Читать интересную книгу Добро пожаловать в будущее - Виталий Вавикин

– Хочешь, я станцую стриптиз? – предлагает Кейла.

– Не надо, – говорит художник.

Эта девушка никогда не была балериной. Нога на спинке стула, руки тянем к пальцам ног и так стоим – настоящая йога для счетовода. По всему телу – мышцы. И вдоль, и поперек, и по диагонали. И все они связаны между собой нервами, кровеносными и лимфососудами. Протекают жидкости, проходят электросигналы – человек живет. Девушка-счетовод живет как-то иначе. Ее бедра совершенно неподвижны.

– Хочешь, я спою? – спрашивает она.

– Нет, – говорит художник и стягивает с нее подарок в черный горошек, чтобы она больше ничего ему не предлагала…

А потом на пороге его дома появляется Ханна – единственная белая женщина в этом городе. У нее карие глаза и маленькая грудь. Она говорит, что хочет сделать подарок мужу. Спрашивает, может ли художник нарисовать ее маслом? У нее курносый нос. Лифчика нет, и крупные соски приковывают взгляд художника.

Ханна садится на стул. В ней нет ничего особенного. Почти нет. Она говорит о муже. От нее пахнет гарденией, флердоранжем и ванильными сливками. Легкий, едва уловимый аромат настоящих духов, и художнику кажется, что именно так и должна пахнуть эта девушка. Такая же целомудренная, как флердоранж. Такая же сложная, как гардения, которая плохо приживается в домашней обстановке и чаще всего погибает. И такая же неповторимая, как ваниль, тонкий запах которой невозможно полностью синтезировать в искусственном заменителе.

Они разговаривают всего пару минут. Не больше. Так, по крайней мере, кажется художнику. Затем он снова остается один. Он больше не может ничего рисовать. Ему нужна натура. Ему нужны рыжие волосы. Ему нужны карие глаза, курносый нос, маленькая грудь. Он снова вернулся в детство и одержим своими видениями. Только теперь он видит настоящую женщину, а не кибермертвецов и недосягаемое небо. Теперь его не выгонят из школы за его рисунки и не будет старшеклассников, которые узнав, что он художник, заставляют его создавать поддельные порнографические голограммы их бывших подруг. Друзья смотрят на эти голограммы и говорят, что он очень хорошо рисует. Порнографические голограммы и рисунки об апокалипсисе пользуются одинаковым спросом. Апокалипсис и кибермертвецов художник рисует с раннего детства потому, что эти картины снятся ему, и избавиться от видений можно, лишь перенеся их на бумагу. Порнографические голограммы он создавать не хочет, но иногда ему не оставляют выбора.

– Пусть это будет что-то пошлое, – говорит старшеклассник, показывая фотографию бывшей девушки.

– Я не могу, – говорит художник. – Я рисую с натуры.

– А ты придумай, – говорит старшеклассник и выкручивает ему ухо.

Он отлавливает художника каждый день после уроков и требует от него порнографическую голограмму. А потом, когда художник сдается и делает то, что от него хотят, его начинает отлавливать бывшая девушка старшеклассника. Она требует, чтобы он нарисовал то же самое, но с ее бывшим парнем. Ее подруги держат художника за руки, а она разрисовывает его лицо помадой. Одноклассники художника смотрят, но предпочитают не вмешиваться. Художник прячется от бывшей девушки старшеклассника. Художник прячется от самого старшеклассника, потому что его бывшая девушка сказала, что художник сделает поддельную голограмму о нем.

Она заходит в класс художника и пишет на доске, что художник – мудак. Ее бывший парень заходит в класс и высыпает на голову художника содержимое урны. Художник перестает ходить в школу, а старшеклассник и его бывшая девушка снова начинают встречаться. Теперь все ее подруги и все его друзья начинают ненавидеть художника за то, что он когда-то сделал поддельную голограмму. Он их враг номер один. Художник ненавидит свои руки. Художник ненавидит, что он художник. Его бьют за то, что он рисует. Его бьют за то, что он не рисует. Его голограмма и рисунки об апокалипсисе и кибермертвецах лежат на столе у директора. Она говорит, что он больной извращенец, что такие люди вырастают и становятся насильниками, поэтому иногда их проще пристрелить как бешеных собак. Подруга детства, Розмари, говорит всем, что они давно не общаются. Друзья художника ищут новых друзей. Классный руководитель художника говорит, что ему лучше сменить школу. Он – маленький озабоченный ублюдок. Он – тощий миловидный педик…

Вспышка…

Строительство стены. Внутренний город. Новые классы. Новые друзья. Лишь старая школа. Но школу перестроили, и ее не узнать. Улица, где стоит дом художника. Дом соседей, к которым в гости раз в неделю приходит девочка из внешнего города. Ее зовут София. У нее татуировка на плече и желтые пальцы, потому что она слишком много курит. О ней говорят, что, несмотря на свой ранний возраст, она уже принимает участие в ночных вудуистических сантериях внешнего города. Она подходит к художнику и говорит, что знает о его голограммах и рисунках. Говорит, что у них во внешнем городе есть хижина-хунфор, которую нужно разрисовать, чтобы духи лоа охотнее приходили ночами во время сантерий.

– Ты знаешь, что такое ночные сантерии? – спрашивает София. Она красит губы в черный цвет и целует художника взасос. – Ты сделаешь это для меня? – спрашивает она и стирает с лица художника свою помаду.

Они покидают внутренний город. Идут в хунфор внешнего города.

– Нарисуй мне апокалипсис, – говорит София. – Нарисуй мне секс. Нарисуй духов и рождение ребенка.

– Я никогда не видел, как рождаются дети, – признается художник.

– Почитай книжки, – советует София и добавляет, что хочет, чтобы у ребенка было ее лицо. Художник обещает подумать, а она снова целует его в губы и снова стирает с его лица свою черную помаду.

Он приходит к ней по выходным. Ему нравится рисовать. Он экспериментирует. Он говорит об этом Софии.

– Поэкспериментируй со мной, – говорит София. Художник спрашивает, чего она хочет.

– Нарисуй меня без одежды.

– Я никогда… – начинает было художник, но София целует его, заставляя заткнуться. – Не рисовал без одежды с натуры, – растерянно заканчивает фразу художник, вытирая губы.

– Научишься…

Вспышка…

Кладбище. Похороны отца художника.

– Ты правда принимал участие в ночных сантериях внешнего города? – спрашивает Розмари.

Художник смотрит на урну с прахом отца, которого он никогда не любил. Розмари отводит его в сторону и говорит о дружбе, просит, чтобы он думал в следующий раз, что делает.

– Я просто разрисовывал хунфор, – ворчит художник.

Дед Розмари машет рукой.

– Нечего с ним стоять! – кричит он.

– Пошел ты! – говорит Розмари деду. – Пошел ты! – говорит Розмари художнику…

Вспышка…

Детство в прошлом. Бирс видит Дюваля, который приходит, как всегда, ночью и рассказывает художнику о своей работе, рассказывает о женщине по имени Далила. Он встречается с ней так же ночами, как и с художником. Он говорит, что она старше его и у нее есть ребенок. Говорит, что иногда ему кажется, будто она относится к нему, как мать относится к своему нерадивому сыну. Затем он вспоминает Брину, говорит, что звонил ей.

– Правда, с ней мне кажется, что я отец, а она моя нерадивая дочь. – Дюваль пытается подсчитать, на сколько лет он ее старшее. – И она совсем не хочет делать то, что обещала тебе за портрет маслом, – говорит он в какой-то прострации.

– Может быть, потому что знает, что ты не нарисуешь ее маслом? – спрашивает художник.

– Может быть, – говорит Дюваль. – Хотя вряд ли, – он хмурится, вспоминает других женщин. Особенно женщин из внешнего города. – Там все намного проще.

Он рассказывает о Мейкне: как стирал ей воспоминания.

– Сотри лучше воспоминания себе, – советует художник.

– Может быть, и сотру, – пожимает плечами Дюваль. – Или уже стирал, но не помню… Не знаю… – он смотрит на соседский дом, спрашивает художника о девушке-счетоводе. – Похожа она на ту рыжую, которую ты рисуешь?

– На Ханну?

– Да.

– Не похожа.

– А Брина?

– Брина пустое место.

– Да, – говорит Дюваль. – То есть нет, – он снова хмурится, снова вспоминает соседку художника, работающую счетоводом. – Нужно будет с ней встретиться, – говорит Дюваль.

Художник пожимает плечами. Дюваль с детским азартом рассказывает о коллеге по работе.

– Но с ней мне не светит, – он тяжело вздыхает и говорит, что все равно не оставит своих попыток.

– Людям свойственно тянуться за тем, чего они не могут достать, – цитирует Браунинга художник.

– Да, – кивает Дюваль. – То есть нет. Я мог бы достать.

Минута молчания.

– Так как насчет Ханны?

– Что насчет Ханны? – спрашивает художник.

Еще одна минута молчания. Холодает. Ночь слишком долгая. Дюваль уходит.

Художник рисует Далилу. Ту самую Далилу, которая старше Дюваля на добрый десяток лет. Художник рисует Дюваля. Муж и жена. Мать и сын.