Читать интересную книгу Шамиль - Булач Гаджиев

Омар, сын няни детей имама, приходился Шамилю родственником. Его считали рассудительным. У него была, если можно так выразиться, одна страсть — война. По молодости он не мог участвовать в битвах за родину. Теперь же по приезду в Калугу Омар тотчас обратился к приставу Руновскому с вопросом, не ведет ли Россия с кем‑либо войны. Он хотел бы ехать на фронт.

… По окончании приема Шамиль дал указания, кто на каком этаже и в какой комнате станет жить. На первом этаже поместилась мужская прислуга, буфет, гардероб, комнаты сыновей имама. Второй этаж почти целиком находился в распоряжении Шамиля: кабинет, спальня, приемная зала, молитвенная комната. Третий этаж принадлежал женщинам.

Когда прошли первые волнения, первые рассказы, обменялись первыми впечатлениями, жизнь Шамиля стала более спокойной. Зимой он поднимался в 6 часов утра. Летом еще раньше — с первыми лучами солнца — в четыре. До обеда возился с семьей, спускался в небольшой садик во дворе или копался в книгах личной библиотеки. После обеда совершал прогулку в экипаже в сопровождении сыновей и пристава: ездили по городу или осматривали достопримечательности близ него.

Иногда Шамиля можно было видеть верхом на лошади, одетого в черкеску и при оружии. Это зрелище производило сильное впечатление на калужан. Как вспоминает жена губернатора М. И. Чичагова, Шамиль был «высокого роста, атлетического сложения, со стройным станом, слегка смуглым лицом, с правильными чертами лица, длинною красивой бородой, с выражением умным, серьезным, глубокомысленным, спокойным»[81].

Разумеется, любопытная публика, как и раньше, толпами преследовала Шамиля, поэтому при езде верхом ему приходилось быть осторожным, а выйти пешком на прогулку он и вовсе не мог,

С пяти вечера Шамиль и мужская половина его семьи выезжали в гости. К 10 часам они возвращались домой, чтобы к ночи быть в постели. Редко–редко имам делал исключение из этого правила. Жены и дочери, женская прислуга почти не покидали дома на Залотаревской улице. Единственным местом, куда они выходили, чтобы подышать свежим воздухом, был тенистый сад во дворе. Высокий забор оберегал их от посторонних взоров. Желающиих увидеться и побеседовать с дагестанцами было великое множество. Приставу и местному начальству приходилось прилагать усилия, чтобы оберегать покой имама.

В то же время в Калуге установили правило для всех приезжих офицеров — представляться Шамилю. Был придуман специальный церемониал, когда и как заходить к имаму, как приветствовать, что говорить и что отвечать, как прощаться. Короче говоря, начальство придавало всему этому особое значение, а Шамиль подчеркнутое внимание и любезность к себе принимал с пониманием и благодарностью.

Сохранилось любопытное воспоминание писателя Ивана Захарьина. Служил он в ту пору офицером 2–й роты 16–го стрелкового батальона в селе Свищевке Пензенской губернии. Однажды вызвали И. Захарьина в уездный центр Чембары и сказали: «Поезжайте в Калугу за приемом пороха и свинца, — и добавили, — кстати, Шамиля увидите».

В Калуге командированного принял комендант города В. М. Еропкин. «Вы, конечно, знаете, что здесь Шамиль, — сказал ему полковник, — и… все приезжие в Калугу офицеры, от прапорщика и до генерала включительно, должны обязательно являться и представляться ему»[82]. После инструкции коменданта И. Захарьина к свиданию с имамом его готовил еще пристав Руновский.

На следующий день к 11 часам дня приезжего и еще двух других офицеров — Орлова и Шарова ждали у Шамиля. Гости явились, как требовал этикет, в парадной форме. А. Руновский и Грамов ждали его, также в эполетах и при оружии. Оказалось, что на встречу явились еще и другие офицеры. Всех завели в приемную, посадили на стулья вокруг дивана. Ждали молча, вероятно, каждый думал о том, что сейчас он увидит человека, о котором так много слышал и которого так хотел увидеть. Раздался скрип лестницы, это, конечно, спускался Шамиль. Офицеры встали и подтянулись. Стояли, не отрывая взгляда от дверей. «И в дверях показалась высокая атлетическая фигура знаменитого имама Кавказа… На вид это был мощный и крепкий старик»[83]. Шамиль произнес общее приветствие. Затем А. Руновский представил гостей в отдельности. Хозяин дома жал руку каждому из них, кивал головой и переходил к следующему. После церемонии он сел на диван, попросив то же самое сделать и гостей. Позади имама в ряд стали сыновья Кази–Магомед, Мухаммед–Шеффи и зять Абдурахман. «Они стояли не только безмолвно, но даже не шевелясь, подобно статуям, со скрещенными на груди руками и глазами, опущенными долу…[84] Когда все расселись, Шамиль стал задавать вопросы каждому в отдельности. «Дошла очередь до меня, — вспоминал И. Захарьин, — я сказал, что приехал из Чембар, за 100 верст, и что мне многие товарищи завидовали, что я еду в город, где увижу его, имама… Шамиля»[85], Грамов сделал точный перевод. Имам принял слова офицера с вниманием и грустно улыбнулся.

— А чем отличается Чембар? — спросил он. Приезжий ответил, что в 12 верстах от этого города находится могила Лермонтова, знаменитого поэта, бывшего кавказского офицера.

— Я о нем слышал, он описывал Кавказ, — сказал Шамиль.

Захарьин был приятно удивлен ответом дагестанца. Затем пришла очередь говорить офицеру Тарутинского полка Орлову. В свое время он служил в Дагестане. Увидя на его груди Георгиевский крест, имам поинтересовался наградой. «За штурм аула Китури, когда был взят в плен наиб Хаджи–Магомет», — отчеканил по–уставному Орлов. Услышав такое, Шамиль побледнел, нахмурился, глаза его стали излучать недобрый свет. «Он выпрямился во весь рост и дважды громко произнес одну и ту же фразу с именем Хаджи–Магомета. «Имам говорит, — проговорил сконфуженный Грамов, — что Хаджи–Магомет был взят в плен мертвым».

После этой сцены вопросы прекратились, и Шамиль более не произнес ни одного слова. Он дышал часто и смотрел через людей в окно и, казалось, припоминал события далеких лет в далеком Китури.

После аудиенции пристав А. И. Руновский и другие офицеры ругали Орлова за его бестактность. Орлов все ссылался на то, что в донесении, как он сейчас помнит, было написано, что наиба взяли в плен живого и невредимого. И все же имам оказался прав. На самом деле, когда русские ворвались в одну из башен Китури, то нашли Хаджи–Магомета на полу мертвым[86].

У Шамиля бывали и калужские дамы. Раз, в присутствии имама, женщинам задали вопрос, как они находят его. Одна из дам сказала: «Он (был бы) человек хороший, если бы не убил моего мужа». Слова эти перевели хозяину. Шамиль понял и попросил ответить так: «Если бы его знал, твоего мужа, — то не убил бы». Все присутствующие засмеялись и в числе их говорившая дама.

30 апреля 1860 года в Калугу прибыл и был на приеме у Шамиля имам Магомет–Амин, руководивший горцами Западного Кавказа. Припоминали прошедшую войну, общих знакомых. Когда речь зашла о Турции, Шамиль заговорил с сарказмом.

Были встречи и другого рода. Расскажем об одной из них. В Калуге к Шамилю явился аварец по имени Хасан–Хаджио. Встреча была горячей, шутка ли сказать, в России имам увидел земляка, да еще какого! Дагестанец оказался родом из Ашильты. Шамиль очень уважал жителей этого аула за их участие в ахульгинском сражении. Кроме того, надо помнить, что родом из Ашильты была и мать Шамиля — Баху–Меседу. Сердечные беседы с Хасаном–Хаджио длились по нескольку часов в день. Выяснилось, что родной брат Хасана–Хаджио — Магомет в свое время служил у Шамиля в звании юзбаши–сотника. Был он человеком храбрым и разумным. Месяца за два до пленения имама — в июне 1859 года, — стало известно, что Магомет слушает музыку, любит танцы и увеселения, но это было еще полбеды. Сотник, оказывается, стал тайным приверженцем русских. Вот за все это приказано было схватить ашильтинца, но Магомет успел бежать. Теперь в Калуге, припоминая все это, Шамиль и Хасан–Хаджио смеялись от души.

После нескольких посещений имама Хасан–Хаджио написал на родину следующее письмо: «Любезному брату Мухамету и всем прочим родственникам… При приезде Шамиля в град… Калугу, я отправился к нему для свидания, с ним и детьми и, узнав от него, что вы живы и здоровы, воздал всевышнему хвалу и благодарение. Что касается меня, то прошу вас… не беспокоиться.. Живу недалеко от имама и по временам навещаю его.

Писано в Калуге… 23 шаввала[87] — нуждающийся в помощи Божьей Хасан–Хаджио Бен–Нурич из Ашильты»[88].

Прошло немного времени после отправления письма, как нежданно–негаданно 25 октября 1860 года в Калугу прибыл из Дагестана тот самый Магомет, о котором мы рассказываем. Он был в том же звании, что при Шамиле, и являлся приставом трех селений: Ашильты, Бетля, Кахаб–росо, или, как тогда обозначали его на картах, — Карасу–Ахкента. Приехал он, чтобы побывать у брата Хасана–Хаджио, которого не видел 20 лет! Но еще более Магомету захотелось увидеть Шамиля: каков теперь имам Дагестана и как он отнесется к нему, перешедшему к русским.