– Цо не старшая дочщь, Кунигунда, то младшая дочщь короля, Эльжбета, – раздалось над ухом Ягайлы шипение человека с посохом. – И милоштиво прошу, не упоминаште про ищешновения детей королевшкой крови!
– Ладно, ладно, – оттолкнул от себя слишком близко наклонившегося распределителя Ягайло. – Не буду больше.
Принцесса меж тем встала рядом с королем, склонилась и стала что-то быстро говорить, нервно дергая уголками рта и теребя в руках белый кружевной платок. Король кивал, но головы не поднимал. Меж его редких волосков заблестели на челе капельки пота. Глаза старика закатились, покрытая старческой «гречкой» рука с тонкими пальцами крепче вцепилась в подлокотник. Принцесса же продолжала говорить, не обращая на муки отца никакого внимания. «Понятно теперь, что значит плешь проесть», – подумал Ягайло. Вызнать бы еще, что она хочет. Впрочем, так ли сложно?
– Слышь, Евлампия, я пойду по залу потрусь, – прошептал Ягайло ей на ухо. – А ты посиди тут, никуда не уходи, ладно?
Он тут же пожалел о сказанном.
– Вот еще, – фыркнула Евлампия в своеобычной манере противоречить всему, что ей скажут. – Душно тут, что в ларе с зимними мехами. Выйду на воздух, вдохну свежего ветра.
Спящий рядом шляхтич вдруг вскочил на ноги, заорал дурным голосом: «Так здравствует в веку крол Казимир и жего родные!» – хлобыстнул из кубка неразбавленного вина, разрубил саблей кулебяку вместе с деревянным блюдом, упал обратно на скамью и снова захрапел. Ягайло покосился на него неодобрительно, взял свой кубок и направился к компании побольше. Богато одетые паны, сдвинув ближе чубатые головы, о чем-то увлеченно спорили вполголоса, шевеля седыми усами. Присел рядом на скамью, украдкой подвинул одного из спорщиков. Тот был настолько пьян, что даже не заметил оказии и продолжил излагать свои мысли ощеренной щучьей голове, пялящейся на него с недалеко стоящего блюда.
Евлампия же перекинула ноги через скамью и направилась к выходу. Страж, видевший ее со знатным вельможей, без лишних вопросов распахнул перед девицей дверь, а потом ловко, без скрипа, прикрыл. Может, воины они были и не очень знатные, но слуги замечательные, любой монарх позавидует. Девушка прошла через освещенный мерцающими плошками с жиром длинный коридор, вышла на знакомое крыльцо, как статуями, уставленное стражниками. Осмотрела двор. Слева не было ничего интересного: колодец, несколько навесов с заготовленными на зиму дровами, деревянные лабазы, в которых мычала, хрюкала и квохтала приготовленная для королевского стола живность. Несколько прачек стирали королевские же панталоны и развешивали их на специальных козлах, стыдливо упрятанных за одну из построек. Замутненную золой и грязью воду они опрокидывали в круглые каменные сливы.
Справа был разбит небольшой сад не сад, беседка не беседка. Врытые в землю саженные жерди с перекладинами густо оплетал дикий виноград. Смыкаясь над головой, он давал густую сень, под которой переливалась солнечными зайчиками манящая прохлада. Одной рукой подобрав подол, Евлампия направила стопы свои к шпалерам. Одни стражники с крыльца как-то странно посмотрели ей вслед, с вожделением и грустью, другие заулыбались в усы, в остальном сохраняя свою каменную неподвижность.
Девица дошла до сада-беседки и поразилась его внутреннему устройству. Вблизи он казался гораздо больше, чем от покоев. Гибкие лозы свисали внутрь не просто так, а образуя небольшие кельи округлой формы, в каждой из которых стояла скамеечка с витыми ножками.
Девица упала на жестковатую для ее худых ягодиц скамью и вытянула мосластые ноги. Распустила пояс и сладко вздохнула, наслаждаясь свободой чресл и покоем. Поймав на лицо тепло солнечного луча, замерла, не обращая внимания на приглушенный листвой хозяйственный гул двора и звон налетевшей мошкары. Неожиданно ей показалось, что в этот звук вплелся еще один. Странный. Тонкий. Девичий. Похожий на звон серебряного колокольчика смех. Он шел не со стороны дворца. Откуда-то сбоку, из-за густо свисающих лиан.
Стараясь не шелохнуть ни листочка, Евлампия поднялась на ноги, затянула талию кушаком и, осторожно ступая, пошла на звук. Постепенно завеса зелени стала истончаться, и сквозь нее почудилось Евлампии какое-то движение. Смирив дыхание, она раздвинула темно-красные стебли с крупными листами. Ее взору открылась выложенная квадратными плитками черно-белая клетчатая площадка, посреди которой стояла мраморная ванна на римский манер – с толстыми стенками и строгими, почти военными орнаментами по краю. Темная вода скрывала большую часть тел трех нежащихся в ванне купальщиц, но и того, что увидела, Евлампии хватило. Она едва зажевала рвущийся наружу вскрик собственным рукавом.
Две девицы были молоды и белы кожей. Собрав волосы на затылках в густые пучки, они сидели по шеи в воде друг напротив друга, а над водой бесстыдно возвышались холмики коленок. Их бледность резко оттенял загар третьей женщины. Та сидела на специальной приступочке в ванне так высоко, что вода совсем не прикрывала ее порядком обвислые груди.
Одна из девиц открыла глаза и что-то сказала загорелой. Афродитой из пены морской та еще выше поднялась над водой, явив свету несоразмерно большой пупок. Уселась на какую-то жердочку. Девица выпростала из-под воды длинную белую ногу и положила пожилой на колени. Та обернулась, взяла с пола позади ванны кисточку из нежной поросячьей щетины, обмакнула в какую-то пахучую смесь и стала обмазывать эту ногу. Потом достала железный скребок и принялась водить туда-сюда от ступни до колена. Жидкость под железным лезвием вспенивалась, распространяя вокруг терпкий аромат. Внутренности Евлампии закрутило узлом. Но она стояла у своей зеленой бойницы, не в силах оторваться от происходящего.
Похожим манером пожилая женщина обработала вторую ногу молодой прелестницы, а потом принялась растирать ее руками. Та открыла блаженно прикрытые глаза и бросила фразу на шипящем польском. Тетка в возрасте, смущаясь и хихикая, ответила ей что-то длинное и замысловатое. Из двух дюжин слов Евлампия смогла разобрать только «пани Кунигунда». Вот, значит, как? Пани Кунигунда? Та самая старшая дочь Казимира, предназначенная в жены княжичу Глебу?
Пожилая женщина сползла в ванну по горло. Вторая девица открыла глаза и потянулась к дочке короля. Впилась в ее губы своими. Та ответила. Подалась навстречу. Они обнялись. Женщина стала гладить ту, что сверху, ладонями по узкой спине, потом ее руки скользнули куда-то вниз. Вода в ванне закипела. Смешки сменились вздохами и стонами, поначалу едва слышными, но постепенно становящимися все громче и громче.