старуха.
Миша повторил:
— Не знали ли вы Владимира Владимировича Терентьева, офицера флота? Он учился в Морской академии.
— Терентьев Владимир Владимирович! — Старушка задумалась. — Нет, не знала такого.
— Как же вы не помните, мама! — сказала тетя Соня. Она подняла ведро и теперь, вмешавшись в разговор, поставила его обратно. От этого помои еще больше расплескались. — Это несчастный Вольдемар, муж Ксении.
— Ах! — Старушка всплеснула руками, Миша бросился поднимать упавшие на пол карты. — Ах, Вольдемар! Боже мой! Ксения! — Она подняла глаза к потолку и говорила нараспев:
— Вольдемар! Ксения! Боже мой! Несчастный Вольдемар… — И неожиданно спокойным голосом добавила:
— Да, но он погиб.
— Меня интересует судьба его семьи, — сказал Миша.
— Что же, — старушка вздохнула, — знавала я Вольдемара. И супругу его, Ксению Сигизмундовну, тоже знавала. Только давно это было.
— Простите, — Миша встал, — как вы назвали его жену?
— Ксения Сигизмундовна.
— Сигизмундовна?
— Да, Ксения Сигизмундовна. Красавица женщина, красавица, картина!
— Ее брата вы не знали? — спросил Миша.
— Как же, — с пафосом ответила старушка. — Валерий Никитский! Блестящий офицер. Красавец. Он тоже погиб на войне. Мамашу Владимира Владимировича, эту самую Терентьеву… как ее… Марию Гавриловну, скажу по правде, я недолюбливала. Неприятная женщина, из простых… Впрочем, нынче простые в моде.
— Вы не знаете, где они теперь? — спросил Миша.
— Не знаю, не знаю. — Старушка отрицательно покачала головой. — Вся их семья странная, загадочная. Какие-то тайны, предания, кошмары…
— Возможно, вы знаете их прежний адрес?
— В Петербурге жили, а адрес не помню.
— Адрес можно узнать, — сказала вдруг тетя Соня. Она стояла у самой двери с ведром в руках. — На его письмах к папе есть обратный адрес. Но разве в таком хаосе что-нибудь найдешь!
— Я вас очень прошу, — сказал Миша, переводя умоляющий взгляд с бабушки на тетю Соню и с тети Сони на бабушку, — я вас очень прошу. Знаете, родственник, пропал без вести. — Он вскочил со стула. — Я вам помогу, вы не беспокойтесь, только скажите, что надо сделать. Я вас очень прошу!
— Найди ему, Соня, найди, — благосклонно проговорила бабушка, снова принимаясь за карты.
Тетя Соня колебалась, но представившаяся возможность отложить выливание помоев взяла, видимо, верх. Она поставила ведро обратно в лужу и показала Мише, что делать.
Он передвинул шкаф, комод, влез на рояль, снял со шкафа ящик, за ним корзину. Тетя Соня нагнулась над корзиной, вытащила из груды бумаг пакет, на котором потускневшими от времени чернилами было написано: “От В.В.Терентьева”, и вручила Мише.
— Большое спасибо, — сказал Миша, надевая шапку, — большое спасибо!
— Пожалуйста, молодой человек, пожалуйста, — проговорила бабушка, не отрывая глаз от карт. — Заходите к нам.
Сжимая в кармане пакет с письмами, Миша выскочил на улицу к дожидавшимся его ребятам.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ.
ДОМИК В ПУШКИНО
64. СЛАВА
Все письма были в одинаковых конвертах.
Аккуратным почерком на них был выведен адрес: “Его Превосходительству Петру Николаевичу Подволоцкому. Москва, Ружейный переулок, собственный дом. От В.В.Терентьева, С.Петербург, Мойка, дом С.С.Васильевой”.
Содержание писем тоже было одинаково: поздравления с днем ангела, с Новым годом и тому подобное. Только одна открытка, датированная 12 декабря 1915 года, была несколько пространнее.
“Уважаемый Петр Николаевич, — сообщал в ней Терентьев, — пишу с вокзала. До поезда тридцать минут, и я, к сожалению, лишен возможности лично засвидетельствовать Вам свое почтение. Задержался в Пушкине, а к месту назначения должен явиться не позднее 15-го сего месяца. Какова бы ни была моя судьба, остаюсь искренне преданный Вам В.Терентьев”.
— Дело в шляпе, — сказал Генка, — нужно ехать в Питер.
— В открытке упоминается еще Пушкино, — заметил Миша.
— Чего тут думать, у нас есть точный адрес, — возразил Генка. — Нужно ехать.
— Письма написаны восемь лет назад, — сказал Слава. — Может быть, там никто из Терентьевых не живет.
— Запросим сначала адресный стол, — решил Миша.
Мальчики тут же сочинили письмо и вложили его в конверт.
Они сидели у Славы, Алла Сергеевна была в театре, Константин Алексеевич еще не пришел с работы.
— Да, — мечтательно произнес Генка, поглядывая на зеленый конверт, теперь уж клад от нас не уйдет. Я все точно узнал. В те времена все боялись Бирона и прятали от него сокровища.
— Что ты еще узнал? — насмешливо спросил Миша.
— Еще я узнал, — невозмутимо продолжал Генка, — тому, кто найдет клад, принадлежит двадцать пять процентов. Так что нужно свою долю сразу забрать, а то будешь за ней целый год ходить.
Мальчики засмеялись, Слава сказал:
— Ни в какой клад я не верю. Но допустим, там действительно сокровища. Нам достанется какая-то их часть. Что мы будем с ней делать?
— Ты первый скажи, тогда и я скажу, — ответил Генка.
— Я бы отдал на детский дом.
— Нет уж, пожалуйста, — замотал головой Генка, — детдомов у нас хватает. Если по-серьезному говорить, так нужно, чтобы на эти деньги построили большой стадион с катком, футбольным полем и теннисной площадкой. Вход бесплатный. А детские дома, санатории — это все фантазии… Ты еще придумай музыкальную школу построить.
— Думаешь, стадион нужней, чем музыкальные школы? — обиделся Слава.
— Сравнил! Музыкальные школы! Эх, ты… Вообще, Славка, если ты хочешь, чтобы тебя приняли в комсомол, тебе надо серьезно подумать о своем будущем.
— Почему?
— Ведь ты собираешься стать музыкантом?
— Что же из этого?
— Как — что? Ведь задача комсомольцев — строить коммунизм.
— Но при чем тут музыка?
— Как — при чем? Все будут строить, а ты будешь на рояле тренькать. Этот номер не пройдет.
— Ты много построишь! Тоже строитель нашелся!
— Конечно. — Генка развеселился. — Кончу семилетку, поступлю в фабзавуч. Буду металлистом, настоящим рабочим. Меня в комсомол и без кандидатского стажа примут. Мы с Мишей это давно решили. Правда, Мишка?
Миша медлил с ответом.
На последнем сборе отряда Коля читал речь Ленина на III съезде комсомола. И одно место в этой речи поразило Мишу: “…Поколение, которому сейчас пятнадцать лет… увидит коммунистическое общество и само будет строить это общество. И оно должно знать, что вся задача его жизни есть строительство этого общества”.
Эти слова относились прямо к нему, к Генке, к Славе. Задача всей их жизни — строить коммунизм. То же самое говорил ему Полевой: “Будешь для народа жить — на большом корабле поплывешь”. Это и значит строить коммунизм — жить для народа. А как же Слава? Разве он для себя будет сочинять музыку? Разве песня не нужна народу? А “Интернационал”?..