В римской епархии о катарах знают документально с 991 года. Герберт, бывший учитель рейнской школы, избранный в архиепископы, должен был дать клятву, что не разделяет убеждений еретиков, которые, следовательно, уже тогда были известны. Как явствует из официальной клятвы, еретики провозглашали разницу между добрым и злым началом, у Христа принимали только призрачное тело, отвергали Ветхий Завет, как изобретение демона, восставали против брака и животных яств [2_70]. Недоставало только отвержения таинств да братского возложения рук на посвящаемых, чтобы появился будущий альбигоец.
Однако через двадцать лет тип альбигойского еретика появился на юге от Луары, и началась история непосредственных альбигойцев.
Она открылась мучениями и гонениями — они шли в ответ на быстрый полет вольнодумства. Епископ Лиможский принимает меры против них еще в 1012 году. Через восемь лет на площадях Тулузы казнили еретиков, а еще несколько лет спустя герцог аквитанский Вильгельм созывает собор в Сен-Кароффе для «искоренения нечестивой заразы». Но ничто не помогало. В двадцатых годах XI столетия ересь распространилась по всей Франции, и источник ее указывали в Орлеане.
После 1017 года об еретиках знают уже на юге от Луары, в Перигоре, Лемузене, Пуатье. Впрочем, в летописях останавливаются особенно на Орлеане. Здесь еретиков было особенно много, возможно потому, что в Орлеане они были носителями новой идеи, тогда как на Юге уже давно привыкли ко всяким еретикам. Теперь и здесь появился догмат, решительно отрицающий таинства Крещения и Покаяния.
Современник описываемых событий, монах Рауль Лысый, оставил подробное описание их учения. «Рассказывают, — говорит он, — что эта безумная ересь была начата в Галлии какой-то женщиной, явившейся из Италии и преисполненной дьявола, с помощью которого она увлекала всякого, кого хотела, не только людей глупых и бессмысленных, но даже таких, которые с виду казались ученейшими между духовенством» [2_71]. С 1017 года учение имело в Орлеане верных адептов и сильных покровителей. На первое время ее руководителями стали двое из известных духовных лиц города: Гериберт и Лизой, люди, уважаемые в Орлеане, славные родом, ученостью, чистотой жизни, близкие к королю[A_105] и любимые им. Гериберт, прозванный девственником, заведовал церковной школой; Лизой жил в монастыре. Через них ересь проникла ко двору Роберта и нашла там в лице Стефана, королевского духовника, крепкую защиту. Из Орлеана рассылались миссионеры катаров, они совращали духовенство в Руане. Скоро, говорили еретики, их учение будет принято всем народом.
Руанский священник, к которому пришли с таким известием, мало был расположен верить тому. Он сообщил об этом герцогу нормандскому Ричарду II, а тот королю Роберту. Это было уже в 1022 году. Добрый и христианнейший король «жестоко опечалился, опасаясь погибели государства в стольких душах человеческих». Он немедленно прибыл в Орлеан, где велел собрать собор из духовных и светских лиц. Подозрение падало на самих пастырей. На соборе решено было допрашивать порознь каждого из духовных лиц. Все чтили символ веры и заявили свое католическое исповедание; но когда дошла очередь до Лизоя и Гериберта, то, к общему удивлению, эти надежнейшие люди торжественно отреклись от католичества и высказали такие мысли, которые ужаснули все собрание. Тогда поднялись и многие другие их последователи, из светских и духовных. Они дружно объявили, что никогда не покинут своих учителей. Король и епископы допросили обоих священников, пытаясь по-дружески убедить их отречься от своих заблуждений. На вопрос, откуда и когда они узнали это учение, допрашиваемые отвечали: «Мы уже давно следуем этому учению, которое вы только сейчас узнали. Мы верили и верим, что вы и все другие, какого бы закона и какой бы веры ни были, присоединитесь к нам».
Учение орлеанских еретиков представляло смесь нового катарства с остатками павликианских воззрений. Они начинали с того, что давали мистическое объяснение смысла Библии, в своих ночных тайных собраниях толковали ее при помощи аллегорий и уподоблений. Рядом силлогизмов они отрицали всякую буквальность в понимании Библии и доходили до того, что отвергали реальность Христа, которому давалось только призрачное бытие.
«Христос никогда не рождался от девы Марии, — говорили они, — никогда не страдал для людей, во гроб не был положен и из мертвых не воскресал».
Отсюда они выводили бесполезность Причастия и Крещения как таинств.
Поколебав прочность католической догматики, они устроили свою собственную. Вместо христианской Троицы они привносили дуализм. Земля и небо, учили они, существовали предвечно, никто их не сотворил. Благодетель-Бог не мог быть творцом порочного. Чтобы отделить духа злобы, царя плоти, должно отказаться от телесных удовольствий, от брака, от мясной пищи.
Народ между тем говорил, будто они предавались тайным наслаждениям, пели песнопения в честь дьявола, который показывался в виде разных чудовищ; что детей, приятых на ночных собраниях, они сжигали, а пепел их съедали. Все это, естественно, возникало в умах по причине гадочности новых иноверцев, сильно занимавших народ, который окружал их толпами. Собор, видимо неискусный в богословской полемике, был скорее расположен верить тем слухам и сказкам, ходившим в толпе. Уже восемь часов продолжался допрос. Геройство обвиненных привело членов собора еще в больший ужас. Им предложили покаяться, а иначе, по приказанию короля, грозили сожжением. «Заканчивайте скорее ваши допросы и делайте с нами, что хотите, — отвечали еретики. — Смотрите, мы видим там Царя нашего небесного, он простирает к нам руки, чтобы вести нас в вечное блаженство».
Смертный приговор был произнесен над всеми; пощадили только монахиню и клирика, которые отреклись от учения. Раздраженная чернь хотела своими руками разорвать демонов; королева, бывшая тут же, предупредила толпу и, замахнувшись тростью, выколола глаз своему бывшему духовнику. Сначала думали устрашить осужденных, так как погибали люди, любимые королем и знатью за свой ум и чистую жизнь. Но один из догматов их веры требовал мученичества за убеждения. По дороге они сами торопили стражу, желая насладиться собственными мучениями. Все тринадцать человек, а именно десять каноников городского монастыря, предводимые Лизоем, Герибертом и Стефаном, отважно взошли в пламя костра. Еще долго оттуда раздавались их крики [2_72].
Летописцу, описавшему эти сцены в Орлеане, казалось, что впредь католичество будет нерушимо во Франции и что ересь исчезла с лица земли. В сущности, она только начиналась, внезапно перекинувшись отсюда в Люттих и Аррас. Там схватили еретиков, пытали, но ничего не узнали и только изменой добыли тайну учения, которое оказалось тем же орлеанским с примесью практических наставлений о делах милосердия, молитвы и воздержания.
Епископы Юга были настороже, они отовсюду получали извещения о симптомах, опасных для Церкви. Катаров видели везде — одна бледность лица, истомленный вид казались испуганным властям достаточным свидетельством в пользу еретичества.
Так, в сороковых годах шалонский епископ советовался с Вазоном Льежским о мерах против еретиков его епархий. Он получил от умного и кроткого епископа Льежа самое разумное наставление по этому поводу, которое, по-видимому, принесло благотворные последствия.
«Бог не хочет смерти грешника, — писал Вазон, — он ищет лишь покаяния и жизни его».
Между тем успех ереси так возрастал, что в 1049 году большой собор в Реймсе из двадцати епископов, пятидесяти аббатов и прочего духовенства должен был постановить отлучение на еретиков и всех тех, кто «чем бы то ни было будут оказывать содействие новому учению» [2_73].
Со второй половины XI века история катаров принадлежит исключительно Югу Франции. В 1056 году в Тулузе новый собор отлучил еретиков и их покровителей, которые скрывались даже между вельможами, но он же обличал духовенство в симонии и порочной жизни. Тогда же епископ Безьерский отлучает весь город Сен-Жилль, и, когда один приор этого города не послушался распоряжения епископского, папа Александр II подтвердил отлучение вторично в 1062 году, причем приказал вырыть из земли трупы умерших во время интердикта и вынести их с кладбища за черту города[2_74].
Мы не имеем сведений о мерах против еретиков во второй половине XI века. К началу следующего столетия число катаров столь увеличилось, что они стали населять целые города в Аженуа и проповедовать столь открыто, что капеллан Вильгельма IX Аквитанского Рауль Арденнский должен был писать против них особое слово. Катарам вторили другие голоса, разделившие ту же оппозицию против Рима, но основывавшиеся исключительно на Библии, подобно позднейшим кальвинистам.