Читать интересную книгу Исповедь добровольного импотента - Юрий Медведь

– В чем дело? – спросил волевой голос.

– Вот эти шли, а это выбежал из-за угла и охуярил этого дрыном по балде.

– Сережа!

– Ну, я же типа того, показания даю!

– Он еще в кафе к нам пристал.

– Ненормальный какой-то.

– Смотри ты, подкараулил, надо же!

Я поднялся и оказался в окружении. Все они были здесь. Два любителя мыльных пузырей, женщина, которая не стоила и заржавленного колечка с кольчуги Жанны, братья-близнецы в кожаных пиджаках, их девицы и парень в камуфляжной форме омоновца. Я чувствовал, что у меня все лицо в грязи и из носа течет кровь, сам нос не болел, просто очень щипало. Во всем теле ощущалась легкость.

– Да, я поджидал их вон в том садике, – заговорил я, и голос мой дрогнул – у меня была палка, но она сломалась о чугунок вот этого кабана.

– Они наши постоянные клиенты, – заявила Татьяна омоновцу, – я могу подтвердить.

Омоновец был рослый, крепкий, симпатичный. Его камуфляжная форма ладно сидела на прекрасной фигуре. Вот такие же парни каждый вечер шлют с экрана нам приветы с фронта и может быть уже утром их заворачивают в черные полиэтиленовые мешки. У меня из глаз потекли слезы. Эх, вот если бы мы с ним забежали в это вонючее кафе посмотреть новости с фронта, мы бы взяли по сто, послушали генерала Шаманова, а потом взяли еще по сотке и выпили не чокаясь.

– Ебут вас черножопые и будут ебать! – заорал я на всех. – Наши пацаны там жизни кладут, а вы даже ради приличия не можете посидеть у телевизора и послушать, что с вашей страной делается!

– Он афганец, – шепнул тот, что подсунул мне подножку и повертел пальцем у виска.

– Что ты вертишь, козлина! – завопил я, – Вон в пизде у своей мандавошки верти!

Вот теперь-то я наконец был готов на все, я подпрыгнул и влепил вертуну звонкую пощечину.

– Спокойно! – расставил всех на свои места омоновец. – Все посторонние свободны. Свободны, я сказал.

Молодняк быстро свалил.

– Щенки вонючие, – верещал я вслед уходившим, болтаясь как грязный затасканный плащ, на вытянутой руке железного омоновца, – медаль хотел получить, да?! Мы еще встретимся!

– У тебя что, кто-то в Чечне? – спросил меня омоновец, предварительно встряхнув так, что я прикусил язык.

– Все кто на стороне федеральной группировки войск, все они мои и твои, между прочим, и этих жлобов тоже! Слушай, давай их отпиздим! Я же вижу, тебе хочется размяться. Посмотри на их рожи, не удивительно, что татары нас триста лет говно жрать заставляли, а теперь эти с аппетитом подъедают дерьмо за америкосами, пока черножопые ебут наших баб!

Я побеждал, я видел, как эти двое стушевались и мялись у края тротуара возле свежего милицейского «вольво», им хотелось уйти.

– Ну, что? – обратился к ним омоновец, справившись с улыбкой. – Если хотите, садитесь в машину, отвезу вас в отделение, напишите заявление.

– Нет, мы не хотим, – сказал тот, который получил дубиной.

– Зачем нам время терять из-за какого-то психованного кретина, – сказал второй, и оба поспешили прочь.

А у меня уже вызрела новая речь:

– Давай один на один по очереди, гнусные гниды, пожиратели падали! Подержи одного, солдат, пока я урою этого жука навозного! А потом ты бросишь мне на растерзание и эту плешивую крысу.

Меня затолкали в машине.

– Ты где живешь? – спросил омоновец и предложил сигарету.

– Слушай, я знаю тут одно местечко, давай заедем и выпьем, – сделал я встречное предложение, сладко затягиваясь.

– Какое тебе местечко, вон весь в крови, – сказал парень толи устало, толи думал о чем-то, я еще не понял, я еще упивался своей победой.

Я рассматривал себя в зеркало заднего вида и не мог налюбоваться. Грязный, изодранный, окровавленный, но непобедимый вояка. Он-то никому не даст спуску, с ним шутки плохи.

– Тогда ко мне зайдем, у меня есть, – не отставал я. – Вот здесь направо, через дворы и на Введенскую, дом 17.

– Если такой горячий, что не поедешь? – спросил он.

– Поеду, мне здесь делать нехуй. Мне здесь находиться противно, – заверил я сходу.

Он молчал. Вырулил на мою улицу и покатил к дому.

– У меня у самого трое дружков там осталось, – вдруг сказал он. – Скоро и мой черед.

Теперь молчал я. Я как будто подавился этими его словами. Ну, хули мне сейчас объяснять, что я тогда почувствовал. Все я понял и про себя и про этого парня. Он подрулил к дому и остановил машину.

– Спасибо, – сказал я.

– Бывай, – ответил он.

Я вылез.

Руки дрожали, и я с трудом попал ключом в замочную скважину. Зашел в прихожую, включил свет и оказался перед зеркалом, но теперь мне уже не хотелось видеть этого мокрого, грязного с разодранным носом… Я выключил свет, скинул одежду и рухнул на диван. «Это похмелья», – подумал я. Блядь, точно помню, это была моя последняя мысль.

Кофе со сгущеным молоком

Кондитерская напротив Московского вокзала. Суетно. Публика все больше приезжая. Спешат, ругаются.

Купил «ром-бабу» и стакан кофе со сгущеным молоком. Звучит аппетитно, но вид жидкости в мутноватом стакане вызывает брезгливое подозрение. Сделал пробный глоток. Вкус добил дряхлую надежду.

Сплюнув в стакан, я закрыл глаза.

Мерзость.

Конечно, смешно, что эта кофейная профанация так ошеломила меня и оскорбила, ведь я всю жизнь потребляю такое пойло. Просто так уж подгадалось, что глоток этот оказался последним. Последним в череде неудач, огорчений, разочарований, чашу которых услужливо подсовывает нам коварная тетушка Жизнь.

Кто– то прошел мимо и подтолкнул в спину. Я сжал кулаки и открыл глаза.

Рядом топтался парень в женской болоньевой куртке розового цвета. Грязно-рыжая растительность на его корявой голове разновеликими клочьями торчала вразнобой. На ногах выделялись огромные кирзовые сапоги. Тонкие пальцы с обкусанными ногтями перебирали стакан, наполненный кипятком. Парень набычась смотрел на струившийся пар и улыбался. Я смутился.

– Эй, парнишка, – окликнул юродивого, перекусывавший за соседней стойкой, мужчина. – Иди я тебе заварочки плесну, – и он призывно приподнял свой вместительный цветастый термос.

Парень обнажил свои страшные зубы в идиотской улыбке, повел головой, как зашоренная лошадь, но с места не сдвинулся. Он не понял, кто к нему обращается.

Тогда мужчина подошел сам, слил половину кипятка в грязную тарелку, добавил крепкого чая из термоса и снова вручил стакан парню. Тот часто заморгал и низко поклонился. Мужчина вернулся к своему бутерброду.

Юродивый отхлебнул из стакана и засмеялся.

– У сладкий-то какой! Мед прямо! – заливисто прозвучал его голос.

– Пей, пей, – подбодрил обласканного довольный благодетель.

Парень приблизился к его стойке и певуче заговорил:

– На пасху приезжал к вам с Пермской области.

Мужчина закивал, отложил бутерброд с колбасой и полез в карман.

– Уж больно у вас тут певчие хорошо поют. Люблю я песнопения, – продолжал юродивый, улыбаясь в потолок.

– На, пирожное себе купи, – протянул ему мужчина деньги.

Тот аккуратно установил свой стакан на стойку, с поклоном взял деньги и поднес к глазам.

– Два рубля, – подсказал мужчина.

Тогда парень свернул подаяние и отправил во внутренний карман своего розового балахона:

– А вот я потом лучше хлебца куплю, – прокомментировал он свое решение. – Ведь я сейчас в Москву подаюсь, а там в Загорск.

– Ну, смотри, дело хозяйское, – ответил мужчина, собрал свои пожитки и ушел. Серьезный и энергичный.

Прихватив надкушенную «ром-бабу», я занял его место:

– К Патриарху путь держишь?

Я служил в под Загорском. Строем нас водили осматривать патриаршую обитель – Троице-Сергиеву лавру.

Парень поймал меня в фокус своих блуждающих глаз и засветился неведомым мне удовольствием:

– Не к Патриарху не пойду! А ну его! Вокруг него всегда телевизионщики. Надоели они мне своими прожекторами, и галдежу много. Я в прошлом году сподобился – прошел с Патриархом Крестным ходом, а после и на Благословение пробился!

– Повезло, – невольно, я и сам разулыбался.

– Да, но это Благословение лишь на год дается.

– И что, каждый год ездишь?

– А че?! Проезд-то льготный – сел и поехал! Это ж радость!

Радости в нем было хоть отбавляй. Большая радость в маленьком уродливом теле.

– А родители у тебя есть?

– Мать. Отец умер, отчим появился. Но он обижает меня, смеется.

– Зачем?

– Характер такой. Что говорит, тебе твой Бог дал? Подначивает этак. Но я ему не поддаюсь, отбиваюсь: А когда мы голодом сидели, и я целыми днями в церкви стоял, и мне поднесли всячины всякой, кто ел? Ты ел, и все ели! А кто это все дал? Бог и дал! Его воля.

– Ну, а он что?

– А хохочет. Он же пьяница, сам знаешь, какие они вредные.

– Так, а чего вы голодали-то?

– С пенсией задержка вышла. Мы же все на пенсии – мама, я и еще три брата. Все по инвалидности. Я уж думал, не выберусь на Пасху, но Бог смилостивился. Дали пенсию-то! Я сразу билет купил, пошел к настоятелю нашему, говорю по святым местам подаюсь. Он благословил, и я отбыл.