признаков безумия. Он вышел на встречу с древним разумом планеты. Он был уверен, что встреча состоится. Где-то здесь. Конечно, не в кратере — Н.Г. понимал, что до кратера не дойдет. Даже если позволят силы (он знал, что силы, конечно, не позволят), его все равно остановят раньше, чем начнется подъем на вершину. Неужели тетя Женя всерьез вообразила, что ее Коля пройдет два десятка километров, а потом вверх два с лишним километра, да еще по крутым склонам? Тетя Женя думала, что ее муж не в себе, она заставляла себя так думать, так ей было легче, она могла не обижаться на Колю за его по видимости нелепые поступки, могла простить ему недомолвки последних недель и тайный побег, и нервотрепку, и полет, и поиски, все она Коле могла простить, потому что жалела его, он не вполне понимал что делал, но если все-таки понимал… тетя Женя не умела прощать обид, нанесенных намеренно. Если Коля понимал, как он ее обижает…
Почему-то мне казалось, что тетя Женя думала именно так. Я видел ее спину, чуть сгорбленную, ее затылок, короткую прическу, она время от времени поднимала голову и кричала: «Коля!», и все начинали кричать, оборачиваясь по сторонам, а я молчал, знал, что если Н.Г. даже и слышит нас сейчас, то все равно не ответит, потому что дело свое он еще не закончил.
Он знал, что не дойдет до вершины. Значит, предполагал иную возможность встретиться с Ней. Может, здесь есть геотермальный источник, выход подземных вулканических газов, Старыгин должен это знать, потому что никто, кроме него, не мог рассказать об источнике Николаю Генриховичу. Я не успел спросить перед выходом, мы очень торопились, надо было перехватить Н.Г. прежде, чем он дойдет до опасной зоны (все понимали, что — не дойдет, но торопились все равно, потому что тетя Женя была на взводе, остановить ее было невозможно, оставалось только — опередить, что Старыгин и сделал).
Мы вышли на поляну, где росла трава между рыжих камней, впереди опять был лес, точнее, подлесок, и если Н.Г. все-таки направлялся в сторону Кизимена, он непременно должен был пройти где-то здесь и не так давно — часа два-три назад. Из жерла вулкана беззвучно вырвался сноп пламени, я знал, конечно, что звук придет позже, минут через пять, но все-таки это было странное ощущение, будто смотришь немой фильм, и сейчас на экране появится надпись: «Новая фаза извержения». Гриб пепла вдруг осел, лишился части своей энергии, и будто черные камни посыпались вниз, только это были не камни, а огромные клубы пепла, и не сыпались они, конечно, а медленно планировали…
И опять мелко задрожала под ногами земля, я прибавил шагу, обошел тетю Женю, смотревшую в сторону сопки и не видевшую ничего вокруг, обошел не известного мне по имени геофизика, проводившего меня удивленным взглядом, и, догнав Старыгина, тронул его за плечо.
— Послушайте, — сказал я. — Здесь где-то должен быть… Выход подземных газов или горячий источник, что-то такое.
— Мы туда идем, — сказал Старыгин. — Еще километр. За тем лесом.
— Почему вы не сказали…
— Я не уверен… А Евгения Алексеевна надеется.
— Николай Генрихович сказал вам…
— Ничего он не сказал, — отрезал Старыгин. — Друзья так не поступают.
— Но вы догадались?
Старыгин продолжал идти, не удостаивая меня взглядом.
— Конечно, — сказал он. — Я не знаю, как он собирается говорить с… Но, черт возьми, если он продумал все, то должен был подумать и об этом. Об этом — в первую очередь.
— Да, — согласился я. — Наверняка. Он ничего не сказал?
— Об этом — нет.
— По-моему, он надеется на Нее. Она гораздо мудрее. Старше, во всяком случае. И… вам не кажется странным, что извержение началось именно сейчас?
— Кажется, — сказал Старыгин. — Пожалуйста, вернитесь на свое место. Вы должны видеть Евгению Алексеевну.
— Да-да, — сказал я и остановился, пропуская не известного мне геофизика и шедшую за ним тетю Женю.
— О чем ты говорил с Олегом? — спросила она, проходя мимо меня.
Ответа дожидаться не стала, и слава Богу.
Я пристроился следом, поляна кончилась, мы вошли в прозрачный и какой-то призрачный лес, где между деревьями громоздились камни самых разных размеров, земля опять задрожала под ногами, и неожиданно из-за деревьев я услышал нараставший свист, а затем шипение, будто гигантская кобра подняла над корзинкой фокусника свою голову.
— Вперед! — крикнул Старыгин и побежал. — Гарик, не отставай!
Геофизик, которого, оказывается, звали Гариком, не только не отстал — он несколькими прыжками опередил Старыгина и первым выбежал на поляну… или это была опушка… лес кончился, дальше простиралось серое, покрытое камнями плато, за которым начинался подъем на сопку, и черно-коричневый пологий конус с грязно-серой вершиной предстал перед нами во всем своем ужасном великолепии. Столб дыма распался на несколько длинных волокон, поддерживавших плоскую черную шапку, от которой отваливались огромные куски и, будто грозовые тучи, плыли по небу на восток, но не извержение привлекло мое внимание…
Метрах в трехстах впереди клокотало, выбрасывая пар, круглое озеро — над ним клубились мелкие облачка, и марево застыло в воздухе, будто стеной отделяя нас от озера, от которого в нашу сторону полз тяжелый удушающий запах… Что это было — болотный газ, метан, сера, что еще?..
Это Она, — понял я.
И увидел Николая Генриховича. Он стоял на невысоком холме в нескольких шагах от бурлившей воды… или это была не вода, а жидкая сера? В тот момент я забыл обо всех законах физики, мне казалось, что у ног Н.Г. клокочет не жидкость, а чье-то живое тело: чудовище, вроде Лох-Несского, поднимает широкую спину, выгибает ее, показывая, что оно здесь, оно пришло, оно ждет, чтобы его поняли…
— Коля! — закричала тетя Женя и неожиданно оказалась впереди всех — впереди Старыгина, впереди Гарика, я тоже сделал рывок, мы бежали и кричали, но, казалось, берег не приближался, а Н.Г., оглянувшись, увидел нас, махнул рукой, что-то, кажется, крикнул и пошел. Медленно пошел вперед, поднимаясь на холм, откуда, наверно, хорошо было видно все озеро до противоположного берега. Я мог себе представить, какая там стояла вонь, и я не мог себе представить, как там можно было дышать.
И еще звуки. Воздух наполнился ими — возникшими будто из-под земли, но быстро переместившимися вверх, что-то рокотало над головой, но мне все равно казалось, что рокочет земля, я не сразу догадался: над нашими головами на высоте сотни метров завис вертолет, дверца была открыта, и кто-то, кого я не мог узнать (Перчиков, скорее всего), махал нам рукой. Я тоже махнул, показывая вперед, на озеро, на Черепанова. Похоже, Николаю Генриховичу стало плохо —