Мильтиада, имея в виду антиперсидские устремления того и другого[477]. Но есть и другие суждения. В нашем распоряжении имеется приводимое Плутархом замечание Стесимброта о том, что Фемистокл, приковавший, образно говоря, афинян к корабельным скамьям и веслам (речь идет о строительстве гавани в Пирее. –
В. Г.), «достиг… своей цели лишь после того, как одержал верх над Мильтиадом, возражавшим против его плана» (
Plut. Them. 4, пер. С. Лурье =
FGrHist 107 F3). Возможно, сказанное – ошибка. Если речь здесь идет о так называемой Морской программе Фемистокла, реализация которой относится к концу 80-х годов V в. до н. э., останется не совсем понятным упоминание Мильтиада. И все же мы не станем отмахиваться от этого сообщения[478]. Разногласия между Фемистоклом и Мильтиадом могли иметь место в 493/2 гг. до н. э., т. е. в момент строительства гавани в Пирее[479]. Если это так, за организацией судебного процесса против Мильтиада можно видеть и Фемистокла[480].
Тогда же наказанию подвергнется афинский драматург Фриних – автор трагедии «Взятие Милета». Постановка вызвала настолько бурную и эмоциональную реакцию афинян, что Фриних был оштрафован[481]. Причиной наказания, согласно Геродоту, было то, что автор напомнил афинянам об их собственных потерях (Herod. VI. 21). Рассказу о наложении штрафа на Фриниха Геродот предпосылает рассказ о глубокой скорби милетян по поводу взятия Сибариса кротонцами. «Совершенно по-иному, однако, – рассказывает Геродот, – поступили афиняне, которые, тяжко скорбя о взятии Милета, выражали свою печаль по-разному. Так, между прочим, Фриних сочинил драму “Взятие Милета”, и когда он поставил ее на сцене, то все зрители залились слезами. Фриних же был присужден к уплате штрафа в 1000 драхм за то, что напомнил о несчастьях близких людей. Кроме того, афиняне постановили, чтобы никто не смел возобновлять постановку этой драмы» (Herod. VI. 21). Правда, наказание драматурга не вяжется с охватившей афинян скорбью. Иначе говоря, мотивы наказания могли быть сугубо политическими. Не исключено, что хорегом при постановке трагедии выступил Фемистокл, цель которого, по мнению У. Форреста, состояла в том, чтобы настроить афинян против политики примирения с Персией[482]. Если это так, то за наказанием Фриниха могли стоять противники Фемистокла – те, кто не стремился к конфликту с могущественной державой, например Алкмеониды[483].
Хотя инициирование процесса опять-таки могло быть связано с исангелией, а значит с ареопагом, слушания, по-видимому, происходили в народном собрании или гелиэе. Обращает на себя внимание упоминание афинян (Ἀθηναῖοι), которые привлекли Фриниха к ответственности.
Несмотря на козни врагов, Мильтиад оставался весьма влиятельной политической фигурой. Свидетельством этому станет история с персидскими вестниками. В 491 г. до н. э. Дарий разослал по Греции вестников, требовавших от греков «земли и воды» (Herod. VI. 48–49). Афиняне, как известно, ответили решительным отказом, бросив глашатаев в пропасть (Herod. VII. 133). Павсаний называет виновником убийства послов, т. е. инициатором принятия данного решения, Мильтиада, за что последний навлек на себя гнев Талфибия, бывшего, как известно, покровителем вестников (Paus. III. 12. 7; ср. Herod. VII. 134)[484].
Впрочем, так поступили далеко не все греки. «Среди островитян, – рассказывает Геродот, – которые дали Дарию землю и воду, были, между прочим, и жители Эгины» (Herod. VI. 49). Тогда-то, по словам историка, и начинается конфликт Афин с Эгиной: «Лишь только эгинцы совершили этот поступок, как афиняне тотчас же напали на них с угрозами…С радостью ухватились афиняне за этот предлог и отправились в Спарту, чтобы обвинить эгинцев как предателей Эллады» (Herod. VI. 49). Возможно, и за этими действиями стоял Мильтиад. Это можно предположить, памятуя о лаконофильских настроениях Кимона, а возможно, и самого Мильтиада. Любопытно, что недавний враг афинян Клеомен тут же направляется на Эгину, чтобы захватить главных виновников (Herod. VI. 50), которые затем в качестве заложников будут переправлены в Афины (Herod. VI. 73). Именно вопрос о заложниках и станет причиной начавшегося афино-эгинского конфликта (Herod. VI. 87–93)[485].
Конец 90-х годов V в. до н. э. ознаменуется началом открытого военного противостояния Афин и Персии. Однако после высадки персов на Марафонской равнине в 490 г. до н. э. народное собрание не без колебаний принимает решение (псефизму) «выступить в поход», т. е. встретить персов за стенами города, не дожидаясь помощи спартанцев (Arist. Rhet. III. 10. 1411 a 10–11)[486]. Корнелий Непот сообщает, что принятию этого решения предшествовали жаркие дискуссии – особенно среди избранных тогда стратегов (Nep. Miltiad. 4).
Скорее всего, проблема заключалась в малочисленности афинского контингента. Павсаний замечает, что в битве участвовало девять тысяч афинян. Готовясь к ней, афиняне вынуждены были мобилизовать все свои силы: «…На Марафон афиняне пришли все, со включением даже тех, возраст которых был неподходящим для несения военной службы…» (Paus. I. 32. 3, пер. С. Кондратьева). Кроме того, согласно Павсанию, по инициативе Мильтиада в афинское войско были включены рабы, которым была предоставлена свобода (Paus. VII. 15. 7).
«Среди этих военачальников, – отмечает Непот, – шел горячий спор, обороняться ли за городскими стенами или выступить навстречу противнику и дать ему бой. Один Мильтиад настаивал на немедленном выступлении в поле…» (Nep. Miltiad. 4). Если верить Корнелию Непоту, решение о выступлении было принято лишь после того, как в Афины прибыли платейцы. «После их прибытия, – рассказывает Непот, – число бойцов достигло 10 тысяч, и эта маленькая армия горела удивительным боевым духом. Из-за ее настроения Мильтиад получил превосходство над своими товарищами: подчинившись его совету, афиняне вывели войско из города и разбили в удобном месте лагерь» (Nep. Miltiad. 5). Впрочем, Геродот говорит о том, что платейцы присоединились к основным силам не в Афинах, а в Марафоне (Herod. VI. 108)[487].
Однако, прибыв на Марафонскую равнину, стратеги вновь ставят на голосование вопрос о сражении с персами. На сей раз мнения стратегов, несмотря на принятое народным собранием решение, вновь разделились. «Одни, – пишет Геродот, – высказывались против битвы с мидийским войском, другие же (в том числе Мильтиад), напротив, советовали принять бой» (Herod. VI. 109). Эта ситуация выглядит странной с правовой точки зрения. Почему стратеги вновь взялись обсуждать, казалось бы, решенный вопрос? Нам не известно содержание принятой народным собранием псефизмы, но едва ли она предписывала лишь выход афинян за городские стены. Возможно, в городе и в армии были слишком сильны проперсидские настроения. Об этом, в сущности, и говорит Мильтиад, обращающийся вскоре после состоявшегося голосования к Каллимаху: «Если мы теперь не решимся на битву, то я опасаюсь, что нахлынет великий раздор и так потрясет души афинян, что они подчинятся мидянам» (Herod. VI. 109). Когда мнения стратегов разделились, вспомнили