том числе жили семьи Гуриных, Цветковых, Гореловых, Гноевых и Ведерниковых, кого я смог запомнить. За этим жилым порядком, у подножия высокой сопки, протянулась последняя, южная улица села. Начиналась она от центра небольшим клубом, школой со спортивной площадкой, фельдшерским пунктом – резиденцией Вальтера, и дальше, к востоку, где эта высокая сопка переходила уже в плоское нагорье, было ещё несколько жилых домиков, в одном из которых жила семья Прудниковых, переехавшая после войны в Приморье. Заканчивалась эта улочка на взгорье – над самой тундрой, отсюда, по сути, начинался вилюйский Зимник, откуда шли обе дороги к Летнику – понизу и поверху. А там, где верхняя тропа над тундрой начинала спускаться к почте на Летнике, вправо по пологому нагорью, густо заросшему шиповником и редкими корявыми берёзками, шла тропа к сельскому кладбищу. Там, недалеко от скального обрыва к океану, есть несколько могилок и моих братьев и сестрёнок, которые смогли прожить на этой, оказавшейся для них неприветливой и довольно суровой земле, не больше чем по году, а то и того меньше…
Когда первый хозяин строил этот дом, у него много чего из материалов не оказалось под рукой, или достать их в ближайшей округе было просто невозможно. Так, например, печь он сложил из камня-плитняка, причём с тёплой лежанкой, под которой на корейский лад вывел дымоход под стеной дома наружу. А там, метрах в двух от стены, была сооружена деревянная труба. Такого «печного» варианта я больше нигде не встречал на Камчатке. Эта печь с тёплой лежанкой добросовестно служила нам, наверное, всего пару лет, пока в один прекрасный зимний день не загорелась деревянная труба. Горящую трубу затушили снегом, не дав огню перекинуться на кровлю из сухой ольховой дранки, с которой ветром давно уже смело снежную «шубу». Мой отец, как я не раз убеждался лично сам, умел делать практически всё, и в этом курьёзном случае он тоже не оплошал: он сразу же переложил печь на традиционный манер – с вертикальным обогревателем, склепал из жести трубу и вывел её наружу через потолок и кровлю. Одним словом, сделал всё, как у людей. А огарок деревянной трубы ещё долго стоял за стеной дома, напоминая нам о сомнительной изобретательности её творца. Весной около неё соорудили летний курятник, причём в два этажа. Но кур у нас было немного, и им вполне хватало нижнего отделения. А мы с соседскими ребятами, приладив снаружи лесенку в виде трапа, приспособили верхнюю часть курятника возле полусгоревшей трубы для своих летних игр, вообразив себя этакими морскими волками в капитанской рубке настоящего корабля.
Конечно, наши детские игры той поры в той или иной степени каким-то образом копировали род занятий наших родителей. Там и тогда они были рыбаками, причём рыбаками морскими. И мы себя воображали такими же. Помню себя ещё в дошкольном возрасте, как играл со сверстниками в эти «рыбацкие» игры на песке обсохшего русла ручья: песок – это море, раковины мидий – катера и кунгасы, верёвочка, которая полукругом охватила песчаное море, – это закидной невод, а мелкие палочки на песке – это рыба, попавшая в невод. С годами взрослели и наши игры. Посмотрев революционный кинофильм, вся детвора начинала строить «баррикады» на сельской площади у колхозной конторы и «отстреливаться» друг от друга кусочками дёрна, вырванного тут же из сплошного ромашкового ковра. После фильма «Чапаев» мы уже яростно сражались на саблях, сделанных из ивовых ветвей. Захватил наше детское воображение фильм «Она защищает Родину». На голой макушке сопки, у подножия которой был детский сад с парниками, мы весной обычно собирали первую молодую черемшу. Ну, а после просмотра этого фильма там уже чуть ли не всё лето «действовал» наш «партизанский отряд». Посреди поляны там давно лежал не замечаемый нами раньше обрубок огромной лесины с плоским широким стволом и срезом на одном конце такого же по ширине сука. А после фильма она напоминала уже нам легковую автомашину с ветровым стеклом, на которой в фильме ездил немецкий офицер-каратель. И мы уже чуть ли не каждый день «штурмовали» этот несчастный берёзовый обрубок, брошенный заготовителями дров за непригодностью догнивать на сопке, «обстреливали» его из сучков, напоминающих по конфигурации немецкие автоматы, и забрасывали обломками сучков, тоже похожими на немецкие гранаты с длинной рукояткой. Фильм же «Крейсер „Варяг“» необычайно сдружил всю воинственную сельскую детвору, и мы, обнявшись, ходили по вечерам по улицам и во всю ивановскую горланили полюбившуюся всем нам песню «Врагу не сдаётся наш гордый „Варяг“».
Ещё одно излюбленное для игр место у нас было в конце нашего большого огорода в распадке. Там стояла могучая каменная берёза, которая в полутора метрах от земли разметала в разные стороны от неохватного короткого ствола толстенные сучья, которые, изгибаясь кверху, потом смыкались высоко над землёй в одну непроницаемую зелёную крону. Было там и большое дупло, которое можно было использовать для тайников. И кого мы только не изображали, лазая по ветвям этого роскошного дерева-чаши, даже папуасов – после просмотра фильма о Миклухе-Маклае.
Но мы не только развлекались всякими там детскими играми, мы, чем могли, помогали своим родителям. Время было суровое, военное, не всё можно было купить в магазине даже по карточкам или «рулонам», как называли талоны на продукты, выдаваемые рыбакам этакими небольшими рулончиками. Трудно было, например, с растительным маслом, а без него ни рыбу, ни ту же картошку не пожарить, а ведь это была основная пища для жителей Камчатки той поры. Перебивались жиром нерп и сивучей, которых и отец обычно добывал на зиму. Или рыбьим жиром, который добывали сами жители, даже домохозяйки-старушки. В нашей речке-протоке Вилюйке водилось много мелкой рыбёшки, которую мы называли колючкой. Самая крупная из этих рыбок не превышала по размерам мизинец взрослого человека. Тельце её с боков покрывала не чешуя, а всего несколько крупных роговых пластинок, прочно приросших к туловищу. А имя своё эти рыбёшки оправдывали острыми, как иголки, колючками на плавниках с боков и на спинке. И славилась эта рыбья мелюзга необычайно высоким содержание жира. Ведро, наполненное этой рыбкой, просто ставили дома на печь и через несколько часов, подогревая на малом огне, получали не меньше двух литров чистейшего рыбьего жира. А оставшийся после процеживания рыбий жмых обычно скармливали курам. Добывала же эту жирную рыбёшку в основном сельская ребятня: сами делали сачки из дели с мелкой ячеёй, а потом ими прямо черпали рыбку на мелководье, где по весне её стаи прямо кишели в прогретой солнцем