Читать интересную книгу Орлы императрицы - Лев Полушкин

Преклонение Петра перед Фридрихом II доходило до грубых нелепостей. Дипломаты отметили его выходку во время обеда, за которым в их присутствии за отказ Екатерины выпить за здравие прусского короля, Петр обозвал ее «дурой».

Было ли свержение Петра III благом для России? Русская пословица учит: в чужой монастырь со своим уставом не ходи. Голштинский принц был от русских пословиц так же далек, как, скажем, сибирский медведь от вальсов Штрауса. Его супруга понимала это и потому, изучив и полностью приняв российский «устав», сочла своим долгом отвоевать трон, чтобы делами на своей второй родине заслужить имя Екатерины Великой.

И уж совсем не «по уставу» Екатерина без притворства любила русскую кухню, известно, что по-настоящему любимым ее блюдом была вареная говядина с соленым огурчиком и квашеной капустой.

Начало войны с Турцией

Екатерина всем соучастникам события в Ропше «простила грех». А Алехан становится вскоре одной из самых влиятельных личностей, любимцем императрицы, ее доверенным лицом. Начинается его неуклонное движение вверх, В 1763 г. (в возрасте 26 лет) он командует 3-й ротой Преображенского полка. Один эпизод того времени описан в записках известного поэта и впоследствии государственного деятеля Г. Державина. В первую годовщину переворота, приведшего к власти Екатерину, Державин служил в роте А. Орлова и, будучи рядовым, в то время как другие ничем не отличавшиеся от него по службе солдаты были произведены в капралы, решился «прибегнуть под покровительство майора своего, графа Ал. Григ. Орлова. Вследствие чего, сочинив к нему письмо с прописанием наук и службы своей, наименовав при том и обошедших его сверстников, пошел к нему и подал ему письмо, которое прочетши он сказал: „Хорошо, я разсмотрю“. В самом деле и пожалован он [Державин] был в наступивший праздник в капралы» (Г. Державин писал о себе в третьем лице).

Работа «Уложенной Комиссии», в которой принимали участие братья Орловы, 18 декабря 1768 г. была прервана указом императрицы, предписывавшим депутатам, «принадлежащим к военному званию», отправиться к занимаемым ими по службе местам в связи с началом войны с Турцией (война началась в октябре 1768 г.). Работа отдельных комиссий продолжалась, создан был также Совет при императрице, состоящий всего из нескольких человек, в число которых Н. Панин был вынужден включить Г. Орлова.

Война с турками пришла из Польши, где конфедераты во главе с краковским епископом всячески сопротивлялись засилью русских, которым они к тому же были обязаны возведением на польский престол бывшего любовника Екатерины II С. Понятовского. В 1768 г., во избежание междоусобицы, в Польшу были введены русские войска. Тут же последовавший из Турции ультиматум Петербург отклонил, в результате чего и были разорваны дипломатические отношения.

К началу русско-турецкой войны перед Екатериной II встал вопрос о кандидатуре на должность главнокомандующего русскими войсками на Средиземном море, куда было решено направить флот для отвлечения определенной части турецких сил с придунайского театра военных действий, доверенного армиям А. М. Голицына и П. И. Панина, а впоследствии — П. А. Румянцева. И государыня, недолго сомневаясь, признавая аналитический ум, смекалку и решительность Алексея Орлова, его способность когда можно рискнуть, а когда и поостеречься, остановила свой выбор на нем. При этом она предупреждала его о недопустимости грабительства судов нейтральных и подвластных туркам стран.

У знахаря Ерофеича

Как раз в это время со здоровьем у Алексея Орлова было не все в порядке и какое-то сильное обострение пришлось на предшествующий началу войны 1767 г. (имеются веские доводы в пользу того, что в данном случае опасность болезни была преувеличена с целью дезинформации иностранных представительств при русском дворе). Что за болезни мучили его, теперь установить невозможно. По воспоминаниям, страдал Алексей «застарелой лихорадкой и удушьями», в конце 1760-х гг. его болезнь называли «воспалением желудка», кроме всего этого время от времени проявлялась у него и болезнь суставов — подагра. К 1767 гг. ситуация была якобы столь серьезной, что, как сообщал в Лондон английский посланник, «все полагают, что граф Орлов не переживет этой болезни, а если останется жив, то принужден будет ехать в Пирмонт или в Спа для выправления здоровья». Зимой 1767–1768 гг. при дворе многие полагали, что Орловы потеряют единственного из пяти братьев, способного руководить их командой. Как бы то ни было, а летом 1768 г. во время подготовки к войне Алексей собирался вместе с братом Федором выехать «для лечения» за границу.

В это время уже по всему Петербургу распространилась слава о знахаре Ерофеиче, вылечивающем будто бы любые болезни посредством применения настоек на травах и других народных методов лечения. Ерофеичем звали выходца из Балахны Ерофея Ерофеева. Был он, по одним слухам, лекарем Преображенского полка, по другим — цирюльником. В различных печатных источниках о нем говорилось по-разному. Мы приведем сведения о лечении у него А. Орлова в пересказе со слов г. Соймонова, рассказ которого приведен в мемуарах А. Болотова. Соймонов сам прошел успешный курс лечения у Ерофеича и достаточно наслышался о нем. Ожидая очереди на прием, Соймонову, как и прочим желающим попасть к Ерофеичу, пришлось снять квартиру на Васильевском острове, как можно ближе к «государеву домику», который отдан был Ерофеичу как лекарю «от академии», определенному для лечения малолетних.

Дождавшись своей очереди, Соймонов при первом посещении застал Ерофеича за переливанием из скляночки в скляночку каких-то снадобий. «Половина горницы завешена была холстиною. Там два ученика перебирали травы, ибо лечит он все ботаническими лекарствами: и капли, и порошки, и мази — все у него из трав, и все сам делает, а травы рвут бабы около Петербурга, и он говорит, что их везде много.

Обо мне было к нему рекомендательное письмо от одного моего родственника, ему знакомого. Сие письмо лежало у него на лавке еще не читанное, ибо он, действительно, грамоте не умеет». Соймонов представился, после чего Ерофеич спросил чем он болен. «Не успел я ему начать сказывать, как человек двадцать начали также рассказывать ему свои болезни. А он все упражнялся в своей работе и ничего не говорил. „Кой черт!“ — думал я сам себе. Но не успел я ему рассказать, как подает он мне скляночку с каплями. „Вот эти капельки принимай по две чайных ложечки в красном вине, да поди вон туда, возьми травки, пей вместо чаю. — И закричал своим ученикам: — Дайте ему травы вместо чаю!“ И они уже знали, какую давать».

Далее Соймонов говорит, что приходил к нему по два раза в день, информируя лекаря о переменах, а он корректировал курс, назначая другие порошки и, наконец, давая какой-то белый солоноватый порошок, присоветовал принять его прямо в жаркой бане. Основательно пропотев, Соймонов почувствовал огромное облегчение. Потом Ерофеич дал ему какой-то напиток, чтобы пить от жажды, и через два месяца Соймонов полностью выздоровел. После того Ерофеич вылечил и сестру его.

По свидетельству Соймонова, Ерофеич был «самый подлец», т. е. из крепостных, но достаточно было описать ему болезнь, как он сразу знал что следует назначить. Письма и записки разбирала его жена. По рассказу Болотова, «собою был он мужичок маленький и плешивенький, на голове не было почти волос, однако кудерки волосков в десяток, и тс напудрены; ходил в офицерском зеленом мундире, ибо он вылечил графа Орлова, которого вылечкою он наиболее и прославился, то дан ему чин титулярного советника». О происхождении рассказывал он сам, что он сибиряк, родом из Иркутска, из посадских; зашел в Китай с караваном и там, оставшись по охоте своей учиться лекарскому искусству, и был фельдшером. По возвращении своем оттуда отдан был в рекруты и, оставаясь фельдшером, определился чрез Бецкого к академии, от которого также и от графа Сиверса рекомендован он был графу Орлову.

О лечении сего Орлова рассказывал он сам следующее. Лекаря и доктора находили в нем какие-то судороги и другие лихие «болести», но как он призван был, то сказал он, что «все это пустое, а только застарелая лихорадка»; было также удушье, как и у г. Соймонова, и почти точно такая же болезнь.

На вопрос Алексея Орлова может ли он вылечить, Ерофеич ответствовал: «Для чего! Только как лечить: по-китайски или по-русски?» Удивился граф сему вопросу и спрашивает, что это значит.

«А то, мой государь. В Китае, ежели взяться лечить, то надобно вылечить, а ежели не вылечишь, завтра же повесят; а ежели лечить по-русскому, то делать частые приезды и выманивать более денег, а ты человек богатый и от тебя можно поживиться нашему брату лекарю».

Рад был граф, слыша, на каких кондициях он его лечить хочет. Тотчас послано было за братьями и согласились, чтоб граф дал себя лечить Ерофеичу тайком от докторов. Сперва давал он ему те же капли и траву; но как по крепкой натуре его он тем не пронялся, то чтоб ее переломить, дал рвотного; и как его повычистило, то дал он опять каплей, и тут-то его уже прямо вынесло. Потом, положив его в постелю, велел лежать и дал ему потового, а сам велел две печи жарить и запер его в комнате заснувшего. Проснувшись, лежал он как в морсу. Пот всю постелю смочил, и он вскочил как встрепанный и тотчас в зеркало и не узнал сам себя; дивится и говорит, что он власно как переродился.