— Боже, — сказал он, — посмотрите на эти морщины, Кошевой. У меня есть деньги и власть, но я всё равно старею, вы можете себе это представить?
Кошевой вытаращился на кашемировый свитер Пал Иваныча.
— Вот вы, Кошевой, наверно, думаете, что я еще могу что-то изменить, — сказал Пал Иваныч, — а уже ничего нельзя изменить: моя бывшая жена постарела, сын давно вырос и не хочет меня видеть. Я не знаю, что ждет меня впереди, и не помню, что осталось позади. Так-то. Вы удивляетесь, зачем я вам это рассказываю?
— Конечно, Пал Иваныч, — закивал Кошевой.
— А нет никакой причины, — сказал Пал Иваныч. — Надеюсь, вы это понимаете: никакой причины нет. Хочу — и говорю.
— Еще бы, Пал Иваныч, — с готовностью подтвердил Кошевой.
— Это хорошо, что вы со мной согласны. Значит, вы умный человек.
— Стараемся, Пал Иваныч!
— М-да… — Пал Иваныч потер ладонью лоб. — О чем мы говорили до того, как… — Он запнулся. — Ах да, о Гордееве. — Пал Иваныч вздохнул и закрыл глаза. — Вот что, Кошевой, — сказал он, — докладывайте мне обо всех поступках Гордеева в устной форме, договорились? Поглядим, что он еще выкинет. Следующий доклад послезавтра здесь в это же время.
— Всенепременно, Пал Иваныч, — сказал Кошевой и встал, пошатываясь и зевая. Осенью и зимой его всегда клонило в сон. Он вышел на улицу, слушая вой ветра в ушах. В небе клубились тучи. Люди спешили скрыться от непогоды в теплых подъездах. Кошевой пошел, сам не зная куда: ему некуда было идти. Позвонил Гордеев. По его настойчивой просьбе Кошевой поймал такси и отправился в стриптиз-клуб «Ваниль». Охранник на входе не хотел его пропускать, потому что Кошевой, по мнению охранника, был недостаточно прилично одет. Кошевой показал ему удостоверение. Охранник, поколебавшись, распахнул дверь. Внутри плясали огни. Пахло шампанским и табаком. Большая часть столиков пустовала: посетители жались к маленькой сцене, залитой розовым светом. Кошевой протиснулся поближе к Гордееву, который возвышался над потными головами посетителей, как айсберг. Гордеев молча пил яблочный сок. Кошевой ждал, что он что-нибудь скажет, но Гордеев ничего не говорил. Тогда Кошевой задремал стоя. Гордеев разглядывал девушку, которая размазывала лоснящееся тело по блестящему металлическому шесту. Из одежды на стриптизерше были черные трусики с блестками и белые туфельки на шпильке. Мужчины, насмотревшиеся голливудских фильмов, старались засунуть бумажные деньги под резинку трусиков, и только Гордеев оставался в гордой неподвижности, потому что хранил деньги на карточке. Ему было грустно глядеть на сосредоточенное лицо девушки, которая боялась ошибиться, и оттого ошибалась только чаще. Пьяные зрители не замечали ошибок стриптизерши; никто не хотел видеть, как дрожат у нее руки и как она мечтает поскорее вернуться в служебную комнату, чтоб привести в порядок макияж и пересчитать деньги. Ей нужны деньги на учебу сына: родительский комитет приказал сдать две тысячи на Новый год и четыреста рублей на новый учебник, взамен порванного. Еще надо заплатить за квартиру, за которую не плачено семь месяцев, и купить маме подарок на день рождения. А вокруг лица-лица-лица, они выныривают из темноты, как губастые карпы из черной реки, и белые руки подобно склизким щупальцам тянутся к ней, чтоб положить в трусики деньги или ущипнуть за беззащитную кожу. Только одно лицо не выражает чувств: лицо Гордеева, и стриптизерша думает: этот пижон в костюме не положил мне в трусики ни рубля. Она злится на Гордеева, и от злости ее танец становится красивее, чище и возвышенней. Она проделывает немыслимые вещи с шестом, трюки, которым позавидует любой акробат. Помещение гудит, пыхтит и стонет, денежный ливень обрушивается на стриптизершу. Гордеев же стоит как ни в чем не бывало и потягивает кислый яблочный сок через трубочку, представляя себя по обыкновению мертвой собакой.
Знаете, Кошевой, говорит он дремлющему напарнику, я знаю, что вы виделись сегодня с Пал Иванычем и могу примерно представить, о чем вы с ним говорили. Он — неплохой человек. По крайней мере, есть и хуже. Просто он жил, как жил, как многие живут, и теперь думает, что должен меня спасти. Уверен, вы решили, что он желает разрушить мою карьеру; это не так. На самом деле Пал Иваныч хочет уберечь меня от самого себя. Мы с ним редко видимся. Последний раз — на похоронах дедушки пять лет назад. Мы стояли по разные стороны свежей могилы и молча смотрели друг на друга; он плакал, а я — нет. Мне было всё равно, что он плачет, хоть я и понимал, что он переживает из-за пути, который я выбрал. Спрашиваете, почему он переживает? Прекрасный вопрос. Ответ прост: потому что он мой отец. Родители всегда переживают за своих детей. Вот только мало что делают, чтоб помочь. Переживают и не делают — можете себе представить этот удивительный парадокс, Кошевой? Пал Иваныч два раза в год присылает мне деньги, хотя я давно взрослый и денег у меня не меньше, чем у него, но ему так легче, он думает, что деньгами можно откупиться от совести. Вы слушаете меня? Ах, вы спите. Изумительно. Когда вы спите, у вас такое глупое лицо. Интересно, какое лицо было у Молнии, когда он писал сообщение на стене мэрии; наверно, такое же. В новостях вышло опровержение: преступник якобы использовал свиное сердце, но это неправда, сердце было человеческое. Молния разрезал его на две части, одну половину оставил себе, а другую положил на лестницу. Ему кажется, что он любит родной город, и две половинки сердечка — символ этой любви. Вы храпите, Кошевой? Отлично. Храпите потише, прошу вас: люди оборачиваются. Кстати, этот Молния пользуется Интернетом. Он знает свою сетевую кличку. Не удивлюсь, если он первый ввел ее в обиход в Сети. На всякий случай я приказал проверить несколько человек, которые используют кличку «Молния» на форумах и в блогах. Как вам идея? Сомневаетесь, что сработает? Отлично. А теперь простите меня, Кошевой, я вынужден вас покинуть.
Гордеев пошел наперерез стриптизерше, которая направлялась к неприметной дверце под кисейным пологом. Схватил ее за руку:
— Прошу прощения, нам надо поговорить.
— Нам не о чем с вами говорить, — сказала стриптизерша, — отпустите меня.
— Как вас зовут? — спросил Гордеев.
— Оля, — представилась стриптизерша, — но вам-то какое дело?
Она посмотрела на охранника Борю, но Боря не спешил ей помочь.
— Ах, вот оно что, — догадалась Оля, — вы тот самый «особый гость», о котором говорил босс.
— Не в этом дело, — заверил ее Гордеев. — Пройдемте к столику. Я задам вам пару вопросов, совершенно незначительных.
— Можно, я накину что-нибудь на грудь? — поинтересовалась Оля.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});