Читать интересную книгу Там, где меняют законы - Юлия Латынина

Александр Могутуев, начальник ахтарского УВД, положил трубку и недоуменно поглядел на своего зама.

— Сляб звонил, — сказал он растерянно. — Требует этих… догнать.

— Можно и догнать, — ответил равнодушно заместитель.

— Мне же губернатор голову оторвет! А Премьер такой танец с саблями устроит…

— Тогда не догоняй.

— Меня же Сляб в конвертер вместо чугуна выльет!

— Тогда догоняй, — рассудил заместитель.

— Да что ж делать-то! — горестно возопил мент.

— Давай выпьем, — сказал заместитель.

Это была хорошая идея. Спустя час оба милиционера сидели в кабинете и распевали веселые песни. Окно кабинета было отворено, и прохожие, поспешая мимо, ускоряли шаг. «Опять пьяных полный обезьянник набрали», — думали прохожие.

Ни о какой погоне за отпущенной братвой, естественно, не могло быть и речи.

* * *

Вячеслав Извольский, директор Ахтарского металлургического комбината, заканчивал селекторное совещание с начальниками цехов, когда в его кабинет вошел человек по кличке Премьер.

Походка Премьера была развинченной и наглой, и длинные обезьяньи руки были небрежно засунуты в карманы светлых габардиновых брюк.

— Ты во что вляпался, представляешь? — грубо сказал Премьер. Верхняя его губа обнажила в улыбке крупные акульи зубы.

Извольский дал отбой и выключил селектор.

— Я директор, а не бандит, — сказал Извольский, — и у меня свои способы разговора с вашим братом. Если собака охраняет мой дом, то я ее кормлю, а если она взбесилась и начала на меня лаять, я вызываю ветслужбу, понятно?

— Ты не въехал, — сказал Премьер, — это ты бешеная собака, понял? Тебя, коммерсанта, как человека, на стрелку звали. А ты наплевал на понятия. И меня подставил! Мне Негатив предъяву делает, — это, мол, я ментовке настучал.

Извольский побледнел от бешенства.

— На хрен вообще весь этот фейерверк? — продолжал Премьер, — ну, завалили по твоей вине пацана. Так ведь не нарочно же! Разобрались бы, как люди, парню красная цена двадцать кусков, выложили бы бабки и разбежались бы!

— Пацана убили по твоей вине, — сказал Извольский, — я тебе его не заказывал, понятно? Я заказывал, чтобы шахтеров на рельсах не было, а не чтобы пацан в гробу лежал!

— Ну и разъяснил бы это популярно! Ты пацана не заказывал, я не от себя по пикету шмалял. Несчастный случай, господа-товарищи. За несчастный случай платят штраф. У тебя что, на штраф не хватает?

— Ты сам уберешься или мне охрану вызвать? — спросил Извольский, — и кстати, если ты еще раз к Мисину подойдешь, ментовка тебя за жабры возьмет, понятно?

— Не понял, — сказал Премьер, — а Лухан? А Чиж?

— При чем здесь Луханов? — спросил Извольский.

— При том, что его вчера грохнули. И люди, которые его грохнули, могут дать показания.

— Меня не интересуют их показания, — ответил директор, — я тебе никого не заказывал. Я тебе рассказал про мой разговор с Лухановым. Какие из него ты сделал выводы, это твое дело. Но запомни, я никого убивать не просил. Я тебя просил одно — помочь мне решить вопрос с шахтерами. Ты его решил? Нет. Чего ты мне мозги моешь?

— Вопрос с шахтерами, — сказал Премьер, — это вопрос с мэром Чернореченска. Понятно? С бабок, которые в бюджет упадут, половина будет его. А другую половину он людям отдаст, а они на эти бабки его водку в его магазинах купят!

— Вон, — сказал Извольский.

Премьер скользнул к двери кабинета.

— Да ради бога, фраерок. А Мисин мой, понял? Ты меня в дерьмо перед людьми втравил, я Мисиным с Негативом расплачиваться буду, въехал?

И вор исчез в двустворчатых дубовых дверях.

Извольский посидел немного, затем придвинул к себе белый советского вида телефон, особняком стоявший на столе. Как и у большинства директоров крупных предприятий, у Извольского был свой московский номер, по которому он мог позвонить в столицу, минуя межгород. Эта мелкая радость экономила комбинату около семи миллионов рублей в год.

Прямой номер, который набрал Вячеслав Аркадьевич, принадлежал бывшему сокурскнику Извольского, ныне — замминистра финансов. Они были почти друзьями — настолько, насколько позволительно дружить двум одиноким волкам, подхваченным горным селем, именуемым постсоветской экономикой.

— Привет, Кирилл, — сказал Извольский, — как жизнь?

— Собачья жизнь, — донеслось по линии.

Связь была старая и странная — каждое слово Извольского словно рождало эхо, которое носилось по проводам от Москвы туда и обратно. Подслушать линию могли все, кому не лень. Правда, все, кому не лень, давно уже ничего не слушали. Они просто покупали сооветствующие записи у ФСБ, поскольку ФСБ, в целях обеспечения национальной безопасности, обязала все телекоммуникационные компании установить при АТС оборудование, позволяющее органам снимать с проводов любую информацию, буде они этого пожелают. Трудно сказать, насколько это решение способствовало национальной безопасности, но что для всех заинтересованных лиц оно значительно удешевило расходы на прослушку, в этом сомнений не было. Какой дурак, спрашивается, будет тратить бешеные бабки на противозаконное оборудование, если можно просто купить соотвествующего майора или капитана, причем и те и другие, в отличие от оборудования, продавались по демпинговым ценам?

— Слушай, Киря, — спросил Извольский, — государство собирается нашим шахтерам платить?

— А при чем тут государство? — холодно сказал замминистра. — Все свои долги перед шахтерами государство закрыло. Это единственная отрасль, которая дотируется из бюджета. И это единственная бюджетная статья, которая выполнена не на семьдесят процентов, как полагается по секвестру, а на сто.

— Не надо мне врать, а? — сказал Извольский, — половина долгов шахтерам — это долги энергетиков, а половина долгов энергетикам — это государство. В нашей области военные задолжали за свет четыреста миллионов. Еще двести миллионов задолжало МВД. А долг по зарплате — пятьсот миллионов рублей. Если вы перечислите эти деньги военным, а военные перечислят их прямо энергетикам, а энергетики — прямо шахтерам, то шахтеры уйдут с рельс.

— Ну что ты как в детском саду, Слава! Ваши энергетики в бюджет должны три миллиарда! Если военные перечислят деньги энергетикам, то эти деньги будут списаны в налоги!

— Так не списывайте их! Переведите шахтерам!

— Слушай, ты понимаешь, какое в стране финансовое положение? Нам надо до конца года погасить сто девять миллиардов рублей долга. Налоги вы не платите. Международные финансовые организации дали тридцать семь миллиардов рублей. Нам надо взять откуда-то еще семьдесят два миллиарда. А тут ты предлагаешь платить шантажистам.

Извольский хотел сказать, что он потому и не платит налоги, что они пойдут на покрытие чужого семидесятимиллиардого долга, но этого не сказал, а вместо того спросил:

— Понятно. Значит, вам надо заплатить семьдесят ярдов, и шахтеры — та самая курица, которая выпила воду из мельницы.

— Правительство не пойдет на поводу у шантажистов.

— Тогда разгоните их. У меня завод гибнет, Слава, ты понимаешь что мой завод через три дня покойник?

Далекий московский собеседник помолчал.

— Слава, — сказал он, — ты знаешь, мне очень неприятно тебе это говорить. Но если бы ты продал акции завода «Ивеко», то, банк, возможно, нашел бы способ прокредитовать государство. А мы бы заплатили из этих денег военным. Понимаешь, это не мои слова. Но люди просто знали, что ты мне позвонишь…

Извольский бросил трубку.

* * *

Спустя десять минут Вячеслав Извольский вышел во двор комбината. Черная директорская «ауди» уже стояла у крыльца, и тихо урчала, подобно огромной довольной кошке. По узким дорожкам комбината Извольский ездил с шофером, после того, как еще в бытность замом Чаганина едва не задавил трех рабочих и вдребезги разнес свой первый внедорожник о трубопровод, тянувшийся вдоль дороги.

Скандал замяли, то, что осталось от внедорожника, сгребли лопатами и вывезли по частям на свалку, но все на комбинате знали, что зам остался жив, а завод — цел только потому, что по трубе, которую напрочь рассадил Извольский, шла вода, а не газ и не кислород. Сам Извольский отделался легкими ушибами, а Чаганин поразмыслил и издал приказ, каковым запрещал своему заму передвижение по комбинату иначе как при шофере. Злые языки уверяли, что впоследствии Чаганин крайне о приказе сожалел.

— В пятый цех, — сказал Извольский, садясь в машину.

Было роскошное сибирское лето. Огромная — в тысячу гектаров — территория комбината утопала в зелени, и черные связки труб, змеившихся вдоль дороги, ныряли меж высоких сосен и кедров. Машина летела по асфальту, словно в огромном саду. Если приглядеться, было видно, что пышная зелень кое-где тронута нехорошей желтизной, — но все же с недавних пор экологическая ситуация на комбинате была отнюдь не столь плоха, как время от времени принимались орать разные зашкаленные активисты, и раза в два лучше, чем в Нижнем Тагиле или, к примеру, на Мечеле.