у тебя слишком большой. И это его минус. Чем больше окорок, тем суше мясо. Это даже по свиньям известно. Самый нежный окорок – у поросят. Но детей я не ем. Это варварство перед господом.
- Да, только девушек с 14 до 19 лет.
- Лучший возраст для мяса.
- А мужчин?
- Хряков жрать можно только с голодухи.
- По вашим словам получается, что единственное во мне ценное – это вырезка из поясничной мышцы.
- Увы. Я гурман. Предпочитаю то, что повкуснее. А вырезка из поясничной мышцы – это самое вкусное, что есть в девичьем теле. Профаны и начинающие думают, что самое вкусное в вас это ляжки или тот же окорок. Груди с ягодицами, прости господи, отрезают. Но есть правило. Чем меньше мышца работает при жизни, тем нежнее мясо. Ноги, руки, зад работают всю жизнь без остановки. А поясничные мышцы задействуются только если девушка начинает заниматься спортом. Поэтому я никогда не охотился на спортсменок и любительниц йоги. Домашние девочки были моим любимым лакомством.
- О, спасибо, что напомнили. Надо будет заняться йогой. Похудею, прожилки жирка в мясе ликвидирую.
- Это будет серьезная утрата для нашей высокой кухни. Валенсия… Можно тебя кое о чем попросить?
Она напряглась.
- О чем?
- Пересядь, пожалуйста, вон туда, - он указал на стоящий посреди комнаты высокий крутящийся барный стул.
- Зачем?
- Видишь ли… Раз уж я не могу попробовать тебя физически, то хотел бы пробовать визуально. Я хочу видеть твои ноги. А за столом, это невозможно. Ты не против?
Она пожала плечами.
- Я привыкла к тому, что меня пожирают глазами.
Она взгромоздилась на барный стул, расставив ноги для равновесия.
- Так?
Пир не ответил. Его немигающие глаза уставились на ее промежность и даже кажется горели желтым огнем.
Валенсия глянула вниз. В вырезе для доступа нагло торчали полураскрытые половые губы. Она спешно положила ногу на ногу.
Пир расслабился.
- Да. Так лучше. Вид готовой к употреблению вагины меня будоражит.
- Сами выбрали для меня этот костюм.
- Да. И он тебе очень идет. Думаю, в первом зале ты никого не оставила равнодушным.
- Зачем я вам? Трахнуть не можете, съесть не разрешают.
- Крайне прискорбно, если ты приписываешь мне только эти два желания.
- А есть другие?
- О, конечно. Выходить на свежий воздух раз в неделю. Расширить ассортимент книг в библиотеке. Хотя бы раз в месяц полюбоваться красивой женщиной. Выйти в сеть, чтобы быть в курсе событий.
- Чтобы почитать в даркнете отчеты коллег о приготовленной ими еде?
- Вряд ли меня пустят в даркнет. К тому же я не люблю читать о чужих успехах. Завистлив. Хотя наши отчеты чтение поучительное. Там же не просто рецепты с фотографиями. Там рассказ о том, кем была еда, пока не стала едой. Как жила. О чем мечтала. Хорошо ли училась в школе. Гуляла ли с мальчиками. И как получилось, что от нее осталась лишь вырезка, брызгающая жиром на сковородке. Подробно рассказывается, как ее ловили, сколько слуг в этом участвовало, если участвовало, или же коллега ловил ее один, это считается высшим пилотажем. Я всегда выходил на охоту в одиночку. И, наконец, финал. Долго ли она умирала. Описание туши, разделка, рецепты, приготовление. Сколько было гостей. Как подавали на стол, сменой блюд или же готовили и выкладывали тело целиком, придав какую-нибудь сексуальную позу. Впрочем, насчет поз не заморачивались. Это всегда либо поза раком, если гостей немного и стол небольшой. Либо лежа на животе во весь рост, выпятив попку, если стол длинный. В конце - отзывы гостей о вкусе мяса и мастерстве повара. И последним абзацем - как и где зарывали обглоданные кости. Печальный финал короткой жизни девочки из высшего среднего класса.
Валенсию замутило.
- И много ли у вас таких коллег?
- Достаточно. Но главное, у них много денег. Гораздо больше миллиардов, чем у меня. Поэтому их никогда не поймают. Хотя по количеству съеденных они уже давно меня перегнали. На самом деле наша охота – это вид современного искусства. Помесь перформанса с социальным высказыванием. Богатые всегда ели тех, кто беднее. В косвенном смысле. Мы доводим этот факт до логичного конца. Делаем косвенное прямым. Обставляя охоту, как бизнес-проект. Мы же не сразу ловим и выкладываем еду на стол. Охота может длиться месяцами. Мы собираем информацию, следим, узнаем слабые стороны, даже советуемся с ее врачами. Еда должна быть здоровой. Она еще ведет себя как ни в чем не бывало, ходит в школу, к подружкам и на дискотеки. И даже не подозревает, что она уже еда. Что круги сужаются. Будущее предопределено. И до вырезки на сковородке осталась неделя... Или два дня... Два часа… Главное удовольствие в охоте как раз в том, что еда не знает, что она еда, и сколько времени ей осталось. А ты знаешь. Можно подойти на улице, познакомиться, поговорить. Она будет улыбаться, а ты будешь смотреть на ее улыбку и представлять, как ее голова будет выглядеть на подносе посреди зелени и запеченного с сыром картофеля. Кстати, голову можно приготовить так, чтобы улыбка сохранилась. Это придает философский подтекст ужину. Мимолетность человеческой радости. Я однажды это сделал с одной чирлидершей. Она всегда улыбалась. Даже когда все было съедено и оставалась только половина щеки и эти улыбающиеся пухлые губы. Очень похожие на твои.
По спине табунами бежали мурашки и пропадали где-то в районе поясницы.
- Гляжу, ты побледнела. Я тебя испугал. Извини.
- Я просто подумала… Какого хрена я сижу здесь и слушаю разглагольствования этого напыщенного мудака?
Наступило тяжелое молчание.
- Это было грубо, - сказал он, тронув галстук. – И это было зря.
Валенсия уже сама поняла, что сболтнула лишнего. Надо слушать. И улыбаться. Как чирлидерша.
- Простите… Я действительно испугалась. А агрессия у меня первая реакция на страх. Но неужели вы думали, что меня интересуют подробности вашей людоедской кухни?
- Нет, конечно. Это интересует меня. Люблю говорить. А тут говорить не с кем. Не говорить же с этими безмозглыми кабанами, - он кивнул на охранников.
- Но с боссом-то вы говорите. Я слышала, он без ваших советов и шага не ступит. Оракул то, Оракул сё.
- С кем? – скривился он. – А, с этим. Я его второй раз вижу. От него