— Но это же люди.
— И что?
— Ну… Мы же боремся против тварей? Мы убиваем только монстров?
— То-то и оно, дочка, то-то и оно, — скривился дядя, — А некоторые люди бывают хуже гейстов. Намного хуже…
— Разве ж так бывает? — удивилась Мина. — Нет, я, конечно, читала, что всякое бывает… Но чтобы прям хуже?
— Увы, но бывает. И куда чаще, чем стоило бы. И хотелось бы сказать, чтобы вы от таких подальше держались… Да не получится. Зло — оно везде.
— Но откуда взяться в Печоре злу?
— А что это по-твоему? — спросил Райнхард. — Что такое — зло?
— Зло — нормативно-оценочная категория нравственного сознания, противоположная понятию…
— Не по учебнику, — хмыкнул дядя. — Как это понимаешь именно ты.
— Ну… — Вилли задумалась. — Кто-то вроде Врага? Герцогов Той Стороны? Демонов? Исключительных гейсты? Ну, монстры такие вот. Которые убивают или ещё чего такого же плохого делают. И делают это даже не из выгоды, а по своей природе…
— А чем тогда отличается риппер от душегуба, который вышел на большую дорогу грабить и резать купцов?
Мина снова задумалась. В чём нельзя было отказать младшей сестре, так это в рассудительности, что было не самым частым явлением, что для двенадцатилетней девочки, что для сорокалетнего мужика.
— Тем, что риппер не может раскаяться? — Вилли вздохнула. — И тем, что для риппера убивать — это просто в его природе и вряд ли он сознаёт, что делает…
— В отличие от человека, — кивнул Райнхард.
— В отличие от человека, — согласилась Вилли. — Наверное, разница и правда невелика…
Некоторое время провели в молчании.
— Стрёмно, — наконец сказала Хильда, нарушая воцарившуюся тишину.
Дядя достал с пояса флягу, сделал глоток, поморщился.
— Жизнь вообще стрёмная штука, дети, — сказал он. — А мир несправедлив и жесток. Я видел, как брат предаёт брата из жадности, сестра травит сестру из зависти, родители продают детей, а дети бросают родителей… И если это не зло, то хрен его тогда знает, что такое это зло вообще. И что самое стрёмное — оно везде. Самое стрёмное, что зло — обыденно. Это не внушающие ужас демоны и не жуткие гейсты — чаще всего это просто обычный человек. Но принято считать — почему-то принято считать — что помереть от когтей и клыков урса страшно. Или если демон на части порвёт, так ещё страшнее. А получить ножом в бок от пьяного соседа — нет. В зле нет очарования. В зле нет эстетики. Это. Просто. Грязь.
— Тогда почему мы сражаемся? — спросил я. — Если всё так, то зачем? Что мы можем сделать, если зло везде?
— Потому что это правильно, — рыкнул Райнхард. — Потому что сколько бы ты не убирался в доме, в нём всё равно появится пыль и грязь. Но если ты не будешь убирать их вовсе, то скоро утонешь в этой грязи. И когда ты её видишь, то не начинаешь делить её на сорта — вот это первый сорт, это второй, это от дерева, это от жуков, это от собак… Увидел — убрал. Нечего рассусоливать.
— Звучит совсем не здорово, — хмыкнула Хильда. — В хрониках наше ремесло звучит как-то, ну покрасивее, что ли, повеличественнее. Винтеры — те, кто стоят между мёртвыми и живыми, между этим миром и Той Стороной… А ты из нас каких-то уборщиков делаешь.
— Просто у каждого есть выбор, — усмехнулся дядя. — Жить в грязи… или всё же пытаться не быть свиньёй.
Дальше мы какое-то время ехали молча, каждый обдумывая сказанное.
Возможно, это было не самой подходящей темой разговора для подростков, учитывая, что Вилли вообще было только двенадцать… С другой стороны — а какая тема подходящая? Прочитанные книги? Свежие деревенские сплетни или мало отличающиеся от них новости из газет? Что? Тут всё-таки не город — здесь на детство времени остаётся мало, если оно вообще есть. Исполнилось шесть лет — всё, считай готов ещё один помощник по хозяйству. Маленький, слабый, но помощник.
А если речь идёт о клане магов — тем более.
Чародейские способности пробуждаются годам к семи-восьми. В десять лет уже положено знать хотя бы пару-тройку простейших боевых заклинаний. В двенадцать уже пора бы учиться владеть оружием. С изобретением огнестрельного оружия это стало даже проще — для копья, лука и меча требовалась сила и выносливость, а стрелять мог и подросток, и женщина, и старик.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Ормузд создал людей неравными, а лорд Кольт уравнял их, как говаривают винландцы.
И это у нас ещё есть такая роскошь, как детство. Пусть искажённое, пусть короткое, но всё равно — детство. У Винтеров принято много требовать, но и позволяется немало. Не подставляй клан, защищай своих, держи слово, делай что должно и на многое закроются глаза. Дядя наш, вон, по молодости гулял так, что вся Печора на ушах стояла — вино, карты, женщины, охота, стрельба и даже дуэли… Пока не стал главой клана и уничтожал гейстов — это порицалось, но не запрещалось. Надо же хоть когда-то жить ярко? Даже таким хмурым бирюкам, как Винтеры. Особенно таким, как Винтеры. Боевые маги редко умирают от старости в своих постелях, егеря — почти никогда. Сильные живут долго, но когда-нибудь всё равно стареют и слабеют. Слабые гибнут на охоте. А если есть кто-то исключительно сильный, то его ждёт Реденлире — фамильное проклятие и безумие…
Мрачные какие-то мысли. Наверное, погода навевает.
Небо затянуло тучами, в воздухе повисла морось, грозящаяся вот-вот обрушиться на землю дождём. Хорошо бы до этого времени где-то укрыться… Да и вечер уже близится — надо и о ночлеге подумать. Была бы хорошая погода — заночевали бы прямо в поле или в лесу…
Впереди показался перекрёсток, на котором собрались пяток всадников и телега с несколькими людьми.
Любопытно… Что за собрание-то? Обсуждают чего или приключилось что-то?
Подъехали поближе.
Собравшиеся явно были из простолюдинов — одеты небогато, но пристойно. Да ещё и вооружены — двустволки, винтовки, револьверы… Нас заметили быстро, но вели себя мирно — наверняка узнали дядю. Может, на лицо Райнхарда каждый крестьянин или охотник на сто вёрст в округе и не знал, но не слышать о нём просто-напросто не мог. Хотя, я всё равно руки от «драгуна» не убирал. Хильда тоже. Ну, как-то не расслаблял нас вид вооружённых незнакомцев…
Мужики приветственно сняли шапки.
— Доброго дня, вашбродь.
— И вам не хворать, уважаемые, — буркнул Райнхард, останавливая Демона. — Случилось чего?
— Душегубы какие-то объявились, вашбродь, — вздохнул один из мужиков. — На тракте шалят, на Черёмушки недавно налетели вот…
— Тааак, — дядя подобрался. — Что за душегубы? Откуда взялись? Беглые?
— Да не. С Перми, кажись.
Ну, это даже ожидаемо. Нет, не потому что Пермь — не самое дружелюбное к Печоре княжество, а потому как там недавно случились беспорядки в Соликамске. А он, на минуточку, едва ли не в шаговой доступности от Чердыни. Да чего уж там — так-то нам и до Перми ближе чем до Печоры… Вот только Ожог, перекрывший Каму, всю картину портит. Отчаянные по реке ещё могут рискнуть рвануть, особенно зимой или по весне, когда гейсты по норам прячутся, но для нормальных торговых маршрутов там всё же опасно. Вот почему пермяки почти сто лет назад предпочли вложиться в баснословно дорогой проект железной дороги вокруг Ожога до Троицка и Печоры, чем идти напрямик…
Райнхард посерьёзнел, подъехал к мужикам поближе и начал выяснять подробности.
Ну да, оно как бы и не по нашей части, конечно… Но если попадётся преступник — Винтеры им займутся. И потому как положено по службе, и потому как… правильно это, да.
Мы в это время стояли чуть в стороне — раз дядя нас к обсуждению не пригласил, значит дело взрослое и у нас в том разговоре даже совещательного голоса не полагается. Как Райнхард решит — так и будет. У Винтеров на приказы старших ворчать можно, обсуждать — нет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Вернулся дядя. Хмурый и серьёзный.
— Ну что? — нетерпеливо спросила Хильда.
— Похоже, и правда банда шалит. Голов пять, при оружии и наглухо отбитые, — дядя посмотрел на дорогу. — Мужики думают, что к Чердыни рвутся… Ну, логично, в общем-то. Пролезут там на баржу какую-нибудь и дальше в Печору…