— Мои байраги! — с неожиданной для этого злобного и жестокого человека лаской в голосе произнес Горбун. Глаза его увлажнились.
Байраги продолжали без устали резвиться. Наиболее проворные пытались допрыгнуть до балюстрады, на которой стоял их хозяин. Лиаренус вновь поднес дудочку к губам и извлек из нее несколько тихих звуков. Словно наткнувшись на невидимое препятствие, байраги мгновенно замерли и расположились по квадратам, как будто войско по приказу своего командующего. Все это происходило в мертвой тишине, без единого звука, и потому производило особенно жуткое впечатление. Ровные каре зеленовато-грязных монстров с плоскими голыми головами, на лбу у которых, как светляки, поблескивали четыре глаза…
Еще один свисток, и вся масса, словно солдаты на параде, стройными рядами замаршировала в конец пещеры, и через несколько мгновений только звук шлепающих о землю конечностей напоминал о том, что происходило здесь чуть раньше. Еще немного, звук все дальше, дальше — и все стихло. На лице Горбуна было написано неподдельное счастье. Казалось, он находился в трансе: глаза его были полузакрыты, руки тряслись мелкой дрожью, губы беззвучно шептали благодарение богам, по щекам текли обильные слезы.
* * *
— Вот про это расскажи подробнее, — потребовала Денияра, — попытайся вспомнить все до мелочей. Может быть, в этом что-то есть.
Они сидели на мягких подушках в комнате для гостей. В который уже раз Денияра просила Конана и Мадину пересказать тот или иной эпизод их путешествия в мир весенних духов. Киммериец и девушка честно пытались выполнить ее просьбу, но из их рассказов ничего не могло навести на след Синего Сапфира. Наконец какая-то — она даже не сразу поняла, какая именно, — деталь показалась ей существенной, и женщина попросила Конана повторить рассказ об этой части путешествия.
— Говоришь, Горбун в синем? — переспросила она. — Солнце мое, припомни, что там была за местность. Мадина, может быть, ты тоже видела это?
— Нет, я там не была. В конце я очутилась в какой-то пещере… или подземелье.
— И что там было?
— Не помню точно. Вроде бы какие-то младенцы. — Девушка задумалась, пытаясь что-то вспомнить. — Да! Младенцы, но похожие на лягушек.
— Каких лягушек? — мягко спросила Денияра. — На длинных лапах?
— Нет! — Девушка полузакрыла глаза. — Вот, вижу! Вспомнила! Они зеленого цвета, но темнее лягушек, скорее, как жабы — темно-зеленые.
— А потом что произошло? — продолжала допытываться хозяйка. — Помнишь еще что-нибудь?
— Нет, потом ничего больше не помню… я падала… и очнулась здесь, на ковре. Это все.
— Да, не совсем удачно, — поджала губы Денияра, — я рассчитывала на большее. Но все же можно попытаться… Кстати, Конан, — обернулась она к варвару, — ты не знаешь, где мой братец? Что-то давно я его не видела здесь. Вы когда встречались в последний раз?
— Пару дней назад, — ответил киммериец.
— Надеюсь, Нинус очень даже сможет нам помочь, — сказала Денияра, — Иногда от него можно услышать на редкость дельные вещи.
В этот момент в саду послышался знакомый голос, и Нинус с полным бурдюком вина вошел в комнату. Обняв сестру, он кивнул варвару.
— Давай по кружечке, — предложил он, наливая вино, — а потом поговорим о твоем деле.
— Ты можешь прояснить то, что произошло тогда с нами?
— Лучше, чем вино, для прочистки мозгов еще ничего не придумали, — заметил Нинус. — Ничего точно по вашим рассказам сказать невозможно. Единственно, что книги подтверждают, — это то, что камень действительно у Лиаренуса. Но не здесь, в городе, а в другом месте. Судя по всему, у него есть дом где-то в степи, наверное, к северу от Шадизара, может быть, у Кезанкийских гор. Там места довольно малолюдные, почти нет селений, степь, скалы — словом, нетрудно спрятаться от людей.
— Ты не знаешь кого-нибудь, кто бывал в тех краях? — спросил киммериец, задумчиво потягивая вино.
— Уж не хочешь ли ты снарядить туда караван? — усмехнулся Нинус. — Впрочем, порасспрашивай своего приятеля Ловкача Шелама, он, кажется, бывал там когда-то. А вообще-то, — добавил Нинус, — я не советовал бы тебе заниматься этим камнем и для этого лезть в пасть к Лиаренусу. Неужели забыл, как мы еле ноги унесли из его дома?
— Как не помнить! — Конан на мгновение задумался. — Но у меня такое чувство после того, как мы побывали у него в гостях, что он сам постарается достать нас. Уж лучше напасть первым! Тут уже не о перстне разговор — дело идет о наших с тобой головах.
— Почему ты так считаешь? — встрепенулся Нинус. — Не хотелось бы тебя пугать, но нам с Дениярой тоже так показалось. Правда, мы решили еще раз это проверить, и только потом поговорить об этом с тобой.
— Великий Кром! — Варвар сжал кулак так, что побелели костяшки пальцев. — Я не привык бояться чего-либо, и всякой волшбы тоже, хотя и стараюсь держаться от нее подальше. Если ты чувствуешь, как и я, опасность, надо шевелиться побыстрее. Я найду этого колдуна и оторву ему башку раньше, чем он превратит меня в глиняного болванчика. Я вырву ему печень, клянусь бородой Крома!
Нинус был прав — когда прочистишь мозги, то и дело становится понятнее. Или вино было очень хорошим?
Глава двенадцатая
Теперь пора и на Поляну — так Лиаренус называл небольшое поле, находившееся внутри ограды и, в свою очередь, окруженное высоким каменным забором. Закрыв дверь в пещеру, он снова пробормотал себе под нос несколько заклинаний и отправился по извилистой тропинке, обсаженной высоким кустарником.
Проделав такие же манипуляции, как и с дверью пещеры, он миновал ограду Поляны. На поле, разделенном на ровные квадраты, росли странного вида цветы величиной с хорошее блюдо. Они были высокими, примерно в половину человеческого роста, имели толстый и, по-видимому, очень крепкий стебель.
Для непривычного взора эти растения представляли собой необычное и жуткое зрелище. Окаймленное двумя рядами желтых крупных лепестков, в сердцевине каждого цветка тускло светилось студенистое, влажное, величиной с небольшую дыню, выпуклое полушарие, напоминавшее глаз человека. Когда колдун подходил к какому-нибудь цветку, он поворачивался и «смотрел» прямо на него, помахивая, как ресницами, огромными желтыми лепестками. Но Горбуна это зрелище не пугало.
— Отлично, — бормотал про себя Лиаренус, обходя квадраты, — уже скоро они подрастут, еще чуть-чуть, и, слава богам, они у меня попляшут: эти мерзостные порождения похотливых самок, все эти короли, стражники, купцы и крестьяне. Придет ваш срок, непременно придет!
Он еще раз окинул взором свою Поляну. Сколько трудов положено на то, чтобы вырастить эти цветы! И вовсе не для того, чтобы любоваться ими — из них он приготовит эликсир, вкусив который его байраги будут уметь все, что должен храбрый, обученный и ловкий воин, — уж он постарается!