Читать интересную книгу Неоновые джунгли - Джон Макдональд

– Знаешь, пока я сюда шел, я честно пытался понять, что произошло. Ну... тот самый поцелуй. Наверное, это был естественный зов плоти, с которым нормальному человеку обычно трудно что-либо поделать... Ведь я не прикасался к женщине с тех пор, как умерла Бетти. А тут еще твой непослушный локон... Он так идет к твоим влекущим серым глазам. Ты на редкость красивая женщина, Бонни.

– Копай, копай, Поль! Тыкай вслепую, ищи, и, не сомневаюсь, рано или поздно наверняка найдешь то, что ищешь! Зачем делать все по отдельности? Какой в этом смысл? Все вместе и сразу, только так, и никак иначе! К чему все эти слащавые, совершенно никому не нужные разговоры о том самом случайном поцелуе?

– Но это на самом деле был всего-навсего спонтанный поступок, не более того. Я... я был настолько поражен, что от неожиданности просто не смог себя сдержать! Что в этом такого? Что?

– Боже ты мой...

– Знаешь, Бонни, а ведь многое из того, что я делаю или говорю, запросто можно интерпретировать как угодно. Правда, за исключением того, что лично я имею в виду.

– Пастор!

– Да, пастор. Увы, но это именно так. В своем роде, конечно. Так сказать, социология с самыми различными нюансами. Иногда, к моему глубочайшему сожалению, боюсь, слишком уж тонкими. У меня такое впечатление, Бонни, что все это не более чем массовое применение неких моральных кодексов, которые находятся в состоянии постоянного изменения. Но при всем этом у каждого из нас – хотя, естественно, в весьма различной степени – всегда были, есть и будут определенные вечные добродетели: смирение, порядочность, доброта... Впрочем, равно как и оборотная сторона медали: страх, одиночество, зло!

Она выбросила скомканную салфетку в приоткрытое окно.

– А сколько из первых трех вечных добродетелей можно, по-твоему, отнести к вашему лейтенанту Ровелю?

– Ты удивишься, но практически все. Проблема лишь в его слишком упрощенном мышлении. Для него существуют только хорошие и плохие парни. Никакой середины нет и не может быть. Вот в соответствии с его представлениями о жизни лично ты, Бонни, «плохой парень». Поэтому, если тебе вдруг захочется вечером одной прогуляться, он, скорее всего, задержит тебя за «потенциальное приставание к прохожим с целью совершения акта проституции». Потом у тебя в кошельке найдут пятидолларовый банкнот с надорванным уголком, а один из его парней с готовностью поклянется на Библии, что именно его-то он и дал тебе за оказание определенных услуг. При этом Ровеля совершенно не будет волновать, что он, офицер правоохранительных органов, собственными руками организовал самую банальную подставу невинному человеку! Ведь ты «плохой парень», так что подойдет все, что угодно, лишь бы убрать тебя с его территории... Ну и как тебе все это нравится, Бонни?

Она съежилась, обхватив плечи руками, как если бы ей вдруг стало очень холодно.

– Не знаю. Не знаю, как мне все это может понравиться.

– Лично меня Ровель считает чокнутым. Он говорит: «Человек, один раз ступивший на кривую дорожку, уже никогда с нее не сойдет». Или: «Чтобы увидеть преступника, мне достаточно одного взгляда»... Как и у всех полицейских офицеров, у него есть своя сеть осведомителей, которых он, искренне презирая, постоянно унижает, но силой и угрозами вынуждает доставлять ему требуемую информацию. Они его тоже ненавидят и, тем не менее, испытывают к нему чувство глубокого уважения. За то, что лейтенант Ровель никогда и ни при каких обстоятельствах не раскрывает своего источника, никогда не нарушает своего слова.

– А еще он, наверное, очень любит собак и детей, – не скрывая злости, добавила Бонни.

– Он всего лишь рабочий коп, Бонни. Всего лишь дубинка, которую общество использует для своей защиты. Инструмент для достижения благородной цели.

– Значит, раз он «инструмент для достижения благородной цели», то ничего плохого нет, даже если он сознательно фабрикует обвинения против ни в чем не повинных людей? Например, если арестует меня, как ты сам сказал, только за то, что я вечером выйду на улицу одна? И что тогда?

– Тогда я через его голову вмешаюсь в дело и вытащу тебя оттуда.

– Нет, Поль, извини, но, боюсь, это не для таких, как я. Лучше оставь меня в покое, прошу тебя...

Он остановил машину прямо напротив входной двери в магазин и повернул голову так, чтобы видеть ее лицо.

– Бонни, я человек решительный. Наверное, это застаревшая привычка. Ударив тебя по лицу, я думал, что поступаю правильно. В твоих же интересах. Теперь вижу, что нет. Ради бога, прости!

– Да нет, Поль, все правильно. Так мне и надо.

– Нет, Бонни, не надо. И знаешь, мне бы очень хотелось снова с тобой встретиться... но не на профессиональной основе.

– Твоей профессиональной основе или моей?

– Это можно принять за ответ?

– Да, мне тоже хотелось бы встретиться с тобой не на профессиональной основе, Поль. Давай съездим туда, где мы сегодня были, еще разок. Там на самом деле все очень здорово...

Уже входя в магазин, она обернулась и бросила взгляд назад. Поль, поворачивая ключ зажигания, заметил это, довольно покачал головой, широко усмехнулся. В ответ она не совсем уверенно подняла руку и слегка помахала ему.

Заметив ее, Яна, оторвавшись от работы, приветливо воскликнула:

– Бонни! Как же я рада, что ты наконец-то вернулась.

– Дай мне еще пару минут, чтобы переодеться, ладно?

Бонни быстро поднялась в свою комнату, плотно закрыла за собой дверь и несколько мгновений просто стояла, прислонившись к ней спиной... Что происходит? В этом ведь нет никакого смысла! С какой это стати она вдруг чувствует себя несравненно более живой, более радостной, более счастливой, чем когда-либо за многие-многие годы?! Остынь, девушка, остынь и не торопись делать выводы. Не поддавайся обманчивым ощущениям скоротечного момента и не вздумай возвращаться к тому старому мифу, с которого тогда все началось, потому что он всегда ведет к неизбежному падению в бездну.

Глава 13

Бар назывался «У Арти» и, за исключением «фирменной» рыбы, представлял собой самое заурядное заведение – одна узкая комната с массивной темно-коричневой стойкой бара, двенадцать не прикрепленных к полу высоких табуретов, здоровенный и чересчур громкий игральный автомат в левом углу, шесть кабинок с невысокими фанерными перегородками, соответствующие лицензии в рамках на одной стене и укрупненный банкнот в один доллар в более красивой рамке – на другой. На полках за стойкой бара примитивный набор дешевых спиртных напитков, более широкий выбор пива и... эта самая «фирменная» рыба.

Там, где некогда красовалось традиционное зеркало, Арти встроил аквариум с разноцветной подсветкой, по дну которого между чуть покачивающимися водорослями неторопливо ползали улитки, а в воде то игриво металась, то неподвижно зависала чудесная экзотическая рыба, привезенная откуда-то из тропических морей. Арти был худощавым человеком с торчащим вперед пивным животом, бегающими мутными глазами и неожиданно тонким, высоким голосом. Когда в заведении было относительно мало народу и дел, он любил подолгу смотреть на свою замечательную рыбу. Это же с удовольствием делали и одинокие посетители, сидя на высоких табуретах у стойки бара и неторопливо попивая либо виски, либо пиво. «Успокаивает лучше всякой телепередачи», – с удовольствием говорил Арти, и молодой Верн Локтер, как ни странно, прекрасно понимал, что он имеет в виду. Сам он нетерпеливо поглядывал на часы. В понедельник вечером здесь, в баре, было довольно тихо. Рядом с ним на табуретах, тесно прижавшись друг к другу, сидела парочка влюбленных – они были заняты исключительно собой и ни на кого не обращали внимания. Двое других посетителей неотрывно смотрели на диковинную рыбу в аквариуме. Завсегдатай бара Рита без остановки бросала в музыкальный автомат десятицентовые монетки, а потом медленно, как бы в счастливом трансе, извивалась перед ним, пощелкивая пальцами. У нее было опухшее лицо типичной алкоголички с давно потускневшими глазами...

На какое-то время в баре вдруг стало тихо, так как Рита вернулась к своему одиноко стоявшему на стойке недопитому бокалу с виски, села рядом с Верном, сделала два больших глотка и облокотилась на его левое плечо.

– Слушай, неужели тебя это не забирает, Верн? Неужели не заставляет тащиться? Неужели...

– Я не прислушивался.

– У тебя просто нет слуха, детка. Тебе слон в детстве наступил на ухо. Это же музыка траходромов, Верн! Наших самых любимых, самых незабываемых траходромов! – Она повернула голову вправо и громко крикнула: – Эй, Арти, еще бокал и десять монет!

На этом их беседа закончилась. Отхлебнув из нового бокала и смахнув монетки в ладонь, Рита вернулась к автомату, где, близоруко сощурив глаза, начала внимательно изучать названия пластинок.

Проводив ее долгим взглядом, Верн тоже сделал глоток из своего бокала. Затем повернулся и на секунду задержал взгляд на стеклянной входной двери. На фоне темноты мокрая от дождя улица ярко блестела и переливалась в неоновых бликах ночного города.