Читать интересную книгу Вице-император (Лорис-Меликов) - Елена Холмогорова

Голова шла кругом от новых обязанностей и забот. Жизнь для него перевернулась ровно на пол-оборота. Все, что он так азартно и воодушевленно разрушал со своими отчаянными охотниками, нужно теперь по камешку восстанавливать. Да и с самими охотниками что-то надо делать: эти разбойники только и жили мародерством. А теперь добыча трофея есть самое гнусное преступление, за которое надо карать по всей строгости. И, как ни печально, первые суровые меры были обращены против своих же милиционеров-грабителей.

По приезде в Каре Лорис-Меликов обнаружил, что ни одна мечеть в городе не работает. В мусульманской стране это угрожало серьезными для христолюбивого русского воинства последствиями. Комендант разузнал, в чем дело. Оказывается, во время блокады многие мечети по приказу Вильямса, равнодушного к местным верованиям, были обращены в цейхгаузы и магазины. Это дало повод старым фанатикам объявить те мечети оскверненными. А когда крепость взяли гяуры, по всему пашалыку распространилась молва, будто бы в городе, занятом неверными, не может быть отправлено угодное Аллаху мусульманское богослужение.

Михаил Тариелович созвал наутро в главную мечеть весь меджлис Карса. Речь его была кратка:

– До полудня осталось полтора часа. Это время вашей молитвы. Если сегодня муллы не начнут служить во всех мечетях, завтра меджлис в полном составе будет повешен вот здесь. – И показал на лампы, свисающие с потолка на мощных бронзовых цепях.

В полдень со всех минаретов муэдзины созывали верующих к намазу. А по городу пронесся слух, что главному мулле явился во сне пророк Мухаммед и явил весть, что проклятие снято.

У этой меры был и еще один эффект, управляющим областью не предвиденный: как только пророк снял проклятие с городских мечетей, на базар потянулись арбы с товарами.

По указаниям главнокомандующего да и по собственному разумению Лорис-Меликов не торопился вводить новые порядки. Оставив за русским управлением исполнительную власть и полицию, власть судебную он распорядился сохранить за турками. Подати в казну – так называемую бахру – также платили по-прежнему, не прибавив ни единого процента. На эти деньги устроена была почта, приводились в порядок дороги, на которых устанавливались полосатые верстовые столбы. Почтовые станции снабжались тройками лихих лошадей. Как шутя говаривал генерал Муравьев, первым шагом для обрусения страны должно быть введение на почтовых дорогах форменных столбов и самоваров. Самовары, кстати, тоже стали появляться на станциях, а солдаты и армянские купцы из Эривани и Александрополя торговали ими на базаре.

Армянин до мозга костей, счастливый тем, что громадная армянская область освобождена от многовекового турецкого ига, Лорис-Меликов не оказывал видимого предпочтения своим единоплеменникам. Всякого рода льготы армянским торговцам и ремесленникам предоставлялись руками заместителя его русского майора Попки. С турками Лорис-Меликов обходился предельно внимательно и деликатно. Его первой заботою был мир, и всякого рода межнациональные неудовольствия он гасил внешней любезностию, но и твердой, сквозь приветливую улыбку, угрозой – худо вам придется, если что не так.

18 марта 1856 года Крымская война, наконец, закончилась подписанием Парижского мирного договора. Севастополь возвращался России, зато Каре, к новым страданиям турецких армян, положено было отдать назад Османской империи.

Город был к тому времени приведен в довоенное благосостояние, а в чем-то даже стал и лучше – во всяком случае, чище. Во избежание угрозы эпидемий комендант Лорис-Меликов заставил меджлис следить за санитарным состоянием Карса.

Сборы были недолги – все уже порядком устали от войны, и, как ни досадно было оставлять крепость, такими трудами и жертвами отвоеванную, хотелось домой, ностальгия душила ночами, ожидались какие-то перемены в новое царствование. Лицо государя, по крайней мере на портретах, в отличие от Николая, не внушало страха, напротив того – мягкими своими чертами вселяло надежду на доброту и милосердие. В порядке сборов подсчитали доходы. Оказалось, что от бахры имеется немалый непотраченный остаток – 32 тысячи рублей. Лорис-Меликов снесся по этому поводу с наместником и спросил, нельзя ли оставшуюся сумму раздать русским чиновникам, за короткий срок сумевшим наладить покой и порядок в разоренной войною области, в качестве особой награды. Генерал Муравьев положил раздать с этой целью половину суммы, другую же направить на сооружение церкви в Пятигорске.

Удивительно было прощание с Карсом. Лорис-Меликова провожали едва ли не с таким же торжеством, как в ноябре встречали в Тифлисе. Его забрасывали цветами, нагрузили целую арбу подарков – так благодарны были местные жители гуманному русскому управлению. Больше того, Каре и спросил у султана орден Меджлиса 2-й степени для своего коменданта. Когда еще, в каких войнах награждали противника?

Генеральская доля

Всякое бедствие – война, жесточайшая диктатура, эпидемия или сотрясение земли – порождает в людях ту иллюзию, что вот кончится эта напасть, тогда-то и заживем. Герои получат свои заслуженные награды и будут так же славны, как и в тяжкую годину, ничто не поколеблет их авторитета…

Ан нет. Мир – испытание не меньшее. И у него свои правила. Герои возвращаются с войны, революции, реформы или расчистки завалов после землетрясений, а ими завоеванные места вовсе не ждут их, на них обустроились ловкие люди и очень славненько там обжились. И со всяким покусившимся на теплое, обжитое место вступят в жесточайшую борьбу не на живот, а насмерть. А уж законы этой борьбы не имеют ничего общего с теми ясными и прямолинейными законами чести, что пригодны были для сражений за Баш-Кадыкляр и Кюрюк-Дара.

Едва отгремели салюты и вернулись на дамские головки чепчики, брошенные в воздух в честь славного покорения неприступного Карса, что-то странное стало твориться в Тифлисе. Генерал Муравьев, благодаря тому событию впредь на всю русскую историю отличенный от прочих Муравьевых добавлением Карский, с азартом принялся учинять порядок на Кавказе. Но все его добрые начинания упирались в самый откровенный саботаж: чиновники ни словом не выражали своего неудовольствия, но и ничего не исполняли. А если и исполняли, то в такой уродливой от чрезмерного усердия форме, что генерал приходил в ужас и отменял свои же в благих намерениях родившиеся приказы.

В минуту жизни трудную написал Николай Николаевич письмо старому своему боевому другу и предшественнику в управлении Кавказом Алексею Петровичу Ермолову. Так ведь тайна переписки – увы, не русская добродетель. Неведомыми путями предстало оно чужим враждебным глазам, и генерал на свое частное письмо получил отповедь в печати. От подполковника князя Святополк-Мирского – воина храброго, но характером, как в таких случаях говаривал Гоголь, предрасположенного к подлости[27]. Он ведь заранее знал, что ничего ему за свой праведный гнев не будет, отвага подполковника, поднявшего голос на полного генерала, была надежно обеспечена патронажем личного друга императора князя Александра Ивановича Барятинского. Очень быстро падение Карса в результате умело организованной Муравьевым блокады забылось, и орден Георгия Победоносца 2-й степени, только что полученный за сей подвиг, потускнел, зато очень хорошо вспомнился не давший нетерпеливой армии успеха штурм.

Результатом разразившегося скандала стала отставка Муравьева-Карского. Наместником Кавказа, как и ожидалось, император назначил князя Александра Ивановича Барятинского.

28 июля 1856 года, вернувшись в Тифлис, Лорис-Меликов застал Николая Николаевича в спешных сборах и глубокой печали – сожрали старика, самым бессовестным образом сожрали. Впрочем, держался Николай Николаевич твердо и мужественно – ему не привыкать к опале. Но очень уж обидно. Старый воин никак не ожидал от императора неблагодарности. Напротив, восшествие на престол Александра II и в нем породило много надежд.

А через неделю было событие в жизни бывшего начальника Карсской области чрезвычайное. За отличную усердную службу, как сказано в послужном списке, Михаил Тариелович Лорис-Меликов произведен в генерал-майоры с зачислением по армейской кавалерии, со старшинством на основании Всемилостивейшего Манифеста 18 февраля 1762 года. Но праздник был невесел. Муравьев, поздравляя, прослезился – он был горд за своего ученика, но, человек в интригах тертый, не ждал в будущем ничего хорошего для своего фаворита. Старая истина, не в одной лишь Польше действительная: «Паны дерутся – у холопов чубы летят». Поскольку Лорис-Меликов был любимцем и Воронцова, и Муравьева, то к новому наместнику он одним этим может попасть в немилость. И тут не имеет значения даже то обстоятельство, что князь Барятинский сам представлял Лорис-Меликова к ордену Анны 2-й степени с мечами за храбрость и как начальник штаба Кавказской армии при Воронцове был свидетелем его подвигов в Крымской войне. Впрочем, высказывать вслух своих опасений Муравьев не стал. В конце концов, Лорис-Меликов молод, отважен и умен. Правда, последнее качество не очень поощряется на Руси, скорее, наоборот. Ну да как-нибудь обойдется.