моих родителей и поистине золотыми руками фельдшера Вальтера.
Кстати, что касается спермацета. Уже много лет спустя, когда моя дочь Лена была ещё в возрасте 4–5 лет, она во время ингаляции нечаянно опрокинула на себя миску с кипятком и получила большой ожог животика и ножки. А у моей жены Ирины Васильевны, с Божьей помощью, всегда по-хорошему предусмотрительной и запасливой чуть ли не на все случаи жизни, оказался в домашней аптечке пузырёк с этим самым чудо-жиром из головы кашалота, который тогда, в середине 70-х, задолго до запрета в России китобойного промысла, можно было ещё купить, и не дорого, чуть ли не в каждой аптеке. И у нашей дочери тоже не осталось на теле какого-либо заметного шрама от ожога. К сожалению, сейчас спермацет можно купить, наверное, только в Норвегии или Японии, отказавшихся от запрета на промысел китов.
Второй случай, непосредственно связанный с именем нашего соседа, произошёл почти через полтора года, а закончилось это очередное лечебное событие даже несколько комично. Только что началась зима, и всё село сразу же завалило пушистым белым снегом – прямо-таки по пояс взрослому человеку. Было безветренно и тепло, всего два-три градуса с минусом, и огромные, будто ватные снежинки, медленно кружась, в полном безмолвии опускались из низких тяжёлых туч на притихшее село. А когда снегопад закончился, то на это белое пушистое одеяло, укрывшее село и спрятавшее под собой все сельские дорожки-тропинки, тут же с восторженным ребячьим криком и девчоночьим визгом набросилась вся сельская детвора. Лепили снеговиков, барахтались в мягком и, казалось, совсем не холодном снегу, и было очень жарко в тёплой зимней одежде. Чтобы утолить жажду, хватали в запале губами тающие в ладонях комочки снега, но пить почему-то хотелось всё больше и больше. Домой я вернулся мокрый с головы до ног, а уже ночью у меня начался жар и сильно заболело горло, а затем у меня совсем пропал голос. Утром мама позвала Вальтера. Он заглянул мне в рот, велел высунуть язык и длинной холодной никелированной ложечкой нажал его почти у самого корня. Потом заявил, что страшного ничего нет, надо просто делать согревающие горлышко компрессы, и дал какую-то сладкую микстуру.
– А ещё лучше, – сказал он в заключение, – нагреть немного красного вина и давать ему пить маленькими глотками. Температура ещё будет держаться сегодня, а к утру уже всё пройдёт: и заговорит он, и горлышко болеть перестанет. Кстати, в магазин недавно привезли из Тарьи бочку хорошей мадеры…
Отца дома не было – он уехал по каким-то делам ещё до снегопада в город или в Сероглазку, а скорее всего в Новую Тарью, куда до установки санного пути можно было добраться и пешком. А мама в магазин ходила очень редко, потому что весь необходимый запас продуктов и даже керосин для лампы были дома практически всегда. Хлеб же она пекла, как и все домохозяйки в селе, в собственной печи – пекарни здесь тогда не было. Вкус и аромат той мадеры я запомнил на всю жизнь, но, став взрослым, я так и не смог больше найти нигде вина, необыкновенно густого и с таким чудным букетом. А в тот день от выпитого горячего вина мне сразу стало вдруг удивительно тепло и весело, потому что стена комнаты почему-то вдруг поползла на меня, пол и потолок с берёзовой подпоркой закачались и вздыбились. Так же закачались и упали на бок стол и печка, только тарелки, кастрюли и кружки, ложки на них не падали, а стояли по-прежнему, будто приклеенные. Оказавшись в центре этой забавной кутерьмы, я заразительно смеялся и, ухватившись руками за потолочную подпорку, тщетно пытался остановить этот неожиданный переполох в нашей старенькой избушке. А мама, как сама она потом рассказывала, в растерянности смотрела на меня, необыкновенно развеселившегося, и не знала, корить ли себя за содеянное или радоваться, услышав снова мой прорезавшийся в громкий смех голос. К счастью для нас обоих, этот эксперимент с фантастической мадерой закончился благополучно: утром я проснулся абсолютно здоровым, как и предрекал накануне наш добрый гений фельдшер Вальтер.
Третий случай, мимолётно связанный с Вальтером, пришёлся как раз на День Победы. Видимо, об этом радостном событии жители села узнали из сообщения по радио: накануне, ещё зимой, матросы с «нашенской» береговой 77-й батареи достаточно быстро расставили столбы по косе за протокой Вилюйкой, а затем и по тундре к Зимнику, протянули по ним провода и повесили в домике колхозного правления чёрную тарелку репродуктора, и с той поры в селе появилось радио. Помню хорошо, тот долгожданный и ужасно радостный майский день был необычайно солнечным, но очень ветреным. Тугие вихри выметали с сельских улиц прошлогоднюю пыль, а в распадках и на сопке, над покосившимся от времени длинным бараком, в котором уже давно не было колхозного детского сада, они в какой-то суматошной пляске кружили пожухлую, опавшую ещё осенью с деревьев и кустарников, листву. Наверное, в честь Дня Победы в селе досрочно закончился и учебный год у школьников, что ещё больше обрадовало детвору. Нам, перешедшим в третий класс, выдали учебники, уже довольно потрёпанные нашими предшественниками, перешедшими в класс четвёртый, и распустили по домам. Родителей дома не оказалось, и я, швырнув связку замусоленных книг на лавку у двери, занялся своими делами. В тот праздничный для всей страны день мне почему-то понадобилось сделать боевое копьё камчатских аборигенов, увиденное на рисунке в прочитанной ещё зимой книжке коряцких сказок-былей. Одной рукой, левой, я держал длинную срубленную берёзовую ветку, а в другой – тяжёлый ещё для меня отцовский всегда острый топор, и обрубал сучки. Покончив с нижними сучками, я тут же чирканул топором по сучку, оставшемуся над левой ладонью, и полосонул острым лезвием по большому пальцу над вторым суставом. Было не больно, но крови оказалось очень много. И, зажав рану правой рукой, сразу же побежал искать Вальтера. Мы уже давно жили на другом краю села, переехав из своей старенькой полуземлянки в добротный рубленый домик в северном распадке, но до медпункта, где врачевал сельчан Вальтер, добежал быстро. На моё счастье, он оказался на месте. Не говоря ни слова, он тут же мастерски принялся за дело: какой-то светлой жидкостью, обжёгшей ранку, промокнул разрез над суставом, засыпал его щедро белым стрептоцидом и стянул края разрубленной кожи лейкопластырем. Рана сразу же перестала кровоточить и довольно быстро заросла. На этом и закончилось моё общение с нашим бывшим соседом, не раз выручавшим меня в раннем детстве. Больше