Той осенью Эрнест и Полин оставались в Пигготте до начала сезона охоты на перепелов, а потом вместе с Патриком отправились в Ки-Уэст, наслаждаясь воспоминаниями о хорошо проведенном времени там прошлой весной. Книга «Прощай, оружие!» находилась в стадии переписки. Эрнест знал, какое замечательное произведение он создал. Он просто делал все возможное, чтобы получилось еще лучше, и вся его работа была пропитана потом и кровью.
Это время в Оук-Парк было периодом беспокойств для нашего отца. Он основательно прогорел во время бума с недвижимостью во Флориде. Он потерял свои сбережения, инвестированные в землю, которая неожиданно обесценилась. Год назад он успешно сдал государственные медицинские экзамены во Флориде и надеялся переехать туда и не спеша заниматься врачебной практикой. Но этим планам не суждено было сбыться. Все, чем он обладал, стало кучей непогашенных счетов.
Той осенью отец стал подозревать, что у него сахарный диабет. Когда он уже не мог больше оставаться в неведении, он прошел через лабораторные тесты. Я слышал, как на той неделе он говорил с коллегой по телефону, упомянув о достаточной уверенности в наличии «щепотки сахара в крови». Но, как и большинство врачей, он не особо торопился отдать себя в руки другого доктора. Никто не знал почему, но он отказался от всякого лечения. В течение нескольких холодных, дождливых дней поздней осени его дух сильно пошатнулся.
В ту первую неделю декабря Кэрол была занята работой по дому. Три дня я лежал дома в постели с тяжелой простудой. Мать отдавала себя мероприятиям в клубе «Найн-тинт сенчери» и подготовке к Рождеству, до которого оставалось всего три недели. Другие наши сестры были заняты личной жизнью. Утром 6 декабря отец собрал некоторые личные бумаги и сжег их. Затем он снова поднялся наверх, закрыл дверь спальни, достал дедушкин револьвер «смит-и-вессон» и выстрелил себе в голову. Пуля вошла прямо за ухом.
Спустя минуты дом наполнился шумом, полицейскими, родственниками и незнакомыми людьми, снующими здесь и там и говорящими друг с другом, хотя у них не было права здесь находиться. Кэрол позвонили по телефону в школу. Как только она примчалась домой, она сделала самую благоразумную вещь, которую мог сделать каждый. Она предложила связаться по телеграфу с Эрнестом, задействовав его издательство в Нью-Йорке. Сообщение застало Эрнеста в поезде между Нью-Йорком и Арканзасом. Он немедленно сменил направление и прибыл в Чикаго несколько часов спустя.
Когда Эрнест приехал, он взял ситуацию в свои руки, и скоро были сделаны необходимые приготовления к похоронам. Мать пребывала в шоковом состоянии и была способна принимать решения, немного успокоившись, только спустя день. Эрнест перебрался в большую спальню на втором этаже и в полной подавленности следующие несколько дней находился там.
Одной из мыслей, беспокоивших отца, была сумма денег, под которую он написал расписку какому-то родственнику. Сама по себе сумма была небольшой, но задолженность медленно росла, и при его отказе обратиться в агентство по сбору денежных средств его положение должно было казаться более отчаянным, чем было на самом деле. Он был невероятно совестливым человеком, а срок оплаты по расписке приближался. Родственник, взявший расписку, без всякого сочувствия рассуждал о трудных обстоятельствах и о том, что бизнес есть бизнес. В отчаянии отец написал Эрнесту, изложив факты и попросив помощи. Потом он ждал, а под внешним спокойным обликом в этом человеке, готовом прийти на помощь любому в трудный момент, росло невероятное напряжение. Эрнест немедленно ответил, вложив в письмо чек для погашения долга. Когда Эрнест приехал домой, он обнаружил, что письмо пришло. Оно лежало нераспечатанным вместе с другими письмами на покрашенном белой краской столике отца рядом с его кроватью. Оно пришло в дом в то самое утро. Его мог отнести наверх и положить там только человек, которому оно было адресовано. Человек чувствовал себя ошеломленным и зашедшим в тупик, возможно от недостатка инсулина, и уже за пределами тесной связи с реальностью.
Предстоящие похороны отца обещали ситуацию, которой многие из нас хотели бы избежать. Он был старостой в местной церкви и хорошо знал подробности жизни многих прихожан. А в тенденциозных и ханжеских глазах многих местных обывателей он основательно скомпрометировал себя, совершив самоубийство. Даже спустя тридцать лет люди мало что понимали в душевных расстройствах. Как только у Эрнеста появилась возможность, он отвел меня в сторону и обратил мое внимание на некоторые существенные, по его мнению, моменты:
– Я не хочу слышать плач на похоронах. Ты понял меня, малыш? Пусть рыдают другие, бог с ними. Но только не наша семья. Мы здесь для того, чтобы отдать ему должное за прожитую им жизнь, за людей, которых он обучал и которым помогал. И если можешь, то помолись от всего сердца, чтобы помочь его душе пройти чистилище. Здесь вокруг полно дикарей, которым следует стыдиться самих себя. Они думают, что все закончилось, но им, по-видимому, не дано понять, что события развиваются по своим законам. Впервые я хочу высказать свое мнение Марсел-лайн. А сейчас… что там с дедушкиным оружием, тем самым револьвером? Ты не принесешь его мне? Вы вместе с матерью должны сходить в полицию или к шерифу округа. Потребуйте, чтобы его вернули семье как историческую память. Это, конечно, займет время, но ведь ты собираешься остаться здесь. Я не могу этим заниматься, находясь на юге во Флориде. Но именно этот револьвер я хочу получить. Ты можешь оставить себе все остальные. И как его сыновья, мы разделим эти вещи по соглашению. С тобой все в порядке? Тогда договорились. Когда заберешь револьвер, попроси мать переслать его мне. А сейчас запомни, что я сказал насчет похорон.
Я кивнул, и он позволил мне уйти.
Спустя два месяца после похорон матери и мне удалось привести в порядок бумаги отца. В чикагском офисе шерифа в Сити-Холл нам вернули револьвер и барабан от него, изъятые и приобщенные к делу в качестве доказательств. Оружие затем переслали Эрнесту, как он и просил.
До того как Эрнест вернулся назад к Полин и Патрику, он одолжил мне две ранние книги Зайна Грея по ловле рыбы в соленой воде и рассказал о красотах Флориды. Он сказал мне, что если дела в Оук-Парк пойдут совсем плохо, то я всегда смогу приехать к нему, ходить в школу и изучать непохожий на другие штаты район страны. Идея была привлекательной, но я, конечно, не мог принять предложение.
Тогда Эрнест особенно нуждался в хорошем секретаре. А Санни работала ассистентом у дантиста.
– Послушай, малышка, у тебя будет жалованье гораздо больше, чем сейчас. Я хочу, чтобы ты перепечатала начисто большую рукопись. У тебя есть желание?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});