«На Броад-стрит, на противоположной стороне улицы, стоял мальчик лет тринадцати. Мне назвали его имя и рассказали его историю и историю его убитого отца.
Мальчик довольствовался тем, что лишь проводил взглядом Стефана Деланси.
Что за взгляд поверженного ангела!
Я молю Господа, чтобы мне никогда не довелось встретить его на своем пути.
Либо я ошибаюсь, либо, став мужчиной, он победит самого дьявола. Мальчика зовут Чарльзом Бэтманом».
Муиры
1713 год
— Вам следовало бы вести дневник, Августус. По примеру казначеев, которые регистрируют все ваши торговые сделки. Пишите Великую книгу вашей жизни изо дня в день! Вы убедитесь сами: гораздо лучше обдумывать действия и слова, записывая их, нежели просто в уме.
— Это самое нелепое предложение, которое было мне сделано за последнее время, — проворчал Августус Муир. — Вы что, хотите заставить меня вести дневник?
Перепады настроения Муира не удивляли Томаса Теннисона, архиепископа Кентерберийского.
— И все же я убежден, что это будет вам только во благо.
Августус показал на книги, украшавшие стены его кабинета.
— Я не читаю, почему я должен писать? Мой английский никогда не был хорошим, а немецкий я почти забыл! Впрочем, это всего лишь проявление тщеславия: все ведут дневник в надежде, что его опубликуют и прочтут. Я называю это кривлянием. Прихотью британцев.
— В наше время мода на личные дневники связана с гораздо более серьезным принципом. Кому мы обязаны ей, если не лютеранам? Грешники были лишены права на исповедь, и тем самым они утратили возможность высказаться и услышать слова, которые принесли бы им утешение. В наши дни исповедальни закрыты, и люди доверяют свои мысли бумаге.
Томас Теннисон улыбнулся.
— Я знаю прихожан, жизнь которых наладилась благодаря этой повседневной привычке.
Августус пожал плечами:
— Они могут с равным успехом макать перо в чернильницу или бросаться с моста, это не отвлечет меня от дела. Вернемся к цели вашего визита. Какую сумму просите вы в этом триместре на свои «нужды»?
Архиепископ Теннисон притворился, будто еще не думал об этом.
— Говорите смело, монсеньор, — подбодрил его Муир. — Подобное ломание излишне между нами. Назовите цифру.
— Четыре тысячи фунтов, по-вашему, разумная цифра?
Августус и бровью не повел.
— Поддержка примаса Англии не имеет цены, по мнению Ганноверской династии, послом которой я имею честь быть, — ответил он.
Августус протянул архиепископу кошелек, набитый золотыми монетами.
— Их забота весьма льстит мне, — ответил архиепископ, кладя кошелек в карман. — Как чувствует себя несравненная принцесса Софья, которая, если Богу будет угодно, станет править нами?
— Как чувствуют себя в восемьдесят два года: на носилках. А вы, монсеньор, что вы знаете о нашей нынешней королеве, которая последнее время не показывается на публике?
— Несчастная Анна до того располнела, что уже не умещается на троне. Для похорон придется делать особый гроб, несомненно, огромный!
Августус сказал себе, что, если его повелительница Софья Ганноверская не переживет Анну или переживет на очень короткий срок, он должен будет устраивать коронацию ее сына Георга.
Уже в детстве Георг был полным идиотом. Сейчас же претендент на трон Великобритании не мог произнести по-английски ни одного слова и к тому же упорно отказывался учить язык своих будущих подданных. Более того, Муниру придется попотеть, чтобы убедить Георга короноваться в Лондоне!
«Все время посла уходит на то, чтобы передавать послания, которые никто не принимает всерьез, раздавать обещания, которые никогда не выполняются, и вмешиваться в личную жизнь монархов».
Августус устал. Но не только от своей должности дипломатического представителя Ганноверской династии.
Осыпанный почестями, богатый, намного богаче Фуггеров, этих банкиров из Аугсбурга, которые считались крезами Священной империи, он не радовался своим успехам.
Августус всего желал и все получил. Теперь он как никогда ранее чувствовал себя опустошенным, постоянно разбитым, печальным, желчным, неудовлетворенным собой и другими, неспособным сосредоточиться на чем-то одном.
Когда Августус признался в своих душевных терзаниях, архиепископ улыбнулся:
— Августус, вот вы и стали одним из нас! У ваших терзаний есть название: меланхолия, эта преимущественно английская болезнь!
Вот уже в течение пяти лет врачи прописывали ему слабительные средства, призванные развеять меланхолию, в виде либо снадобий, либо промываний.
В соответствии с требованиями медицины Августус принимал клобучок, ягоды лавра, морской лук, белую черемицу, повилику, тмин, дымянку, шильную трану, различные виды мяты, бланшированную капусту, нашатырь, селитру и корни львиного зева. Он похудел на двадцать килограммов и дважды чуть не умер, что сделало его еще более угрюмым.
Августус потерял сон. Он и раньше страдал от бессонницы, но тогда это было бодрствование «создателя империи». Он вставал по ночам, переполненный различными идеями, нетерпеливый, стремившийся завоевать ради самих завоеваний. Теперь, когда он утратил желание торжествовать, его ночи стали обычными бессонными. Лондон претил ему; англичане вызывали у него ужас; общество жены стало невыносимым; дети вовсе не интересовали.
Августус подумал, что путешествие принесет ему облегчение. Его выбор пал на Америку.
Он приказал заново отделать каюты «Раппаханнока», принял необходимые меры предосторожности, чтобы ничто не мешало ему отлучиться из Англии на долгих пятнадцать месяцев, и 8 июня 1707 года отплыл на корабле под командованием своего сына Вальтера.
Сама перспектива путешествия вернула ему жизненные силы.
Однако, прибыв на Барбадос, а затем на Ямайку, он понял, что тамошний климат ему не подходит. Местные проблемы показались ему смешными. Мало кто из колонистов удостаивался его внимания. Он их возненавидел до такой степени, что решил не сходить на берег вплоть до возвращения в Лондон.
Он издалека бросал взгляды на Чарльзтаун, Вильямсбург, Сен-Мэри-Сити, Ньюпорт, Филадельфию, Нью-Йорк, Бостон и Портсмут.
Через год с лишним Августус вернулся в свой дворец на Родерик-Парк еще более мрачным, чем до отъезда.
Всю силу своего недуга Августус ощутил в день смерти своего единственного друга Бата Глэсби. Это случилось через десять месяцев после их возвращения из Нового Света.
Мужчины были знакомы на протяжении тридцати лет. Именно Глэсби подсказал Августусу идею поставлять соль в английские колонии. И все же смерть Глэсби не навеяла на Августуса глубокой печали. Она лишь вызвала замешательство практического характера и ярость: его друг умер, оставив после себя значительные карточные долги! Вот кем оказался Глэсби, верный друг, спутник всех его успехов: человеком, которого было очень трудно заменить, и игроком…