Мерлин вперед прошел, к яйцу жар-птицы, и я от него по кругу поползла. Дверь он открытой оставил, сейчас бы выбраться, и больше никогда, никогда тут ни пылинки не трону!
- Брауни, что ли, мои самоуправством занялись? – говорит задумчиво, по кувшинчику с выкипевшим зельем постучав. – Придется их наказать, из замка выгнать…
Тут я и остановилась, на колени поднялась, сурово на колдуна глядя. Вот же тиран, без суда верных слуг наказывать! А он мимо меня смотрит, боком стоит, – и вдруг взгляд прямо на меня перевел.
- Или, - усмехнулся, - сама признаешься?
Я ойкнула, с места сорвалась и к двери бросилась, забыв про невидимость свою. А дверь перед моим носом снова клац - и закрылась. Я развернулась, а колдун уже за спиной моей стоит, и лицо ничего хорошего не обещает. Ну, думаю, надо как-то спасать ситуацию.
- И с кем это ты тут разговариваешь, сокол ясный? – поинтересовалась я, запыхавшись. – Нет тут никого, не видишь, что ли?
- С девкой одной бедовой, - колдун ответил, как-то странно ко мне то одной стороной лица поворачиваясь, то другой. – Которую одним глазом отчего-то вижу, а вторым нет. Не знаешь, почему?
- Знаю, - пробормотала я печально. – От доброты и заботливости своей пострадала, как всегда.
- А я-то думал, от любопытства неуемного, - он усмехнулся. За руку меня взял, запястье губами потрогал.
- Ты что это делаешь? – подозрительно поинтересовалась я. А сама руку не отнимаю. Мягкие у него губы, нежные.
- Раз ты добровольно зелье на себе испытать решила, надо же посмотреть, как оно на кровоток твой повлияло, на самочувствие. Голова не кружится? – И он в глаза мне заглянул, к вискам пальцы приложил.
- Нет, - отмахнулась я. Подождала терпеливо, пока он меня щупал, чуть ли не в зубы заглядывал, бормоча себе под нос что-то. Терпела, терпела, да не утерпела. – А расколдовывать ты меня будешь, свет мой ясный?
- А зачем? – поднял он брови. – Я тебе говорил, не лезть никуда и не трогать ничего?
- Говорил, - признала я и вздохнула. Душераздирающе вышло.
- Вот и походишь пособием наглядным. Должен же я видеть, как невидимость сходит – целиком, или органами отдельными, селезенкой там или печенью, или как пятнами линялыми…
Я как представила себя линялой, или того хуже, из одной селезенки состоящей, так и пошатнулась, колдуна за руку схватив. И понимаю, что воспитывает он меня так, а все равно страшно.
- Или, может, - говорит, забавляясь, - сначала платье станет видимым, а ты потом? Или наоборот?
Нет, думаю, тут просто так не отделаюсь. Всхлипнула, чтобы слезы красиво потекли, ресницами затрепетала, губами задрожала.
Он усмехнулся, брови поднял.
Ну погоди, думаю, бессердечный!
- Не погуби! – простонала рыдательно и ладонь его, которую держала, к груди своей двумя руками прижала. Мерлин так и замер, глаза опустив. – Я тебе отслужу!
- Ну нет уж, - проворчал колдун, отмерев, и поспешно назад шагнул, из пальцев цепких моих высвободившись, - двойного усердия ни я, ни замок мой не вынесут. Хватит и однократного, за зелье против проклятия. Что делать-то с тобой, Марья?
- Расколдовывай меня уже, - попросила я жалобно. – Все я осознала и поняла. Хотя, - тут я ногой топнула, сердясь на бесчувственного рыжего, - нечего грязь вокруг себя разводить! Тут какая хозяйка выдержит, за тряпку не схватится? Грязь в доме почище свербит, чем в носу перед чиханием! Хочешь не хочешь, а чихнешь, то есть уберешь!
- А ты здесь хозяйка? – спросил он, глазами сверкнув.
- А кто еще? – огрызнулась я. – Ты еще тут кого-то видишь?
- Ох, Марья, Марья, - сердито покачал он головой. – Я и тебя-то вижу с трудом. Ты понимаешь, глупая, что могла зелье выпить, от которого замертво бы упала? Хорошо хоть, яйцо жар-птицы не трогала, иначе и сгореть можно. Хотя, - он зло и тоскливо рукой махнул, - надо уже спрятать его надежно, чтобы не навредило никому. Все равно бьюсь над ним, бьюсь, а птенец не выводится.
Я рот открыла, чтобы вопрос задать – и закрыла. Ну его, злить. Лучше подарок сделаю, может и сердиться перестанет. Только глаза опустила, дабы не догадался, что задумала что-то.
И колдун усмехнулся, по щеке меня погладил.
- Прощу на этот раз, - сказал он, и я свои руки увидела. – Но, Марья, - добавил он тихо, склонившись к уху моему, и у меня опять по коже морозом посыпало, - клянусь, еще куда залезешь или что-то в мастерской тронешь – оставлю заколдованной на год, не меньше. Понятно?
Я вспомнила, как он выполнил обещание превратить меня в лягуху, и поспешно закивала, глаз не поднимая. Пусть сердится, пусть. Как уедет в ночь, я ему такой подарок сделаю, что он меня больше никогда глупой не назовет!