Но сейчас от всего этого раздражение лишь усиливалось.
С Валентином творилось почти то же, что и после первой встречи с председателем Всемирного Совета, когда он опрометчиво согласился, чтобы его сопровождала Эля, а потом так же вот метался по комнатам…
Навстречу ему выступил Саня. Валентин поморщился, готовый выругать несносную куклу, но не выругал, наоборот, раздельно приказал:
– Бассейн. Быстро!..
Робот кивнул в знак того, что распоряжение понято. Тотчас все вещи укатили в соседнюю комнату, перегородка, за которой была ванная, словно истаяла, а окно и двери, наоборот, заслонили белые металлические щиты со множеством отверстий, из которых хлынули, ударяя в пол, струи воды. Валентин сдернул с себя одежду, бросил Сане, который невозмутимо стоял рядом. А вода уже захлестнула их обоих сначала до колен, потом до пояса. Стало очень прохладно. Валентин плюхнулся в воду и поплыл, чувствуя, что вода сопротивляется его попыткам достичь металлического щита, сносит назад. Он заработал руками и ногами сильнее, но опять не продвинулся вперед ни на сантиметр. А потом все переменилось вокруг, и не было больше щита, а была прямая лента ручья, бегущего между высоких берегов с кустами черемухи и желтой акации. А вот рядом с двумя тополями не то стог сена, не то шалаш. Нет, конечно, шалаш.
Сияло синее небо, и спину ощутимо пригревало солнце. Валентин знал, что все это иллюзия. Солнца нет, и ручья между черемушными берегами тоже нет. Ну и пусть. Плыть по такому, хоть и призрачному, иллюзорному ручью все-таки приятней, чем по бассейну.
А вскоре Валентин перестал думать о том, где находится, бил, врезался в поток с такой яростью, словно сражался с личным недругом. Он чувствовал, что ему жарко, что тело покрывается потом, даже в холодной воде, а все-таки потом, и что недавнее раздражение мало-помалу исчезает, будто растворяется – и это как раз то самое, чего он хотел. А потом раздражение сменилось обыкновенной усталостью и едва не апатией. Он все-таки продолжал плыть, не передыхая ни секунды. Лишь после того, как руки и ноги уже готовы были отвалиться, он, тяжело дыша, приостановился. Поток воды пронес его еще метр или полтора, и все опять вернулось к прежнему, не иллюзорному. Возникли Саня, металлические щиты на месте окна и двери, стены, потолок. Вскоре вода убежала до капельки, и Валентин, обмякнув, опустился на пол, сидел до тех пор, пока озноб не заставил его подумать об одежде.
Саня давно приблизился со всем необходимым. Валентин дал себя одеть, выпил слегка солоноватый и кислый напиток, очень быстро восстановивший силы.
Ему по-прежнему не хотелось никого видеть и слышать. Но он не мог не думать о своем поведении и об отношении к людям, которые были теперь его современниками. Недавнее бегство от любопытствующей толпы уже не казалось разумным. Пожалуй, появись в его время, в XX веке, человек из средневековья, он и сам бы побежал поглазеть на это небывалое чудо. Нет, он напрасно оскорбился, увидев толпу под террасой. И все-таки возможность повторения таких встреч, с любопытствующими толпами вызывала в нем внутренний протест.
Обедал он в одиночестве, позволив Сане прислуживать за столом.
После еды он попытался уснуть, но сон не пришел к нему.
Как быть? Как вести себя?
А потом вспомнился рабэн Даниэль Иркут, его слова об экспресс-запоминании, и он подумал, что это, пожалуй, единственный выход для него – экспресс-запоминание.
– Акахату. Рабэна Акахату, – скомандовал он в микростанцию, в памяти которой были позывные ученого. Раздался негромкий щелчок, поток легкий звон, и какая-то женщина ласково сообщила:
– Рабэн Акахата улетел на Луну. Сейчас он на обратной стороне. Связаться с ним можно лишь по срочному вызову. Впрочем, если вам крайне необходимо…
– Ладно, я подожду, когда он вернется домой. – Теперь, когда решение было принято, Валентин готов был потерпеть несколько дней. Он и дольше был согласен потерпеть.
ДВА ПРИЗНАНИЯ В ЛЮБВИ
На следующее утро первой связалась с ним Ноэми. (Он снял запрет на связь).
– Как самочувствие, Валентин? Извини, что беспокою, но я соскучилась по тебе.
– Входи, – сказал Валентин. – Я буду рад.
– Считай, уже вошла, – рассмеялась Ноэми. – Мысленно. Я далеко, в лаборатории. Ты включи видеостанцию.
Она возникла в воздухе и была еще красивее, чем обычно. Отчего красивее – оттого ли, что сегодня иначе причесалась (белокурая коса охватывала голову, как венок)? Оттого ди, что очень ей к лицу серое платье? А может быть, все объяснялось потаенной грустью в серых, даже скорее синих глазах, грустью, странно уживавшейся с улыбкой и жизнерадостностью?
– Ты слышал новость? Вчера астрономический дозор на Меркурии обнаружил этого… ну, таинственного лазутчика. И знаешь где? В трех миллионах километров от поверхности Солнца. Фу, какой ты недогадливый! Я о шаровидном теле. Такая жалость…
– Жалость? Почему жалость?
– Там ведь миллионы градусов!.. Оно, наверняка, сгорело. Никакому твердому телу не выдержать такой температуры.
– Ну и что?
– А тебе его не жаль?.. – Ноэми нахмурилась, но тут же рассмеялась. – Хочешь, открою тебе свою маленькую мечту. Слушай внимательно, но никому об этом, хорошо? Я только тебе и по секрету. Я была твердо уверена, что это посланцы внесолнечной цивилизации. А теперь что же? Просто метеорит. Такая жалость!.. Почему ты чересчур серьезный, Валентин?.. Ну ладно, до встречи, – она помахала рукой. – В два часа дня я вернусь, и тогда уж не позволю тебе хмуриться и грустить.
Смех ее еще долго звучал в ушах Валентина.
Валентин связался с Филиппом.
– Ты еще не завтракал? Быть может, составишь мне компанию?..
– Но я не один. У меня Эля и Халил… А если мы все к тебе?
– Что ж, валяйте…
Через минуту вся компания явилась к Валентину. Стало шумно и, пожалуй, чуточку суматошно. Это даже понравилось Селянину, напомнив о дружеских налетах в той жизни, которая теперь невозвратима. Все-таки Эля, Филипп, Ноэми, Халил были самыми близкими ему людьми на Земле.
– О телеграмме с Меркурия извещен? – спросил Филипп. Такой исход следовало предполагать. Обыкновенный кусок камня или металла, и конец ординарный: исчезновение в огненном чреве Солнца.
– Зачем, Филипп, говоришь так: обыкновенный? Совсем не обыкновенный!. Шаровидная форма – разве обыкновенность? Вспышки в поясе астероидов, гибель экипажа на “Артуре”… Зачем, дорогой, говоришь так неправильно: обыкновенность?
Халил возражал горячо и убеждение.
– Вспышки могут иметь совсем иную причину, – сказал Филипп.
– Антивещество, да? Но тогда оно не долетело бы до Солнца, раньше аннигилировало. Без антивещества необычного, ах, как много… А траектория? Траекторию вспомни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});