мировая революция – и все опять станет на свои места. Поверьте, дорогой Александр Акимович, мне лично жалко, что вы не в Москве. Помню, возвратившись на короткое время с Южного фронта, я видел вашего «Посадника» в Малом. Что знал автор пьесы Толстой о революции? Ничего. Что он знал о нашем времени? Ничего. А мы сидели в зале в потертых шинелях, только что вернувшись с фронтов, смотрели ваш спектакль и чувствовали, что молодая революционная республика победит! Мне искренне жаль, что так сложились ваши обстоятельства.
– Что же, спасибо за добрые слова, но откровенно скажу вам: и тогда, и сейчас я меньше всего думал о политике. Я страстно хотел одного – чтобы великая правда жизни возобладала на сцене. Зрительские же ассоциации, поверьте, в мои задачи если и входили, то опосредованно, в последнюю очередь. Хулить или хвалить за них художника несправедливо.
И вдруг Прохоров переменил тему:
– Как вам корабль? Вы слышали, что во Франции строится новый, похлеще этого? Что-то вроде «Титаника». И проектирует его вроде русский инженер из эмигрантов, некто Юркевич.
Санин этим был совсем обескуражен. Ясно, что дипломат не склонен продолжать беседу, не склонен давать ни советов, ни тем паче обещаний. Да и легкомысленно было на это надеяться: хорошо, что вообще заговорил, при его статусе и это риск.
– Нет, знаете ли, не слышал. Я, признаюсь, вообще далек от техники и, честно говоря, с трудом представляю что-либо грандиознее этого колосса. – Тут Александр Акимович вспомнил про свой бокал и поднял его. – Что же, Павел Денисович, благодарю вас за беседу. Буду рад свидеться, если выберете времечко и приедете в Нью-Йорк на мой спектакль в Метрополитен-опера.
Глава 11
На четвертые сутки пути на «Иль де Франс» сложилась небольшая русская компания, к которой присоединился и француз Виктор. Он с грехом пополам говорил по-русски и был влюблен в русскую оперу, ходил на представления Санина и много слышал о нем. В довершение всего похвастался: у него – неплохой бас, а в репертуаре «Эй, ухнем!», песня, которую он спел для Санина и Лидии Стахиевны по-русски, подражая Шаляпину. Как оказалось, Виктор отвечал за традиционный самодеятельный концерт, представляемый обыкновенно вечером накануне прибытия в Нью-Йорк. Его предложение было неожиданным:
– Месье Санин, от имени капитана прошу вас быть режиссером и ведущим концерта, который мы обыкновенно устраиваем накануне прибытия в Нью-Йорк. Я вам дам список артистов из команды, мы вместе привлечем таланты из пассажиров…
Санин вопросительно посмотрел на жену, а потом деланно отказался:
– Благодарю за оказанную честь. Разве что Лидия Стахиевна согласится принять участие в концерте в качестве аккомпаниатора и исполнительницы.
На репетиции оставался только день. Но Санина это лишь подстегнуло. Виктор пригласил артистов на сцену театра. Санин сумел просмотреть и прослушать почти всех. «Профессионалов» из команды из-за нехватки времени счел возможным останавливать. Артисты из пассажиров, а таких набралось почти на полконцерта, стеснялись, но Санин заводил их с полоборота:
– Вы решительны и талантливы, а это уже успех! – говорил он мужчинам. – Итак, пробуем! Лидуша, аккомпанемент! Замечательно, но свободнее, увереннее! – Женщин убеждал иначе: – Вы красивы и обаятельны, одно ваше появление на сцене уже вызовет аплодисменты, смелее!
И действительно, появление каждого артиста встречалось громкими аплодисментами: Санин рассадил по определенному плану свободную от работы часть команды и дал каждому строгое указание на этот счет. Но клакеры понадобились лишь в начале, а потом концерт пошел как по маслу.
Очень отличились русские. Лидия Стахиевна не только аккомпанировала, но и с успехом спела романс «Я ехала домой…».
Выступила и Алла Назимова, исполнив несколько русских романсов на слова великого князя Константина Романова – поэта К.Р. Один из советских инженеров, оказавшийся родом из Украины, сплясал гопака, и, когда вприсядку прошелся по сцене, зал бисировал.
На концерте случился и небольшой инцидент. Готовясь к выходу на сцену, эквилибрист с огнем нечаянно уронил факел. Вспыхнул небольшой пожар. Кто-то бросился тушить, другие застыли словно в оцепенении. Нельзя было допустить паники в зале. Как раз заканчивался последний номер первого отделения, когда со сцены пахнуло дымком. Санин вышел к зрителям и, широко улыбаясь, объявил:
– Пока наш жонглер с факелами готовит реквизит, я, так и быть, сам тряхну стариной и прочту небольшой монолог Фокерата-отца из «Одиноких» Герхарта Гауптмана. Последний раз я играл эту роль в Ялте в 1901 году.
Закончил он под аплодисменты зала, поклонился, зашел за кулисы и, увидев, что огонь потушен, вышел и объявил антракт:
– А после антракта – эквилибрист с огнем Жак Маджи!
Но наибольшим успехом пользовался все же Виктор. Когда он пел «Эй, ухнем, еще разик, еще раз!», Санин заставил подпевать ему весь зал. Вызывали их с Лидией Стахиевной три раза.
– Надо же, никогда не думала, что меня это так увлечет и взволнует, – молодая и совсем здоровая Лида смотрела на него. – Спасибо, что подбил меня на это мероприятие.
За кулисы пришел капитан и признался, что столь успешного концерта не было на корабле за всю историю плавания. Вся русская компания была приглашена в капитанские апартаменты отметить успех бокалом бургундского.
Глава 12
В таможенном зале Нью-Йорка артистов узнавали, подходили, пожимали руки. Вся русская компания на прощанье перецеловалась, обменялась телефонами. Назимова взяла с Саниных обещание посетить ее «Хуторок».
В большом зале по выходе из таможни прибывших ожидали толпы встречающих. Некоторые стояли с небольшими плакатами, на которых крупно были написаны фамилии. На одном, который держал в руках довольно полный негр лет сорока, Санин с удивлением увидел и свою.
– Джошуа Робертсон, – назвал себя встречающий, – помощник мистера Джулио. Он просил извиниться, что из-за срочного дела сам не встретил вас, Мистер Санин. Где ваш багаж?
Подошли заблаговременно нанятые носильщики, забрали чемоданы. Новенький «форд» также с черным водителем отвез их в гостиницу в Манхэттене. Оказалось, что первые три дня проживания уже оплачены театром. Прощаясь, Джошуа Робертсон сказал, что Санину даны два дня на отдых после путешествия.
– Да, с американцами можно работать, – удовлетворенно сказал Александр Акимович жене.
Нью-Йорк поразил их воображение. Они и раньше слышали о небоскребах, об огромном количестве машин на широких улицах, но, оказавшись в водовороте снующих туда-сюда автомобилей и, казалось, безучастных ко всему людей, стремящихся куда-то лишь по одному, им известному плану, трудно было не поддаться легкой панике. В ровный, монотонный гул улицы то и дело врывались крики всезнающих мальчишек и солидных продавцов газет, и казалось, что именно они здесь истинные хозяева, именно их указаниями движим этот грандиозный