Умом она понимала, что станет лучше, если расплакаться. Но о слезах и речи быть не могло. Все равно бы не получилось. Ей казалось теперь, что каждый хочет ее обмануть, растоптать и унизить.
Ворона поплакала все-таки пару секунд, ей стало чуть лучше. Потом сделалось еще гаже. Она ненавидела себя. Она чувствовала себя очень грязной. Ей хотелось чего-то наивного, искреннего и детского. Единственное, что ее утешало, это то, что это состояние пройдет. Рано или поздно.
Потом ее много кто допрашивал. Но морально изнасиловали двое, очень серьезные и методичные. Один был очень полный, у другого черные синяки под глазами от недосыпания. Они пытались выяснить, кто был вместе с ней – второй, сбежавший сталкер.
Ворона не знала. Она говорила правду: я не знаю. Они говорили, что она врет. Ее спрашивали об одном и том же раз по сто, так что она уже начинала забывать, что было на самом деле, а что нет. Ее предупреждали о даче ложных показаний. И она очень боялась перепутать что-нибудь. Но она, правда, теперь не знала, кто он на самом деле – этот Рейден.
Милиционер с синяками под глазами еще раз сказал, что она все врет и все знает. И прикрывает его, потому что он ее любовник. Ворону чуть не стошнило. Она сказала, что это неправда. Тогда толстый спросил: «А у тебя вообще есть любовник?»
Ворона попросила разрешения закурить. Синяки под глазами брезгливо подвинул ей пепельницу и сказал: «А ты не только водку хлещешь, но еще и куришь». Наверное, ей стало стыдно. Она закурила.
Долбил сушняк – перед заброской наедине с Рейденом, разумеется, Ворона немного выпила. Но она держалась. Моральное изнасилование было куда приятнее, чем неопределенное ожидание в обезьяннике, когда ее оставили наедине с невыносимыми мыслями о Рейдене. Поэтому Ворона была рада, что сейчас занималась хоть каким-то делом.
Эти бесконечные допросы об одном и том же так измучили Ворону, что ей уже не хотелось плакать. Она чувствовала себя куском деревянного дерьма. Не заслуживающим сострадания и жалости. Ей хотелось очиститься, но это было невозможно. Сходила бы в храм, да не верила в Бога. «Жаль, – думала она. – Лучше бы верила, а так должна со всем одна справляться. Мне кажется, я не справлюсь и сойду с ума. Это не истерика. Но это на самом деле край. Умирать мне не хочется. Но хочется уснуть надолго, даже можно на год, и забыть все. Хочется снова стать чистой. Правда, чистой я была только в детстве. Потом понемногу пачкалась, не замечала этого. В отделении милиции меня просто подвели к зеркалу. Я не злюсь на них».
Потом у Вороны брали отпечатки пальцев. Ее ногти испачкались в этом черном гуталине и потом еще долго не отмывались.
Затем Ворона беседовала с начальником криминального отдела. Часа четыре. Ему было к полтиннику на вид – в костюме, солидный дядя. Многие слова из серии «позвонишь» он говорил неправильно. Почему-то Ворона поверила ему. Они долго разговаривали за жизнь. Начальник криминального отдела утешал бедную девочку в камуфляже. Напоил кофе и угостил конфетами. Ворона прониклась уважением к нему.
Когда она стала собираться, он начал целовать ее ногти и обнимать ее. Лез бородой к лицу, но ему удалось только поцеловать Ворону в нос. Он сказал: «Что ты дрожишь как котенок?»
Вырвавшись из мерзких лап старшего мента и выскочив из отделения милиции, Ворона была так напугана, что позвонила Рейдену, не думая, что она делает. Он не подошел к телефону и не перезвонил.
Примечания
1
Мне страшно и стыдно: весь роман – просто работа, но в сносках – претензия.
2
«Главное, чтобы в конце кто-то один был несчастен, тогда книга точно запомнится, – размышлял Тэг, лежа на диване. – Но если вся эта лажа, несмотря на грустный конец, будет продаваться, тогда я всех сделал, что ли?.. Впрочем, даже и в некачественной работе какой-нибудь критик сможет разглядеть мой гений, если он существует».
1
Тэг, наблюдающий за всем происходящим с расстояния в пару метров, хитро прищуривается и улыбается. Будучи старым другом Вороны и Игоря, он успел хорошо изучить их привычки. Например, Тэг прекрасно понимает, почему Игорь сейчас не только не отпустил никакого едкого замечания по поводу столь отчетливого проявления Вороной женственности, но даже старается делать вид, что ничего не заметил. Дело в том, что подобные моменты – одни из самых ценных в отношениях Игоря с Вороной. // «Безусловно, – рассуждает Тэг, – Игорю нравится ее дерзость, и твердость характера, и даже иногда грубость, но только когда она не направлена на него самого. Еще ему нравится то, как Ворона ловко перепрыгивает через заборы, точнее, перепрыгивала, пока не повредила колено. И то, что она – одна из немногих девчонок, не боящихся гопников, и готова, если что, вступить с ними в драку наравне с любым пацаном. И, конечно, то, что она – как все нормальные мужики – может залпом выпить бутылку портвейна или опрокинуть в себя стопку водки, не занюхав даже корочкой хлеба. // Но к тем редким моментам, когда Ворона на секунду забывает (или делает вид, что забывает) о своем образе и в ней проступает естество, Игорь относится с особым трепетом. Каждый раз он боится спугнуть это маленькое неконтролируемое чудо, напомнив Вороне каким-нибудь неловким высказыванием, или даже жестом, о выбранной ею социальной роли. Причем, если бы Ворона только играла в мужика, или, наоборот, только и занималась тем, что проявляла женственность, вряд ли она так сильно нравилась бы Игорю. Только вкупе эти два, как ни странно, взаимодополняющие качества делают Ворону цельным и гармоничным человеком. Вряд ли, конечно, Игорь обо всем этом задумывается. Пока ему 17 лет и он просто наслаждается тем, что у его девушки не только красивая попка, но и крутая татуха». // – Тэг, сделай, пожалуйста, шаг назад, ты влезаешь в кадр, – просит Игорь, бегающий с фотоаппаратом вокруг «Москвича». Его глаза горят, он снимает свою девушку с явным удовольствием. // Тэг, весь в своих мыслях, молча, делает то, о чем его попросили. «Но ведь не может быть, – продолжает размышлять он, – чтобы Ворона осталась такой на всю жизнь. Лет через десять, а может, и пять, она, наверное, уже не будет так самоотверженно драться со шпаной, хамить каждому встречному и испытывать судьбу всякий раз, как представится возможность. Она по-любому станет осторожнее и сдержаннее, но при этом не изменит себе. Какая интересная мысль! Ее характер, на самом деле, останется прежним, просто проявление тех или иных черт примет несколько иную форму. Например, эта «эгегейность» сменится обычной импульсивностью, которой Игорю будет вполне достаточно. Ведь он тоже повзрослеет и изменится, не так ли? Еще, возможно, не только я, но и он начнет, наконец, задумываться о природе их с Вороной отношений. Если, конечно, предположить, что к тому времени они все еще будут вместе». // – Знаете, о чем я подумал? – обращается Тэг к своим занятым друзьям. – Удивительно, насколько гармонично и незаметно исчезает юношеская бравада в человеке по мере взросления. И не менее любопытно, что сокращение количества бравады обратно пропорционально высоте порога чувствительности данного человека к проявлению бравады остальными.
2
Тэгу было понятно, что Игорь ревновал Ворону к Рейдену. И небезосновательно. Но ему сейчас было гораздо приятнее наслаждаться окружающими его индустриальными пейзажами, чем думать об этом любовном треугольнике. АЗЛК страшно напоминал Зону. Причем не только ту, которую Тэг воображал себе, читая «Пикник на обочине» Стругацких, но даже ту, что видел в фильме «Сталкер» Тарковского. Этот объект, как и Зона, был полон ловушек, и прямой путь здесь далеко не всегда был самым коротким, а еще одну из опасностей также представляли военные. Здесь каждую минуту все менялось, и не работали никакие теоретические построения. Сталкеры, которые посещали Зону на свой страх и риск, ориентировались в ней благодаря своим чрезвычайно развитым рефлексам, интуиции и, возможно, какой-то сверхчувствительности. По Тарковскому, Сталкеру нельзя входить в Зону с корыстной целью. И еще Зона принимала только потерявших надежду. Похожая ситуация и с АЗЛК. «Мы все, – думал Тэг, – что-то упустили в жизни. Ворона живет только сталкерством, а отбери у нее это, и она не выдержит, протухнет, подобно рыбе в полиэтиленовом пакете. Она, как Редрик Шухарт из «Пикника…» – не может отказаться от забросов в основном из-за магнетического притяжения этого увлечения, понятного только настоящему сталкеру. Лишь на объектах чувствует себя по-настоящему живой, нужной, важной и поступающей правильно. Игорь живет Вороной, причем той крутой Вороной, для которой сталк – сама жизнь. Рейден, которого мы сегодня встретили, – с ним тоже что-то не то, он мечется между обычной жизнью и этой, никак не может решить, что ему выбрать. Сталкинг всех нас выворачивает наизнанку. Так, что становится видным то, что мы категорически не хотим никому показывать. Но мы все равно все здесь – в Зоне».