— Отчего же вы его покойником называете, капитан? Он самостоятельно дышит. У него бьется сердце.
— Насколько мне известно, если мозг человека не реагирует ни на какие сигналы, медики констатируют биологическую смерть, — Кольский обернулся назад и обратился к начальнику медслужбы. — Вы же мне об этом говорили, майор? Репликант скорее мертв, чем жив?
— Строго говоря, он и не жил никогда, — смущенно пробубнил Ратушняк. — Репликанты изначально создавались с ограничениями когнитивных функций. Это биологические роботы, не более того. Сейчас же у данного экземпляра я не вижу даже этих ограниченных функций репликанта. Нейрон, вероятно, стер все его прежние установки и…
Касаткина не дала начмеду закончить свою мысль. Встав между офицерами и Романом, она обратилась к капитану Кольскому.
— Отправьте его вместе с Павленко на «Осирис», капитан.
— Зачем Павленко на «Осирисе» эта обуза? — Кольский чувствовал, что Касаткина чего-то недоговаривает, но не понимал, какую именно игру она затеяла. А когда он не понимал чего-то, это начинало его нервировать.
— Просто сделайте это, Борис, я вас прошу, — девушка смотрела прямо в глаза капитану, и ему этот взгляд показался даже несколько дерзким.
— Или вы объяснитесь, или я не смогу вам помочь, Варвара Сергеевна.
Оба понимали, что открыто обсуждать при Ратушняке свой уговор они не могут, но тем не менее оба вступили в эту странную игру.
Девушка закатила глаза, намеренно сделала пару глубоких вдохов, изображая попытку собраться с духом, и выпалила:
— Вы превратили мозг этого человека…
— Репликанта, — поправил девушку Кольский, не отводя от нее взгляда.
— Хорошо, репликанта, — согласилась Касаткина. — Вы превратили его мозг в чистый лист. На «Прорыве» он балласт и с биологической точки зрения действительно скорее покойник, — она посмотрела на Ратушняка, словно привлекая его на свою сторону. Начмед с готовностью кивнул, соглашаясь с девушкой. — А на «Осирисе» есть то, что сможет его заново перепрограммировать. Там есть нейроинтерфейс.
— И что нам с того? — не понял Кольский. — Зачем нам перепрограммированный репликант? Кроме того, там, на «Осирисе», практически ничего не работает, я потому и согласился отправить туда Павленко. Быть может, ему удастся установить причину неисправности реакторов «Прорыва», сопоставив увиденное здесь с тем, что происходит на «Осирисе». Как ему в этом поможет недееспособный кусок мяса?
— Я почти уверенна, этот кусок мяса, будучи перепрошитым, все-таки сможет помочь Дмитрию Фроловичу.
— Каким образом?
— Роман же был создан на «Осирисе», и создавали его с учетом специфики службы именно на этом корабле. Если Павленко удастся починить нейроинтерфейс, ему удастся оживить Романа. Вдвоем у них больше шансов разобраться с энергетической установкой «Осириса».
Кольский скептически покачал головой. Слова научного руководителя полета никак его не убедили, он все еще чувствовал какой-то подвох. У Касаткиной же закончились все убедительные аргументы, и она уже не знала, на что еще давить. Как ни странно, ей на помощь пришел майор Ратушняк.
— Вообще-то, капитан, в словах Варвары Сергеевны есть толика рацио. Репликанты были созданы именно для таких работ. Если он был послан вместе с миссией «Осирис», наверняка в его базовой программе заложена информация о самом корабле и о том, как справляться с поломками на нем. Если Павленко удастся оживить нейроинтерфейс хотя бы частично, есть шанс, что этот репликант еще послужит нашим интересам.
Кольский молчал, явно набивая цену своему решению. Касаткина видела это и решилась, наконец, на крайние меры.
— Вы не оставите нас с капитаном наедине, майор?
Кольский резко мотнул головой, давая понять Ратушняку, что пора убраться из палаты, что, собственно, медик незамедлительно и сделал. Оставшись наедине с капитаном, Касаткина поспешила включить максимум женственности. Она медленно подошла к Кольскому, положила обе руки на его сильную грудь и посмотрела на него снизу вверх. Несмотря на возраст, Кольский все еще был крепким мужчиной, и вблизи него девушка впервые поняла, насколько серьезную угрозу может он представлять, если вознамерится взять ее силой. Тем не менее нужно было рисковать, и Варвара на этот риск пошла.
— Вы не пожалеете о своем решении, Борис, — прошептала она еле слышно, глядя в глаза капитану снизу вверх.
Сейчас она изображала маленькую хрупкую девочку. Девочку-жертву, девочку-недотрогу — сладкий приз, который может достаться тому, кто сможет угодить этой капризуле. Ее руки медленно заскользили вниз по мундиру Кольского и замерли на его животе.
— Вы просили дать вам ответ? Так вот он — я дам вам шанс поухаживать за мной, если вы дадите шанс Павленко и Роману.
«Чертова ведьма! — подумал про себя Кольский, еле сдерживаясь. — Так беззастенчиво врать! Талант! Только попробуй после такого крутить хвостом — зашибу, сучку!»
Вслух же капитан произнес иное:
— Хорошо, Варвара Сергеевна, пусть будет по-вашему. Я распоряжусь. К вечеру они оба будут на «Осирисе». Надеюсь, что к тому времени мы с вами уже найдем общий язык, скажем, за ужином.
— Договорились, капитан, — шепнула в ответ Касаткина и, заставив себя забыть об отвращении, нежно поцеловала капитана в небритую щеку, оставив на его коже горячий влажный след поцелуя.
Часть вторая
«Земля» — Глава 12
«И все же главным законом мироздания является закон увеличения энтропии».
Бывший руководитель миссии «Осирис» Реджи Синак пришел к этому выводу, лежа на полу своего загородного дома. Как и когда рухнул с лестницы, он не помнил, да и с лестницы ли он, собственно, упал? Навернуться он мог и с высоты собственного роста – последствия были бы не менее плачевными. Пол из натурального камня на первом этаже его дома гарантировал черепно-мозговую травму при любом падении, просто думать о полете именно с лестницы Синаку было почему-то приятнее. Сами посудите, одно дело услышать от кого-то простое «я упал» и совсем другое — «я навернулся с лестницы». Однозначно, две большие разницы. Простое падение никого не зацепит, никого не удивит. Просто так люди падают каждый божий день, да и не по одному разу. А вот упасть эпично, с лестницы, скатиться кубарем, приложиться головой чуть ли не о каждую третью ступеньку, пересчитать отекшим лицом кованые витые балясины, да так, чтоб в мясо, в кровь, завершить падение смачным ударом затылком о каменный пол — это нужно уметь. Это даже звучит солидно, а выглядит, должно быть, и вовсе кинематографично. Была лишь одна печаль — все это Реджи проделал на пьяную голову.
Сейчас же Синак знай себе лежал на полу и понятия не имел, кому и когда он расскажет о своих злоключениях и последующих за ними выводах про энтропию. Единственное, что он знал наверняка, так это то, что первым делом расскажет именно о падении, причем именно про второй вариант — про тот, что с лестницы. Это куда важнее разрывающегося на куски мира, куда серьезнее бесконтрольно увеличивающейся энтропии в отдельно взятой точке вселенной. Синак рухнул, нет, даже не так — СИНАК рухнул! Вот что было важно, а вовсе не то, что творилось за окном. И, кстати, факт недельного запоя он вообще опустит. Никому о таком знать не следует.
Хотя какая теперь разница, подумалось вдруг Реджи. Никому он не нужен, никто к нему не приедет и бред его слушать не станет. Разве что «эти» нагрянут с проверкой — не подох ли еще их подопечный, не истлел ли в горячке алкогольного делирия. Мысли про «этих» (так он называл людей из разведки и ФСИН) показались Реджи неуместными, и он переключил свое внимание на другой вопрос.
«Хорошо ещё сохранилась хоть какая-то самокритика», — подумал он, вяло подвигав ногами, дабы проверить, не повредился ли при падении позвоночник. Позвоночник оказался цел, ноги двигались. Это хорошо – значит, можно будет отдохнуть и попытаться встать. В баре еще было чем поживиться, на вечер точно хватит.