— Исключительно ради вашей безопасности, Верховный Совет вводит комендантский час. И теперь каждый обязан быть дома после десяти часов вечера.
— Что? — вопрошает Лиз, округлив карие глаза. Одновременно с ней взвывает добрая часть зала, а деканша поднимает ладонь в знак тишины.
— Смерть Стюарта Прайсвуда — трагедия, и все мы должны остерегаться повторения.
— Мда, так себе оправдание. — Шепчет подруга, наклоняясь ко мне. — Какой же в этом толк, интересно? Стюарта убили в больничной палате, которая охранялась, между прочим. Сердце тебе прислали днем. И если этот псих и существует, то ничто ему не помешает: ни комендантский час, ни прочая чепуха.
— Им ничего больше не остается. Найти убийцу трудно, вот они и создают видимость безопасности. — Я оглядываюсь и поджимаю губы. В груди как-то неспокойно, и я не могу ровно дышать. — Если честно, я и не знаю, где сейчас безопасно.
— Скоро все уляжется. Виновного найдут и тогда…
— Я так не думаю.
— В смысле?
— Не думаю, что его найдут. Оглянись, Лиз. Мне прислали сердце. Сердце. Но где же полицейские, которые бы опрашивали меня? Где же детективы, изучающие медицинскую книжку? Родители опять постарались, и я уверена, что никто и не приплетет меня к делу, а это неправильно, ведь я точка соприкосновения. Наверняка, отец уже связал это с тем, что скоро начинает работать его предвыборная кампания, и нелегалы решили подпортить ему рейтинг, нагло воспользовавшись его дочерью.
— Адора…
— Так и есть. Я знаю. Никого не волнует, что у Стюарта вырезали сердце потому, что когда-то его у кого-то вырезали для меня. И прислали его именно мне. Да я уверена, что дело во мне. Я уверена! Но никто не рассмотрит эту версию, ведь де Веро — важные люди, вершина Верхнего Эдема. Отец не допустит, чтобы правда всплыла на поверхность.
— И что ты собираешься делать?
— Для начала найду документы об операции.
— И каким же образом?
— Покопаюсь в столе отца.
— О, Боже, Дор, не надо. — Подруга взволнованно смотрит на меня и шепчет. — Ты же понимаешь, чем это может кончиться? Ты конкретно попадешь, если тебя поймают! Тебе ведь это известно. Посмотрит на свои руки, — она резко хватает меня за запястья, — взгляни на эти шрамы, а на ладони? Мэлот потушил о них окурок лишь потому, что ты несколько секунд разговаривала с Ривера! А теперь представь, что случится, когда тебя раскроют.
— Если меня раскроют.
— Не надо рисковать.
— А что тогда делать? — едва слышно возмущаюсь я, игнорируя речь Обервилль. — У меня нет выбора, Лиз. Я должна понять, что происходит.
— Обратись в полицию.
— И разоблачить родителей?
— Черт, что за чушь. Должен быть иной выход.
— Нет его, — откидываюсь в кресле и вновь гляжу на Вилли. Она что-то рассказывает, эмоционально взмахивая руками, а я хмурю брови. — Все что-то от меня скрывают, у всех есть какая-то информация. Отец, мать, Обервилль…, я хочу проверить каждого.
— Ты сама ничего делать не будешь. Я с тобой.
— Ты — мое прикрытие.
— И как это понимать?
— Постоишь на стреме, когда я буду взламывать дверь администраторской.
— Что? — громко восклицает Лиз, и несколько человек оборачиваются. Подруга тягуче выдыхает и повторяет, только на сей раз гораздо тише. — Что?
— Мне нужно мое личное дело. Вдруг там есть данные об операции?
— Какие данные, Адора? Господи, ты начиталась детективов.
— Хорошо, что у меня есть хотя бы какой-то опыт.
— Опыт? — подруга прыскает. — Да, у тебя есть отличный опыт, как влезать в большие неприятности и рисковать своей жизнью! Этим и занимаются героини твоих рассказов.
— Именно.
Не дожидаясь конца речи, я нагибаюсь и пробираюсь сквозь ряды к выходу. Внутри надеясь, что незаметно. Сзади бурчит Лиза, но я рада, что она идет со мной. Мне нужна ее помощь, поддержка, удивительное свойство разряжать воздух, когда кислород колючий. В общем и целом, мне нужен друг, иначе, едва адреналин испарится, я расплачусь и унесусь домой, разрываясь в истерике.
Когда мы выходим из зала, Лиз хватает меня под руку.
— Ты совсем на себя не похожа, Дор, — взвывает она жалким голосом. — Зачем все это?
— Пробраться в кабинет декана гораздо проще, когда декана нет на месте.
— Да что ты говоришь!
— А мы знаем, что Вилли еще долго будет стоять на сцене и говорить о жизни. Знаем ведь, правильно? — Я вскидываю брови, а подруга тяжело выдыхает. — Это означает, что у нас есть отличная возможность остаться незамеченными.
— Повсюду камеры.
— Только в холле и на улице.
— Откуда знаешь?
— Спросила у охраны.
— И они так просто тебе рассказали? Неужели их не смутили твои вопросы?
— Я сказала им, что пишу доклад на тему безопасности нашего университета в связи с тем, что произошло со Стюартом. Они мне поверили.
— Безумие какое-то! — восклицает Лиз, поправляя огненно-рыжие волосы. — Это ведь я безрассудная и легкомысленная. А ты правильная, Дор. Ты очень и очень правильная.
— Иногда, чтобы найти плохого человека, нужно самому стать плохим.
— Сказала девочка, застилающая по утрам постель и зубрящая наизусть все книги по психологии и страноведению.
— Сейчас у меня нет времени на зубрежку.
Мы поднимаемся по лестнице и оказываемся в том самом холле, где я и Эрих ждали своей участи. По бокам до сих пор стоят стулья, дорогу застилает красный ковер. Если бы не обстоятельства, я бы ни за что не пришла в это место. Здесь жутковато.
— Итак…
— Итак, — вторит Лиз, набирая в грудь воздух. — Мне действительно интересно, как ты собираешься взламывать дверь. То, что смелости ты набралась из книг — мы поняли. Но не взяла ведь ты оттуда еще и умение взламывать замки?
— Я взяла шпильку.
Подруга нервно смеется. Она прикрывает ладонями рот и хихикает, пока я пытаюсь вставить в переливающийся тусклым светом замок орудие. Пальцы у меня трясутся, и мне никак не удается попасть в щелочку. Черт, оказывается, это совсем не просто.
— Ты не торопись, — язвит Лиз, падая в кресло, — у нас уйма времени. В конце концов, придет сама Вилли и дверь нам откроет. Не волнуйся.
— Лучше бы помогла мне.
— Как? Я ни черта в этом не смыслю.
— А я прямо смыслю.
— Но это ведь была твоя идея.
— Чертовски глупая идея, — вдруг отрезает знакомый голос за спиной, и я растерянно оборачиваюсь, неуклюже выронив из рук шпильку. Грудь сковывают ледяные оковы. Мне становится так страшно, что храбрость, смелость и лихость испаряются, не оставив после себя ни намека на то, что они когда-то во мне были. Широко распахнув глаза, я смотрю на Конрада Бофорта и не знаю, что сказать. А он нагло улыбается. — Вот это да, принцесса. Я и не думал, что увижу нечто подобное. Ты, на коленях, да еще и у двери декана.