— Мне кажется, — прошептал Малаггар усталым тоном, — что она хочет орать. Именно этого она и хочет. Орать и сводить меня с ума.
— Ерунда, — Элендил откинул краешек пеленки и заглянул в сморщенное от крика личико маленькой сирены. — Дети в таком возрасте не плачут просто так. Их что-то беспокоит.
— Я уже ходил к целителям. Они осмотрели Тьерру и сказали, что с ней все в порядке.
— Может, она мокрая?
— Да не мокрая. Я проверил. Пеленки были сухие, но я их на всякий случай все равно сменил.
— Зачем ты менял пеленки, если они сухие?
Малаггар пожал плечами:
— Ну а вдруг сработало бы.
Малышка в коконе пеленок продолжала орать, открывая беззубый ротик. На мощных руках отца она выглядела совсем крошечной. Пытаясь успокоить безутешную дочь, этот суровый широкоплечий гигант, лучший воин и охотник Гремвола, корчил смешные рожицы и пританцовывал на месте. Наблюдая за ним, Элендил улыбался от умиления. Уж очень забавно выглядел Малаггар в роли заботливого папочки.
— Если она не мокрая и у нее ничего не болит, остается один вариант, — сказал принц.
— Какой?
— Кроха голодна.
— Да нет, Визарра ее покормила, перед тем как отдать мне. Хотя… — Малаггар скривился. — Проклятие!
— Что?
Приседая и качая дочку, дроу с убитым видом вздохнул.
— Она срыгнула. Я взял ее на руки, и она сразу буэ-э-э, — он издал характерный звук. — Прямо на меня, сразу же. Решила поделиться с папой маминым молоком. Щедрая девочка.
— Ну, значит, иди к Визарре и попроси покормить ее снова.
У Малаггара на лице проступило выражение ужаса.
— Нет. Нет-нет-нет-нет-нет. Я не могу.
— Почему?
— Я ее боюсь, — поделился дроу доверительным шепотом. — Визарру. Она в последнее время не в духе. Ее Величество запретила ей брать помощниц. В наказание. Сказала, мол, родила от непонятно кого — справляйся самостоятельно. Так что наша мамочка теперь монстр. Да, малышка, — принялся он сюсюкаться с хнычущей крохой. — Мамочка злится. Мамочку нельзя беспокоить, а то она скрутит папочку в бараний рог.
Элендил покачал головой:
— Задобри ее.
— Как? Постельные утехи под запретом, пока все не заживет.
От подобных откровений густой румянец растекся по щекам принца. Никак не получалось привыкнуть к беспардонности темных эльфов.
— Я имел в виду… Подари ей что-нибудь. Что она любит?
— Клубника! — просиял Малаггар. — Точно! Я слышал вчера из Крохена в Гремвол доставили партию клубники. Визарра ее обожает. Принесу ей клубнику. И вино. Да, вино, красное, полусладкое, хорошей выдержки.
И довольный, он кинулся к выходу, прижимая к груди вопящий сверток. Элендил пошел за ним, чтобы закрыть дверь, и на пороге столкнулся с Лейной.
— Куда так спешит Малаггар? — спросила она, окинув принца столь жарким взглядом, что по телу пронесся табун мурашек.
— За клубникой для Визарры. И за вином. Хочет ее задобрить.
— Боюсь, моя сестра разобьет бутылку о его бестолковую черепушку, — усмехнулась Лейна. — Кормящим матерям нельзя ни клубнику, ни алкоголь. Ты не знал?
Элендил мотнул головой, чувствуя, как немеет от красоты принцессы, как все внутри сжимается в предвкушении будущей близости, а в паху твердеет от прилившей крови. Под откровенным взглядом любимой женщины он словно лишился кожи, превратился в сплошной оголенный нерв.
Перестав улыбаться, Лейна прижала его к стене. Накинулась резко, напористо, жадно, без тени игривости. Впервые Элендил увидел, какой властной может быть темная эльфийка. Он слышал, что женщины-дроу привыкли без раздумий брать все, что хотят, и почувствовал себя желанным трофеем, добычей голодной хищницы. Прямо сейчас его собирались присвоить, заклеймить, сделать своим.
Он не ожидал, что Лейна, хрупкая, нежная Лейна, способна на такую страсть, на такую ненасытную алчность. Что она тоже может быть подавляющей.
Физически более сильный Элендил легко мог ее оттолкнуть, перехватить инициативу, однако покорно замер, придавленный к стене желанным телом. Осознанно и добровольно он отдал Лейне полную власть над собой.
И это оказалось на удивление сладко — подчиняться женщине, которую любишь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Укус в шею. Сладкая боль вперемешку с удовольствием. Возбуждение, рвущее штаны в клочья. Хриплые мольбы о снисхождении.
— Пожалуйста, пожалуйста.
Проворные пальцы уверенно легли на ширинку и сквозь плотную ткань стиснули вставший член.
Лейна касалась Элендила так, словно тот принадлежит ей, словно она его единственная полноправная хозяйка. Хозяйка его тела и каждой части этого тела. Хватка принцессы была почти болезненной и до безумия приятной. Лейна сжимала его между ног, в самом уязвимом, самом интимном месте, и от удовольствия, от сумасшедшего наслаждения Элендила трясло. Это была даже не дрожь — сладостные конвульсии. Чистый экстаз.
Они не разделись, не соприкоснулись обнаженной кожей, а глаза уже закатывались от блаженства, колени подгибались, и хотелось сползти по стене на пол, настолько сложно было держаться на ногах.
— Распусти волосы, — попросила Лейна и сама коснулась основания низкого хвоста.
Сегодня впервые за неделю Элендил не стал заплетать косу, а просто собрал волосы лентой, и теперь от легкого движения чужой ладони волосы рассыпались по плечам.
— Мой. Теперь ты мой. Мой, — повторяла и повторяла Лейна, запуская руку ему в штаны, обхватывая пальцами горячий, текущий член и принимаясь яростно водить кулаком по стволу.
— Твой, — вторил ей Элендил. — Твой. Наконец-то твой.
В горле пересохло от стонов. В какой-то момент наслаждение стало нестерпимым, и в чувственном безумии Элендил дважды ударился затылком о стену. Лейна брала его у двери. Рукой. Выдаивала из него удовольствие. Все, до последней капли.
Глава 27
Я влюбилась. В чужеземца, в бледного принца, в бывшего мужа моей сестры. Влюбилась в его сладкие стоны, полные мольбы и муки, в его беззащитно подставленное белое горло, в которое с наслаждением впивалась зубами, в глаза цвета подземного озера, в покорность, но не врожденную, как у наших мужчин, а пробудившуюся от желания принадлежать любимой женщине, мне одной и никому больше.
Владея этим мужчиной, я ощущала себя на вершине мира. Словно одержала самую упоительную победу в жизни, словно после долгой осады взяла неприступную крепость.
Ласкать Элена было наслаждением. Его отзывчивость заставляла трепетать. От того, как чувственно он реагировал на каждое прикосновение, сжималось сердце. Мой. Такой доступный, открытый, целиком и полностью отдавшийся моим рукам. Вернее, одной руке.
Его член, длинный, крепкий, с широкой округлой головкой, обильно текущей влагой, был идеальным. Его хотелось трогать, его хотелось принять в себя.
Светлые изящные брови, сейчас сведенные к переносице, тоже были идеальны. Как и тонкие прикрытые веки, как и длинные, трепещущие ресницы. Он весь — весь! — был совершенством.
Я вдруг поймала себя на желании его сожрать. Наверное, поэтому украсила синяками и укусами всю белую шею. Досталось даже ключицам.
Нам следовало переместиться на кровать — место, более подходящее для любовных утех, но остановиться, прерваться даже на секунду было выше моих сил. Я ласкала Элена у стены, прямо рядом с закрытой дверью, пока не почувствовала липкую теплую влагу на ладони, пока обоняния не коснулся острый мускусный запах.
Да, вот так, содрогайся от моих прикосновений, хрипи, рыдай от удовольствия, лети к звездам.
Когда я отстранилась, Элендил сполз по стене на пол и запрокинул голову, пытаясь отдышаться. Он все еще был в штанах. На ткани в районе паха темнело мокрое пятно. Моя рука была испачкана его семенем, и, повинуясь страстному желанию, я поднесла пальцы к губам и облизала их, пробуя это семя на вкус.
— Теперь твоя очередь, — шепнула я Элену, — отправить меня в полет.
Не знаю, о чем он думал. Я ждала его на постели, раздвинув ноги и опершись локтями на матрас, и следила за тем, как Элен медленно движется в мою сторону. Когда он приблизился, когда навис надо мной, растрепанный, красный, с горящими глазами, я мягко надавила на его плечо.