дела творятся в украинской армии. Возникает такое чувство, как будто ты «попаданец» во времени и перед тобой сейчас нищие девяностые.
Вот только «военснабовцы» нас все-таки немного подкузьмили, Сникерс с ними договаривался о конкретном ассортименте продуктов для обмена, а когда мы распотрошили захваченный груз, то выяснилось, что львиную долю составляют рыбные консервы, да еще и с подходящими к концу сроками годности. Сахаров тут же предложил метнуться по окрестным деревням и в лучших традициях ВСУ потрясти местных крестьян. Но я строго-настрого запретил светиться, не хватало еще привлечь внимание партизан. Вот будет хохма, если нас наши же расчихвостят!
У Сникерса, похоже, кукушка совсем съехала; нет, он пока еще был управляемым, мои приказы исполнял беспрекословно, почти не бухал, но тревожные звоночки от его психики поступали регулярно. Во-первых, эта его гиперкровожадность, он самолично вызывался на все ликвидации отработанных пленных и языков. Обычно на роль расстрельной команды назначают разных исполнителей: убить врага не трудно, особенно когда в тебя стреляют, а вот прирезать пленного, который молит о пощаде и мочится под себя от страха – вот это трудно. И чтобы у исполнителя казни не поехала крыша, его надо регулярно менять. Во-вторых, Сахаров упросил Сюткина нарезать ему пару роликов с наиболее «сочными» и кровавыми моментами наших диверсий, а потом еще наложить сверху музыку. В любую свободную минуту Сникерса можно было застать за просмотром этих роликов, он их крутил без перерыва.
Генералиссимус Суворов сказал: «Война не окончена, пока не похоронен последний солдат!» Все слышали эту крылатую фразу, и, как ни странно, каждый вкладывает в нее свой смысл. Когда я был юношей, то считал, что слова Суворова следует трактовать как призыв к тому, чтобы все погибшие на войне солдаты были похоронены в могилах с табличками, где будут указаны их имена и воинские звания. Но спустя годы мне стало казаться, что истинный смысл другой: война не окончена, пока не будет похоронен последний солдат, воевавший на этой войне. Пока ты помнишь разрывы мин и снарядов во время артиллерийского обстрела, когда земля вокруг тебя встает на дыбы, а грохот и вой стоит такой, что уже даже бояться не страшно, а наложить в штаны не позор. Когда ты помнишь, каково это – видеть глаза твоего лучшего друга, которые выпучены от жуткой боли, его пальцы скребут землю, а ты колешь ему обезболивающее, понимая, что он умрет раньше, чем начнет действовать противошоковое снадобье. Или когда ты вваливаешься во вражеский окоп, а навстречу тебе в страхе бухается на колени молодой пацан, лет восемнадцати, по существу еще ребенок, который еще месяц назад сидел дома за столом, и его мамка, твоя ровесница, кормила манной кашей по утрам и гладила по голове. И этот пацан падает на колени и кричит от ужаса, потому что ему страшно, потому что он не должен быть на войне, и он не хочет умирать, он смотрит на тебя, а в глазах у него мольба и паника. А ты, уже старый, сорокалетний ветеран, у тебя нет души, она осталась там, за полем, в своем окопе, ты не брал ее в бой. И может быть, и надо пожалеть этого пацана, потому что это было бы правильно, это было бы по-христиански, но месяц назад боец из второго взвода уже пожалел одного такого, а тот нацик потом оклемался и шарахнул очередью в спину своему спасителю. И может, именно этот пацан не такой, может, он другой, даже наверняка другой, но у тебя нет права на ошибку. Нет! Ты сбиваешь его на землю ударом ноги и тут же короткой очередью в лицо добиваешь. Чтобы домой он вернулся в запаянном гробу, и мать не смогла его обнять на прощание, и никогда он больше не будет есть манную кашу по утрам за общим семейным столом, а его мать рано поседеет и станет старухой в свои еще молодые годы.
Война – это огромная мерзость. Война – это всегда очень грязное дело. Это кровь, огонь, трупы, голод, холод, вши, вечный недосып, безмерная усталость и выжженные души. Все, кто побывал на войне, становятся не совсем нормальными людьми с точки зрения обычного, не воевавшего человека. Война продолжает жить внутри, она никогда не покинет твоего мозга, она будет сниться, заставлять тебя пить водку и кричать по ночам. Вот поэтому и закончится война только тогда, когда умрет последний воевавший на ней ветеран.
Я не вправе осуждать Сникерса за навалившееся на него сумасшествие, мой долг как командира сделать так, чтобы его свихнувшаяся психика не навредила остальным бойцам в отряде, и если что-то подобное произойдет, то я должен буду купировать опасность. Как это сделать? Любым доступным способом! Начиная от успокоительной таблетки или разговора по душам и заканчивая…
– Товарищ командир, вот свежие данные перехватов, – Сюткин протянул мне планшет, на который скинул добытую информацию, – в папке «свежее» – данные из Киева и Стамбула, а в папке «фигня» – выжимки с форумов и соцсетей. Из центра ничего пока не было.
– Молодец, свободен! – похвалил я помощника.
Основной этап операции «Магнит», для исполнения которой нас закинули в тыл врага, наш отряд с блеском выполнил. Когда Центр получил подробнейший отчет о проделанной работе, да еще и подкрепленный разномастными видеофрагментами, то Костя Особист и все вышестоящее начальство пришло в неописуемый восторг. На наш отряд тут же посыпались всякие плюшки и вкусняшки: кого-то наградили заочно орденами и медалями, а кому-то, как, например, старлею Рыжикову присвоили внеочередное звание капитана.
Первоначально после выполнения задания наш отряд должен был отойти в южные районы полуострова, где влиться в один из партизанских отрядов, но командование на Большой земле посчитало, что мы пока нужнее как автономная единица, тем более что нам удалось так удачно заныкаться и слиться со складками местности. Нам передали необходимое оборудование для слежения за радиоэфиром и подкинули еще двух специалистов. Новоприбывшие оказались как Тарапунька и Штепсель, то есть полными противоположностями друг другу: один – молодой парень, высокий и худой как жердь, а другой – мужик лет пятидесяти, с толстым брюхом и одышкой астматика. Но надо отдать им должное: со слов Сюткина, который тут же влился в их компанию, новоприбывшие оказались мастерами своего дела.
Используя новое и трофейное оборудование, Сюткин тут же развил бурную деятельность по поиску нужной информации во Всемирной паутине. Для общего блага и воплощения «хотелок» нашего гуру интернета пришлось даже раскошелиться на сервер и еще какую-то фиговину, похожую на стальной гроб. Но зато