Такими же были и трое подмастерьев, которые скребли и дубили кожи, сушили их, вновь вымачивали, растягивали на распялках… Тупая, однообразная работа. Они двигались в помещении кожевенной мастерской словно привидения, окутанные ядовитыми испарениями, поднимавшимися из громадных чанов, не произнося не то что слова, но даже какого-либо звука.
Вечером мясники, палачи, кожевенники и еще несколько подобных им рабов, исполнявших однообразную работу, сидели на деревянных скамьях за простым столом и, глядя Друг на друга невидящими глазами, ели из громадных мисок, мерно и истово пережевывая пищу, как коровы, жующие свою жвачку. Слышался только равномерный хруст двигающихся челюстей и довольное сопение: ни слова, ни постороннего звука, будто это были шелковичные черви за своей непрестанной работой. Насытившись, они получали по большой ложке зеленоватого густого варева, выдаваемого гирканцем, и, довольные, укладывались спать на соломенные тюфяки. Они оживлялись только раз в пять дней, когда им полагалась на ночь женщина. Тех, чья очередь была сегодня, уводили в соседнее помещение, где уже ждали прикованные к ложам, чтобы не вырвались, несчастные, дрожащие от смертельного ужаса нагие невольницы. Эти полуживотные брали женщин грубо, с той же деловитостью, с которой резали быков, пахали землю или секли провинившихся; удовлетворившись, возвращались на свои подстилки и засыпали. Рабыни не могли выдержать такое по нескольку раз, и это было головной болью Горбуна — приходилось покупать все новых и новых невольниц.
— Ну, как твои дела сегодня? — спросил Лиаренус, подходя к большому столу, где Колченогий Карбан, склонившись над расставленными перед ним флаконами, кувшинчиками, кружками, отмерял и раскладывал листья и сушеные цветы.
— У нас кончается желтый лотос, — ответил Карбан. — Его хватит на одну луну, не более.
— Я не об этом! — рассердился колдун. — Ты подобрал мне снадобья по последнему списку?
— Исполнено, хозяин, — ответил Карбан и, припадая на правую ногу, направился вглубь своей кельи, Сняв с шеи кожаный шнурок, на ко тором был прикреплен изящный серебряный ключик, он отомкнул потертый ларчик черного дерева и вытащил оттуда небольшой стеклянный флакон. Вернувшись к столу, он поставил сосуд ближе к свету, который проникал через маленькое оконце под самым потолком. Оказалось, что флакон наполовину наполнен буроватой пузырившейся жидкостью.
Горбун, взяв сосуд в руки, повертел его перед глазами, удовлетворенно причмокнул губами и поставил обратно, Видно было, что один вид этой жидкости доставляет ему удовольствие.
Лиаренус проверил, хорошо ли закрыта пробка, и, довольный, положил флакон в карман своего халата. Теперь действительно главное осталось за ним. Он всегда готовил сам свои колдовские снадобья — эти тайны он хранил от любого глаза, — но Карбану тоже поручал кое-что по мелочи: подобрать травы и порошки или, скажем, растереть их до нужной кондиции. Сегодня ночью он приготовит напиток и наложит на это зелье свое заклинание, и тогда, пожалуй, можно будет попробовать… Дело в том, что ему никак не удавалось сделать снадобье, приняв которое человек мог бы выполнять сложную работу и при этом не желать ничего, кроме пищи, сна и женщины. Тут Лиаренус, вспомнив о том, что нужно пополнить гарем, поморщился — он, как и Колченогий, не любил тратить деньги.
Даже пастушескую работу нельзя было поручить рабам, подготовленным подобно мясникам и палачам. Однажды непонятно почему они увели быков так далеко от поместья, что их искали два дня, и еще хорошо, что животные остались целы, а не подохли где-нибудь в песках без воды и пищи и не попали на прокорм волкам и шакалам. Тем не менее мысль сделать послушных рабов для более сложных работ не покидала мага. Ему и так приходилось держать у себя достаточно много обычных людей: охранников, слуг, пастухов, наложниц; и хотя он давал им заколдованный напиток, выпив который они не хотели покидать его поместье, но все же определенная опасность существовала. А вдруг кто-то из них попадет в Шадизар или еще куда-нибудь, и его тайна станет известна всем? Горбун даже поежился — нет, этого нельзя допустить ни в коем случае!
Место, где помещались в своих подземельях кожевенники, мясники, палачи, келья трудолюбивого Колченогого и еще несколько запретных для остального люда помещений были отделены от остального поместья небольшой рощицей и вдобавок окружены высоким каменным забором. У ворот бессменно дежурили самые свирепые из охранников, дабы никто не смел туда и носа сунуть. Ежедневно внутрь ограды гнали десяток быков, приносили еду, приводили двух наложниц, и на этом связь с остальным миром заканчивалась, потому что великая тайна Горбуна была именно там, и ее он охранял от чужих глаз тщательнее, чем свои сокровища.
Лиаренус подошел к небольшому холму в глубине огороженного двора, вытащил большой бронзовый ключ и, оглянувшись, чтобы никто его не увидел, дважды повернул ключ в замочной скважине еле заметной двери, которая находилась в нише насыпи. Убрав ключ, он нараспев пробормотал заклинание, в двери что-то щелкнуло, и она медленно-медленно стала поворачиваться на заржавленных петлях. В нос ударил резкий и тяжелый запах то ли солдатской казармы, то ли скотного двора. Горбун, еще раз оглянувшись, вошел внутрь, тщательно прикрыв за собой дверь.
Он находился на небольшом, огороженном каменными перилами, возвышении. Перед ним простиралась обширная и глубокая пещера, освещенная лишь в центре и там, где находился Горбун. Свет поступал из нескольких небольших отверстий, пробитых в своде подземелья. Лиаренус подошел к краю возвышения, облокотился на перила и, поднеся к губам изящную дудочку, издал с ее помощью тихий, жалобный и заунывный Звук. Через некоторое время в глубине пещеры послышалось шуршанье, словно миллионы мышей вышли на свой промысел. Звук усиливался, становился более резким, и вот уже казалось, что это шлепают своими лапами тысячи уток или гусей.
Вдруг на середину пещеры, как будто выползающее из опары тесто, начала распространяться какая-то масса темно-зеленого цвета. Ближе, ближе к возвышению — в неярком свете уже можно различить сотни крепких, упругих, как наполненные вином бурдюки, тел. Скопище невысоких человекоподобных существ ползло к ногам своего повелителя. Они были похожи на упитанных детей, только больше раза в два и с непомерно развитыми мускулами. Они, веселясь, подпрыгивали вверх на высоту человеческого роста, тузили друг друга от избытка сил и энергии, и вся эта прыгающая, барахтающаяся, бушующая масса валом накатывала на возвышение.
— Мои байраги! — с неожиданной для этого злобного и жестокого человека лаской в голосе произнес Горбун. Глаза его увлажнились.