испанцу. Язык мой — враг мой. Ведь именно я сболтнул, что подобные упражнения можно использовать в качестве наказаний для провинившегося ученика. Спасибо наследию Майора. Де Кесада немного подумал и зловеще улыбнулся. С тех пор все мои ошибки оцениваются определённым количеством отжиманий. Сегодня неточностей с моей стороны хватало, потому и наказание было существенным.
Закончив последнее упражнение, я слегка поклонился учителю и надел тулуп, принесённый Пафнутием. Тот старался не пропускать моих занятий и вообще следовал за мной, будто тень. Пару раз камердинер порывался задать мучивший его вопрос, но не решался. Я же в душу к слуге не лез, предпочитая дождаться, когда он созреет.
И вот наша компания выходит из-за большого амбара, где была утоптана площадка для занятий и наблюдает суету, происходящую во дворе. Несколько слуг быстро перетаскивали с трёх саней мебель и какие-то тюки. Рядом стоит дородный дядька, покрикивающий на людей. Скорее всего, управляющий, вернувшийся с хозяином.
А на крыльце разыгралась иная картина. Там смутно знакомый офицер, что-то объяснял, вышедшим на белый свет наставникам. При этом служивый явно горячился, размахивая руками, и выражался немного громко.
И тут меня будто ударило обухом по голове. Сначала я споткнулся, а затем замедлил шаг. Нет, это точно он! В голову сразу бросилась кровь, а рука начала шарить по поясу, пытаясь схватить рукоятку кинжала. Да, по настоянию испанца мне разрешили вооружиться. Панин слегка сморщился, услышав эскападу про благородных донов, которые просто обязаны быть вооружёнными. Но затем вяло махнул рукой в знак согласия.
И вот теперь ослеплённый бушующей ненавистью, я пытался вырвать клинок, спрятанный под тулупом. Вдруг сильная рука сдавила моё плечо и развернула вполоборота. Испанец смотрел строго, но его взгляд являл собой абсолютное спокойствие. Я, было, дёрнулся, но уж больно сильна хватка учителя. Это немного отрезвило, хотя внутри у меня всё продолжало полыхать.
— Не надо. Вы только навредите и ничего не добьётесь, — тихо произнёс де Кесада.
— Он убил Гелю! — хриплю в ответ, не узнавая собственного голоса, — А ещё бил меня и пытал! Я должен…
— Сейчас не время. Ваше положение излишне шаткое. Да и в ином случае, данный поступок просто глупость, способная навредить и отвратить от вас достойных людей, — спокойный тон Алонсо начал оказывать на меня воздействие, — В Италии говорят: месть — это блюдо, которое подают холодным. А будущий правитель вообще не должен поддаваться порывам и чувствам. Сначала надо всё обдумать и взвесить. Есть много способов навредить человеку, не применяя оружие и не марая своё имя. Поверьте опытному дуэлянту, Ваше Высочество.
В тот день я по-новому взгляну на своего учителя фехтования. Ситуация ещё более запуталась, если учесть, что он человек Шешковского. А может, и самой Екатерины. Только испанец смог найти нужные слова, и я постепенно начал успокаиваться. Рано мне ещё бороться с опытными противниками, коль не могу сдержать порывов. А ведь прожект, как испортить карьеру Вындомского давно готов. Надо только поговорить с одним человеком, если я не ошибся с местом его службы. Но всё равно, как же хочется выхватить нож и вогнать его в ненавистную рожу!
Наверное, моё лицо скривилось в оскале, более свойственному дикому зверю. Уж больно многозначна была усмешка дона Алонсо.
— Вот видите, вы уже придумали, как справиться с врагом. И для этого не надо никому резать горло. Да и не умеете вы ещё этого делать, — тихо произнёс он, — Хотя, враги очень заблуждаются насчёт одного принца, недооценивая его ненависть и упорство. А если вы научитесь думать, прежде чем действовать, то они об этом сильно пожалеют.
[1] Максим Дмитриевич Вындомский (ум. 1778) — полковник гвардии, состоявший при «Брауншвейгской фамилии». С 1739 года фактически являлся надсмотрщиком за семейством Анны Леопольдовны. С 1746 года комендант Холмогор и единственный человек, которому дозволено входить к Иоанну Антоновичу. К своим обязанностям относился отвратительно. Владимир Стасов, в 1863 году по заказу императора Александра и барона Корфа собиравший материал для подробной истории «Брауншвейгского семейства», охарактеризовал Вындомского как 'пьяного, вороватого, беспутного и жестокого капитана.
[2] Манзей (Mounsey) — русский дворянский род шотландского происхождения. Внесён во 2-ю часть родословной книги Тверской губернии (во вторую часть вносилось дворянство, приобретённое чинами на службе военной).Шотландец Майкл (Михаил) Манзей в 1733 году прибыл в Россию с принцем Антоном-Ульрихом Брауншвейгским и был гоф-хирургом императора Иоанна Антоновича (1740). После его свержения и ссылки в Холмогоры Михаил Манзей добровольно отправился с ними в заточение. Его сын Лог(г)ин Михайлович (1741–1803) был директором вышневолоцкой водяной коммуникации (1795—98), вышел в отставку в чине статского советника. Женившись в 1779 году на Прасковье Ильиничне Языковой, получил в приданое село Боровно Вышневолоцкого уезда, где обустроил родовую усадьбу. Внук Логгина — Константин Николаевич (1821—1905) — был генерал-адъютантом, генералом от кавалерии и командиром Гвардейского корпуса. Другим внуком Логгина был министр финансов А. А. Абаза.
Глава 9
Декабрь 1764 года, Холмогоры, Архангельский тракт. Российская империя.
Встреча с комендантом прошла спокойно. Вернее, сей неприятный господин с дряблым лицом, редкими зубами и носом пропойцы, поразил меня желанием угодить. Его поведение выглядело настолько глупо и омерзительно, что вызвало гримасу недовольства на лице Щербатова. Но Вындомский будто не замечал никаких намёков, утопив меня в славословии и глупой лести, обдавая мерзким запахом изо рта. Мне с трудом удалось отбиться от столь навязчивого внимания и сбежать к родне. Помог Никита Иванович, поймав мой умоляющий взгляд, он увёл полковника завтракать. Только граф неверно оценил происходящее. Я не молил о помощи, а просил убрать коменданта подальше. Ведь ещё несколько минут подобных разговоров, и пришлось бы вытаскивать кинжал. Мне потом долго мерещился этот заискивающий взгляд и трясущиеся щёки. Бррр. Какая мерзость!
А ведь нервическая реакция и столь возбуждённое поведение пристава понятно. Он ездил в Архангельск за мебелью и иными предметами обстановки, которые положены моей семье. Только бедолаги никогда не видели изящных шкафов и резных кресел, ибо пользуются обычными грубо сколоченными лавками, столами и убогими сундуками. Про одежду и фарфор, буквально навязанный им несколько дней назад, я уже упоминал.
Наш глупый герой считает себя самым хитрым. Даже если бы он успел сменить обстановку, то, как можно за неделю научить людей носить дворянское платье? А натруженные руки и скудное питание? Или комендант думал, что отец станет молчать? Антон Ульрих всё прекрасно понимал, в том числе мои намерения, когда я записывал нужные сведения. Просто он