византийское церковное пение и исправившего византийское нотное письмо, дают ключ к объяснению анонимности средневекового художественного творчества.
Вспомним, что как в Византии, так и в средневековой Европе художник почитался ремесленником и сам скромно себя считал таковым; его место было на низших ступенях социальной иерархии, и личность его стушевывалась перед заказчиком, т. е. перед церковью или светской властью, освященной церковью. Мы распознаем в отдельных созданиях средневекового искусства, будь то западноевропейского или нашего, отечественного, руку гениального мастера, но из-за потерь и отсутствия о нем обстоятельных данных нам трудно проследить его творческий путь, выявить на ряде произведений особенности его «почерка». Так, в исключительной по своему количественному и качественному размаху древнерусской живописи мы до сих пор ощущаем в период ее расцвета гениальную индивидуальность всего лишь трех мастеров, которые не только возвысились над собратьями, но и оставили в искусстве свой яркий неповторимый след. Их имена: Феофан Грек, Андрей Рублев, Дионисий.
А между тем сколько созданий других древнерусских художников, чьих имен мы даже не знаем, являются бесценным вкладом в мировую сокровищницу искусства!
Творить каждому истинному художнику по-своему стало возможным лишь со времен Возрождения, когда человеческая личность была высоко вознесена во всеобщем сознании и творческая индивидуальность художника стала привлекать внимание всех, кого радовало его искусство.
Именно в эту эпоху безличное, покорное общей единой направленности цеховое мастерство уступило место индивидуальному творчеству.
Личность - во всей своей неповторимости раскрывающаяся в искусстве! Итальянские художники Возрождения творили в духе своей эпохи, но как раз этот дух наделял их творческой свободой, и потому каждый, выявляя свое, несчетно обогащал наши собственные восприятия и представления. Об этом хорошо сказал крупнейший французский писатель начала нынешнего века Марсель Пруст. Хотя он и приводит примеры из более поздней эпохи, но такова поступь времени, что его ссылка на загадочность лунных пейзажей уже неуместна:
«Для писателя, равно как и для живописца, стиль - это не вопрос техники, а видения. Стиль - это выявление (невозможное каким-либо сознательным путем) качественного различия в наших представлениях о мире, различия, которое без искусства оставалось бы вечной тайной каждого. Только благодаря искусству мы можем перешагнуть границы своего „я", узнать, как другой видит мир, мир, который уже не тот же, что наш, и чьи пейзажи оставались бы без искусства столь же для нас неизведанными, как пейзажи луны. Благодаря искусству, вместо того чтобы видеть только один мир, наш мир, мы видим, как он множится, и в нашем распоряжении столько же миров, сколько есть на свете оригинальных художников, миров, более друг от друга отличных, чем те, что катятся в космической бесконечности, миров, которые и через столетия после того, как угас их очаг, будь ему имя Рембрандт или Вермеер, посылают нам свой особый луч».
Итальянские художники Возрождения двинулись в бой за овладение в искусстве видимым миром, каждый, стремясь открыть в нем свое и проявить себя в нем по-своему.
Постараемся вкратце рассказать о пройденном ими пути.
ПРЕДВОЗРОЖДЕНИЕ
Итак, вернемся к истокам.
Треченто - это еще не Возрождение, это Предвозрождение, или Проторенессанс. Причем можно сказать, что проторенессансные веяния проявились в итальянской культуре и в общем мироощущении уже в XIII в., а иногда даже и в XII и XI вв.
«…В пластическом искусстве самое главное - уметь изобразить нагого мужчину или нагую женщину» - так, в полном согласии с античными ваятелями, утверждал прославленный итальянский мастер Высокого Возрождения Бенвенуто Челлини. Но такое умение требовало длительной подготовки, которая и началась в Италии очень давно.
В 1316 г. в Болонье были прочитаны лекции по анатомии человека - первые в средневековой Европе на тему, от которой, согласно церковному вероучению, следовало отворачиваться с краской стыда на лице.
А еще более ранним был особый указ, разрешавший вскрытие человеческий трупов, что долго почиталось делом греховным, даже дьявольским, которому предавались разве что колдуны, нередко сжигавшиеся на костре.
Указ исходил от Фридриха II, императора «Священной Римской империи» и одновременно короля Сицилии, в первой половине XIII века долго (хоть и тщетно) боровшегося против папства за объединение Италии и прозванного «возродителем древних цезарей». Этот властитель был человеком незаурядным, понимавшим требования своего времени. Он живо интересовался наследием античности, сохранившимися на юге Италии изваяниями римских императоров и богов, был подозреваем в неверии и даже отлучен от церкви.
…Мы видели, как французские и германские готические ваятели любовно изощрялись в изображении всего, что живет и произрастает на земле, и мы видели также, какой выразительности они достигли в передаче человеческих характеров и переживаний.
Но нигде в средневековом искусстве или поэзии мы не найдем такого страстного прославления природы и такого безграничного признания главенства человеческой личности, как в устах итальянца знаменитого Франциска Ассизского, жившего в конце XII - начале XIII в., возглавившего основанный им орден.
В своей хвале богу он благодарит его за создание «господина брата-солнышка, которое сияет и светит нам», «за сестру-луну», «за брата-ветра… и за облака и за всякую погоду, которой поддерживается жизнь», «за сестру-водицу», ибо она «и благодетельна, и смиренна, и драгоценна, и целомудренна», «за брата-огня, нас освещающего, прекрасного, радостного и могучего», и «за сестру - нашу мать-землю, которая нас поддерживает и питает».
В своем многолюбии Франциск Ассизский освобождал зайцев, попавших в капканы, убирал с дороги червей, чтобы их не раздавили, и, согласно легенде, обращался с проповедью любви к птицам (таким он изображен на знаменитой фреске в Ассизи). Так, весь мир со всеми населяющими его существами и со всеми стихиями представлялся ему прекрасной братской семьей.
И уже от имени самой природы он провозглашал: «Всякое создание говорит и восклицает: - Бог создал тебя ради тебя, человек!»
Вопреки монастырским уставам он требовал от истинного праведника не бегства из мира, а служения в нем человеку.
Восхищенная любовь к природе этого пламенного проповедника естественно рождала желание полнее и глубже познать природу и, значит, изобразить ее в искусстве как можно правдивее, именно так, как человек воспринимает ее своими чувствами. А высмеивание им лукавства демонов, бессильных восторжествовать над человеком, и общая жизнерадостность его просветленного мироощущения открывали путь зреющему гуманизму.
Пикколо Пизано. Поклонение волхвов. Рельеф мраморной кафедры баптистерия в Пизе. 1260 г.
Каваллини. Христос. Фрагмент фрески «Страшный суд» в церкви Санта Чечилия ин Трастевере в Риме. Около 1293 г.
…В Пизе, где уже в романскую пору был создан знаменитый