Однако когда я снова прошлась взглядом по комнате, мой взгляд зацепился за неопознанную изящную черную шкатулку на прикроватном столике. Она казалась пришельцем в этой розово-пастельной комнате.
И какой дурак ее принес сюда? Чья она вообще?
Я осторожно подошла к ней ближе, словно из нее вот-вот должно было что-то выпрыгнуть, или она должна была взорваться. Но шкатулка совершенно невинно продолжила стоять, не неся никакой видимой угрозы.
Почему-то воровато оглядевшись, я со странным чувством подошла к тумбе и, немного помедлив, открыла крышку. Что там могло лежать? Оружие? Золото? Секретные документы? Драгоценные камни?
Предположений было миллион, но внутри оказалась… Стопка писем.
Я молча таращилась на пожелтевшие от времени конверты, совершенно не представляя, что с ними делать.
Это вообще наше с Ридрихом? Может, это пожитки предыдущих пассий Териса? Или его тайная переписка с кем-то?
Собственно говоря, был лишь один способ это выяснить. Я взяла верхний конверт и достала оттуда письмо.
Мой взгляд пробежался по строчкам, вчитываясь в текст, и меня окатило волной мурашек, а сама я осела на кровать. Это же…
«Мой драгоценный малыш», — начиналось письмо.
Горло зацарапало, а в груди все сдавило.
Мне нельзя было читать. Это было личным, но я все равно скользила глазами по ровным завиткам красивого женского почерка, ощущая, как жжет глаза.
«Словами не передать, как я хочу тебя увидеть. Ты хорошо кушаешь? Есть ли у тебя игрушки? О тебе заботятся? Я молю Бога, чтобы с тобой все было в порядке.
Я снова видела тебя во сне. Ты смотрел на меня своими обсидиановыми глазками и улыбался. Мы были на океане в Исэйне. Ты помнишь, как ты бегал по песку? Я надеюсь, в твоей памяти осталось, как мы строили замки на берегу. Ты был моим самым доблестным и храбрым рыцарем, защищая наш замок от злого дракона.
Я скучаю по тебе каждый день.
Мне немного нездоровиться, но я стараюсь чаще гулять вокруг поместья. Кажется, я слышала, что прогулки на свежем воздухе должны помочь.
Шейлброг был неживым, когда я только сюда приехала. Но сейчас я посадила кусты жаканта. Их розовые цветы напоминают мне о тебе, мой солнечный мальчик.
Не грусти, что сейчас мы далеко друг от друга. Ведь мое сердце всегда билось и будет биться рядом с твоим. И каждый раз, как ты захочешь меня увидеть, просто закрой глаза и подумай обо мне. Я тоже буду думать о тебе каждую секунду, обещаю.
Пожалуйста, расти здоровым и сильным, Ридрих. Пообещай маме, хорошо? И однажды, мы обязательно еще встретимся.
Я люблю тебя больше целого мира, комочек.
С безграничной любовью,
Эделия Абенаж».
Я спешно вытерла мокрое лицо, боясь, что слезы капнут на бумагу и оставят на ней уродливую кляксу. Потом убрала письмо назад в конверт, спрятала его в шкатулку и закрыла крышку.
Сглотнула.
В романе про детство Ридриха упоминалось вскользь.
Лишь говорилось, что мужчины рода Абенаж должны были воспитываться в одиночестве, наедине с тёмными закоулками своей души и жестоким демоном, которого они призывали в возрасте девяти лет. В их жизнь не должна была проникать и капли радости или любви. Буквально на следующий день после рождения их отнимали от груди матери и отправляли в уединённой дворец, где они могли сполна набраться сил и злобы.
И я думала, что Ридриха постигла та же участь. Но это письмо говорило об обратном. Эделия упоминала об Исэйне, небольшом городке на юге империи, который даже не входил во владения эрцгерцога. Здесь была какая-то история, которая осталась за кадром оригинального сюжета.
Мою грудь переполняла тоска и щемящая радость одновременно.
Это было ужасно, что мать разлучили с собственным дитя, но… Мне было легче от того, что Ридрих знал, что был любим. И эти письма служили ему вещественным доказательством и наверняка поддерживали в самые темные и мрачные моменты жизни, которых у него явно было не мало. Это дорого стоит.
Рядом со мной появился Шу и тут же стал потираться об мою щеку, подбадривая меня. Я погладила его по головке и выдохнула.
Ладно, поплакали, а теперь за работу. Взгляд снова скользнул к шкатулке, и передо мной вдруг нарисовалась одна вещественная проблема.
Шкатулку нужно было вернуть брату. Я могла бы сделать это тайно, просто пробравшись в его комнату и оставив ее на столе, либо пойти к нему и вручить лично в руки.
Нет, второй вариант отпадал сразу же. Тогда Ридрих наверняка поймет, что я сунула свой любопытный нос в его дела. А встречаться с его гневом или недовольством мне бы не хотелось.
Значит оставалось подложить ее тайно, но тогда делать это было нужно прямо сейчас, пока он еще не вернулся.
Подхватив тяжеленькую шкатулку со стола, я поднялась и почти побежала в хозяйские покои. На ходу я встретилась с Несси, которая хотела мне что-то сказать, но я лишь крикнула ей: «Потом» и, завернув за угол, остановилась перед высокими дверьми.
Я уже почти ухватилась за кованую ручку, когда вдруг услышала холодное:
— Где ты это взяла?
Вздрогнув всем телом и вся с ног до головы покрываясь табуном мурашек, я резко развернулась к стоящему позади Ридриху и с улыбкой выдавила:
— Братик, с возвращением!
Он молча перевел прожигающий взгляд со шкатулки на меня, и я ощутила первые нотки пробуждения его темной ауры. Так и знала, что брат будет в бешенстве!
Надо срочно что-то сказать. Мозг, собираемся, работаем.
— Братик, прости, я не хотела! Я пришла в свою комнату, и шкатулка стояла на столе. Я не знаю, почему слуги перепутали наши вещи, я очень внимательно следили за тем, чтобы они все разносили по своим местам. Прости! — выпалила я на одном дыхании, всматриваясь в лицо Ридриха.
— Неважно, выброси, — безразлично бросил он, намереваясь пройти мимо меня в свою спальню, но я тут же ухватилась за край его одежды, останавливая его.
Я тебе выброшу! Вот, не нужно мне лапшу на уши вешать, что ты такой из себя безразличный. Если бы эти письма тебе были не нужны, ты бы избавился от них много лет назад. Ты враг самому себе что ли?!
— Прости, я прочитала одно письмо, чтобы понять, чьи это вещи, — тихо проговорила я, опуская взгляд. — Это твои драгоценные воспоминания, пожалуйста, не отказывайся от них так просто. Я никому не скажу. Считай, что я ничего не знаю, ладно? Только не выбрасывай.
— Азалия, — резко перебил меня брат.
Я вскинула голову встречаясь с его безразличным взглядом.
— Это лишь клочки бумаги. Выброси их.
— Нет! — неожиданно для самой себя крикнула я, а к еще большей неожиданности на мои глаза выступили слезы.
Может быть потому, что я вспомнила строчки из письма?
«Не грусти, что сейчас мы далеко друг от друга. Ведь мое сердце всегда билось и будет биться рядом с твоим».
«Я люблю тебя больше целого мира, комочек».
Я поставила шкатулку на пол, шмыгая носом, и ладошками вытирая щеки.
— Если хочешь, сам выбрасывай, — тихо произнесла я, отступая и не глядя на него.
А затем и вовсе развернулась и побежала назад в свою комнату.
На периферии сознания разум всерьез забеспокоился не стали ли мы деградировать от того, что уже пятый год находили в детском теле. Но отмахнувшись от него, я влетела в свою комнату и захлопнула дверь.
Шу тут же показался рядом и с обеспокоенными глазками утер мои щеки. Точнее хотел утереть, потому что по факту лишь больше их намочил.
С того дня в наших отношениях с Ридрихом появилась странная натянутость, хотя я и старалась вести себя так, словно ничего не произошло. Однако буквально через пару недель меня вдруг рано утром разбудили слуги, одели, а затем, сама не понимая как, я оказалась в карете вместе с Ридрихом.
Он выглядел мрачно, был молчаливым. Лишь коротко кивнул мне, когда я забралась внутрь, а затем отвернулся к окну и за несколько часов пути не проронил и слова. И лишь когда наш экипаж, наконец, остановился, и брат помог мне выйти, он осмотрел темно-зеленый лес и обветшалое поместье и сказал: