если мужчина ей понравился — сама затянет и все подготовит. Ты ведь грешил там по пьянке, недаром с «кулаком» местным давно в приятелях ходишь. Так что в жизни всякое бывает, ничему не стоит удивляться.
Голос полковника прозвучал настолько безмятежно, что Андрея Владимировича от него будто электрическим током прошибло. Он ошарашенно посмотрел на прикрывшего глаза «Сотника» — слишком много странностей и совпадений, столько на «случайности» свалить нельзя…
Знаменитое польское рыцарство — «крылатые гусары», появившиеся во второй четверти 15-го века, и двести лет наводящие ужас на своих противников. Доставалось всем — ливонцам и шведам, туркам и татарам, запорожским казакам и русской «поместной рати». Особенно досталось от них во время Смуты — поляки самозванца на трон привели, и в том есть заслуга длинных пик этих «рыцарей».
Часть третья
«Libertad o Muerte»
Глава 23
— Прямая война с Москвой гибельна для Новгорода, и ценой этого стали твои сыновья, Марфа Семеновна, — несмотря на сказанные боярином Анкундиновым наполненные горечью слова, вдова посадника Исаака Борецкого осталась невозмутимой, на лице не дрогнул ни один мускул. Статная женщина лет пятидесяти, которую преждевременно состарили гибель четырех сыновей, на которых она, несомненно, очень рассчитывала. Двое от первого брака утонули в Студеном море, первенце от второго мужа Дмитрия, ставшего посадником, обезглавили в Русе шесть лет назад по приказу Ивана Московского, а «последыш» Федор погиб в заточении, выданный победителю заложником, и зять погиб в кровавой битве на Шелони. Сейчас при ней оставалась лишь вдовая дочь Ксения, да внук Василий, сын Федора, неспособный отрок, в руках меча не удержит.
Спешно вернувшегося из Твери посла «Господина Великого» она принимала тайно, и первой — лишь после разговора с ней, Анисим Прокопьевич поедет с утра на владычный двор, где даст отчет архиепископу Феофилу и степенному посаднику Фоме Андреевичу «Курятнику». Но то будет с рассветом, а сейчас только поздний вечер — хитрый боярин специально так подгадал, чтобы въехать в городские ворота в последний момент. И сразу, скрываясь ото всех, явился на двор Марфы-посадницы, сторонуБорецких он «держал» твердо вот уже двадцать лет, после позапрошлого Яжелбицкого «мира» с князем Василием «Темным», когда в полной мере осознал, чем грозит Новгороду все возрастающие притязания резко усилившегося за последние полвека Великого Московского княжества.
Вместе с Марфой в покоях находились две ее наперсницы, которые частенько оставались у вдовы — Евфимия, жена посадника Андрея Горшкова, и Анастасия, супруга боярина Ивана Григорьевича, из рода Авиновых. От них секретов не было — новгородские «женки» издревле отличались свободолюбием и непокорностью, сами владели и распоряжались немалым имуществом и деревеньками, по их приказу строились ладьи и великолепные церкви с теремами, и отправлялись в дорогу купцы. И хотя на вече им хода не было, зато на мужей своих имели большое влияние, ведь всем известно, что «ночная кукушка дневную завсегда перекукует».
— Хлеб то хоть дал, князь Михайло Борисович? Раз вижу тебя перед собой, то серебро новгородское довез ты Твери.
— Довез с превеликим трудом, и если бы не ратные мужи князя Андрея Владимировича Бутырского, то отобрали бы дважды московиты казну — людишек моих они побили, лишь подьячий со мной и двое воев остались. Еле-еле ушли, погоню на нас облавой раскинули.
— Князь Бутырский? Не слыхала никогда о таком, хотя вроде все княжеские рода знаю, Рюриковичей и Гедеминовичей.
— Из земель он дальних и южных, оные османами уже захвачены, жители перебиты, а селения огню и мечу преданы. Как я понял по оговоркам, Михаил Борисович на службу его пригласил, и Кашин уделом посулил, если поможет ему в войне против Москвы.
Тихо сказанные слова подействовали как гром набатного колокола — у Новгорода не было союзников в противостоянии с Москвой, ни шесть лет тому назад, ни тем паче сейчас. Тогда питали надежды на союз с Псковом, пытались примириться всячески с «меньшим братом», отписывали посадникам, что московские князья, дай им срок, также с Псковом поступят. Сама боярыня не раз послания отправляла, но в ответ только увертки и обиды давние. Боялись псковичи Ивана до дрожи, москвичей привечали, а в новгород перед самой битвой на Шелони послание тайное отправили, и печати с именами от страха не приложили. Ограничились советами да пожеланиями удачи, причем иносказательно. Марфа тогда грамотку в ярости разорвала, а на оставшемся клочке написала — «доброму желанию не верим, совету гнушаемся, а без войска вашего обойтись можем».
Не обошлись без помощи, гордыня подвела и погубила, за что сама Марфа была покарана свыше. Кровью умылись новгородцы на Шелони, разбиты в пух, и прах всего четырехтысячной московской ратью князя Даниила Холмского, в сече погиб зять. Владычный полк архиепископа Феофила отошел не приняв боя — и пошло избиение бегущих новгородцев, среди которых было множество тех, кто и сражаться толком не умел — ремесленников, подмастерий, смердов и прочего «черного люда».
А затем последовала казнь старшего сына Димитрия, не проронив слезинки, Марфа отправила в аманаты Федора, понимая, что тому не быть в живых. Так и случилось — отписали через четыре года, что умер от хворости. Но узнала, что уморили, на цепи все время держали в подземелье по «великодушию» московского князя.
Ненависть завязала еще один крепкий узелок!
Тогда, сразу после Шелони, улицы Новгорода заполнились женскими причитаниями, ведь многие лишились отцов, мужей, братьев и сыновей, она только сказала, узнав, что сын и зять погибли — «Хвала небу! Отцы и матери новгородские, теперь я могу утешать вас!»
И сейчас она проявляла кипучую энергию, хотя понимала, что Новгород превратился в «град обреченный», и Москве противостоять не сможет. На литовского князя Казимира надежды не было, хотя тот прислал послание, обещая помощь. Но предавший раз предаст и во второй — все прекрасно помнили, что именно за попытку союза с литвинами Иван Московский обвинил новгородцев в вероотступничестве. Снова наступать на те же «грабли» никто не пожелал, и отписали потомку Витовта — «лучше погибнуть от руки Иоанновой, нежели спастись от вашей».
Слова посланника потрясли Марфу Семеновну, такого она просто никак не ожидала. Видимо, сообразил вечно уступчивый и малодушный тверской князь, что стоит лишиться единственного «природного» союзника, как его земли окажутся в полном кольце московских владений и наступит уже его очередь. Но союзник из него так себе — половина тверских бояр, как и новгородских, в стороны Москвы посматривают, знают, псы шелудивые,