– Но за что они так на тебя ополчились?
Воин пожал плечами и снова вонзил палаш в землю.
– Я был королем, Обрин. Держался высокомерно. К одним снисходил, других не замечал вовсе. Каждый день ко мне приходили с просьбами не меньше десяти человек. Освободив их от власти тирана, я сам в их глазах стал тираном. Быть может, они были правы, кто знает. Я их не сужу.
– Как же ты выжил, сражаясь против стольких врагов?
– Я не выжил.
– Значит… ты дух? – поразился Обрин.
– Мы оба с тобой духи, Обрин, только ты можешь вернуться в живую плоть, а я нет.
– Ничего не понимаю. Зачем я здесь?
– По моему зову.
– Для чего ты позвал меня? Я не король, я ни для кого ничего не значу.
– Слишком уж ты к себе строг. – Рука в железной перчатке легла на плечо Обрина. – Ты всего лишь сбился с пути. Сейчас ты стоишь на распутье и волен выбрать другую дорогу.
Обрин огляделся. Все дороги казались одинаковыми, все уходили под древесные своды.
– Но я не вижу между ними никакой разницы.
– Ты прав, – кивнул король. – Все дороги ведут к смерти, Обрин. Ее не избежишь, но один верный путь все-таки есть.
– Как же найти его? – невесело засмеялся Обрин.
– Если сам не знаешь, найди человека, который уже идет этой дорогой, и следуй за ним. Следуй за своим сердцем, Обрин. Его огонь осветит тебе путь.
Обрин вздрогнул и пробудился. Светало, но звезды еще не погасли. Мысли мутились, во рту стоял такой вкус, точно он съел барсука. Сев, он не сдержал стона. Правое плечо разболелось. Обрин вылез из-под одеял, помочился у соседнего дерева. Все, считая и пленника, еще спали. Он сплюнул и стал разминать правую руку.
Часовой спустился с холма, отдал честь.
– Никаких происшествий, сержант, только на юге замечены всадники.
– Горцы? – Хотя едва ли, подумал Обрин. В горах лошадей мало.
– Никак нет. Думаю, это солдаты из Цитадели. Далеко очень, толком не разглядишь.
– Разводи огонь, надо завтрак сготовить. – Обрин пошел к ручью, разделся до пояса, обмылся холодной водой. Колларин присоединился к нему.
– Хорошо ли спалось, сержант?
– Мне всегда хорошо спится.
– Во сне ничего не снилось?
Обрин набрал воды в пригоршни и шумно напился. Искатель говорил странно, будто о чем-то просил.
– Снилось кое-что, – ответил сержант. – А тебе?
Искатель кивнул и снова задал вопрос:
– Понял ты, к чему этот сон?
– А разве во снах есть какой-то смысл?
Колларин, понизив голос, заговорил шепотом:
– Он уже приходил ко мне. В Цитадели, когда я шел по следу той женщины. Сказал, чтобы я оставил ее в покое. Я и оставил, только лесничего согласился выследить. Знаешь, кто этот человек?
– Я думал, ты читаешь мысли только за деньги. – Обрин, поеживаясь на утреннем холодке, торопливо надел рубаху, вернулся к месту ночлега и облачился в доспехи. Колларин остался на берегу.
– Ночь прошла спокойно, – гнусаво доложил еще один караульный.
– Как твой нос, Баккер?
– Болит, проклятый. Чуть не перерезал этому паскуднику глотку, но потом решил: попрошусь на часы в темницу и погляжу, как палач будет его обрабатывать.
– Через час выезжаем, – предупредил Обрин.
На завтрак ели овсянку и черный хлеб. Пленник от еды упорно отказывался. Миски с котелками вымыли, уложили и приготовились ехать в обратный путь.
– Всадники! – крикнул кто-то, и Обрин увидел десяток кавалеристов с лейтенантом Масириком во главе. Офицер спешился, Обрин отдал ему честь.
– Вижу, вы поймали его, сержант, – оставив приветствие без внимания, бросил Масирик. – Что ж, давно пора. Сказал он тебе, где девчонка?
– Никак нет, лейтенант. Я получил приказ доставить его, допрашивать мне не приказывали.
– Оставь, пусть горит, – велел Масирик Баккеру, который собирался залить костер. Вынул из ножен кинжал, кинул солдату. – Раскали его докрасна.
Подойдя к Шеллу, Масирик пнул его в живот так, что пленник скрючился пополам.
– Это так, цветочки, а скоро поспеют и ягодки. Слышишь меня, горец?
Фелл молча смотрел на него. Офицер встал на колени и двинул его кулаком в лицо. Фелл стукнулся затылком о дерево.
– Ты убил моего кузена. Он, правда, слова доброго не стоил, но остался мне должен. Тут мне не повезло, но если я найду женщину и доставлю ее барону, то получу куда больше. А ты мне в этом поможешь. Вы, горцы, думаете, что крепче вас нет никого на свете, но поверь: когда я выжгу тебе левый глаз, ты пойдешь на все, чтобы сохранить правый.
Солдаты расположились полукругом около дерева. Обрин видел, что им не терпится насладиться зрелищем. Колларин с непроницаемым лицом стоял позади. Баккер принес раскаленный шипящий нож, прихватив рукоять тряпкой.
– Лейтенант! – рявкнул Обрин.
Масирик, вздрогнув, чуть не выронил нож.
– Что такое? Быстрей только, не то железо остынет.
– Оставьте его в покое!
Масирик, не слушая, поднес острие к глазу Фелла. Обрин ударил его ногой в лицо и швырнул наземь. Солдаты ахнули. Масирик привстал на колени, нечаянно задел рукой упавший в траву кинжал, завопил и вскочил на ноги.
– Ты за это поплатишься, клянусь Богом!
– Я действующий капитан, самим бароном назначенный, а ты лейтенант, не подчинившийся приказу старшего офицера. Что скажешь на это, ты, жаба надутая?
– Да ты никак спятил, – заухмылялся Масирик. – Я добьюсь, чтобы тебя за это повесили. Простолюдин, будь он хоть генералом, не смеет бить дворянина. Этот пинок тебе дорого обойдется.
– Эх, что за ягненка висеть, что за овцу. – Сказав это, Обрин с широкой улыбкой шагнул вперед, двинул лейтенанта кулаком в зубы и сбил его с ног. Потом обнажил кинжал, вознамерившись прирезать Масирика – и зашатался от страшного удара по черепу. Он успел обернуться, увидел дубинку в руке Баккера и провалился во тьму.
Очнувшись, он увидел, что привязан к седлу. Отряд с Масириком во главе близился к небольшому замку. Фелл шел рядом со связанными руками и веревкой на шее. Конец веревки держал едущий впереди всадник.
– Ты своего добился, сержант, – сказал кто-то слева – Баккер. – На этот раз тебя точно повесят, и давно пора. В печенках ты у меня сидишь. Хватит, натерпелись.
Обрин молчал, глядя вперед, на ворота замка.
8
Волшебство Асмидиру давалось трудно. Сосредоточиваться он умел хорошо и обладал богатым воображением, но ему недоставало того, что его наставники называли "чувством свободы". Маг, говорили они, должен отрешиться от себя самого и слиться с силами за пределами своих пяти чувств. Асмидир при всех своих способностях так и не научился "освобождаться" полностью. Он сидел в главном чертоге, раскрыв на коленях огромный фолиант в кожаном переплете, и с натугой разбирал древние куширские письмена, выведенные золотом на пергаменте.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});