Читать интересную книгу Лед и алмаз - Роман Глушков

В данный момент меня волновала не пробивная мощь гарпуна, а его точность и дальнобойность. И то, чтобы его не успели повредить гранатные осколки. Поэтому, как только Дюймовый активировал лебедку, я приказал ему навести возникшее на дисплее перекрестье прицела на сопло вражеской турбины и стрелять по готовности. Что Жорик и проделал, прежде чем вокруг нас опять загрохотали взрывы.

Вернее, загрохотали они не рядом с нами, а уже позади. За миг до этого «Кайра» скакнула вперед столь резко, что нас с Дюймовым вжало в спинки сидений чуть ли не до хруста в ребрах, а Тиберий прокатился на животе через весь кузов аж до грузового отсека. Оранжевая вспышка разогнала летящую нам навстречу снежную муть, за рывком последовал короткий, душераздирающий скрежет, и часть носового обтекателя «Кайры» оторвалась, словно начисто срезанная ударом гигантской сабли. А из пламени в нас шибанул град разномастных стальных обломков, которые добавили нашему ветровому щитку трещин, а обшивке — вмятин.

Вонзившийся в крыльчатку турбины лебедочный якорь рванул прицепленный к нему трос, и тот, лопнув, разрубил нам носовой обтекатель. И заодно придал этим рывком «Кайре» дополнительное ускорение. Что же натворил гарпун вкупе с оборванным тросом внутри турбины, и так понятно. Чтобы вывести из строя работающий на огромных оборотах высокоточный механизм, не нужно ни много ума, ни запредельных усилий…

— Право руля! — гаркнул я напарнику, смекнув, что мое злодейство удалось. Однако из-за него мы ненароком очутились в опасной близости от вспыхнувшего и разваливающегося на части «Альбатроса». — Вправо, черт тебя подери!..

Не было разницы, с какого борта обгонять аэросани чистильщиков. Из двух возможных команд я выбрал ту, в которой наличествовало больше резких, рычащих звуков. И которая вследствие этого могла быть лучше расслышана и понята водителем. Если, конечно, он полностью не оглох.

Нет, не оглох. Съежившийся от страха Жорик разобрал в грохоте мой приказ, хоть это было не так-то просто, и налег на рычаги. Но ничего с нами не происходило. Прямо по курсу все так же полыхало, искрило, лязгало и мельтешило, а мы продолжали балансировать на краю этого смерча, готового вот-вот втянуть нас в свой огнедышащий зев. Дюймовый с перекошенным от напряжения лицом пытался увести «Кайру» в сторону, но тщетно. Управление отказало. Гранаты чистильщиков сделали свое грязное дело. Все кончено. Через секунду-другую «Альбатрос» развалится на ходу, и мы на полной скорости протараним его горящие обломки!..

Извините. Не берите в голову. Иногда я, сам того не желая, тоже могу впасть в преждевременную панику. И чем дальше, тем чаще со мной подобное происходит. Что ни говори, а сдают понемногу нервишки, как бы усердно я тут перед вами ни храбрился…

Все с нашей «Кайрой» было в порядке. По крайней мере пока. Просто маневр уклонения отнял у нас чуть больше времени, чем я рассчитывал, только и всего.

Мир вокруг нас прояснился так внезапно, будто все это время мы скрывались под грязной полиэтиленовой пленкой, и сейчас ее сорвало с нас ураганным порывом ветра. Мы продержались в реактивной струе «Альбатроса» минуты три-четыре, не больше. Но когда Кайра вынырнула наконец из снежной круговерти и вновь очутилась на солнечном свете, мне чудилось, что я не видел его как минимум час.

Справа от нас протянулся речной берег. Выросший на его кромке за зиму снеговой нанос напоминал застывшую прибойную волну — да что там: настоящее цунами! — высотой в дюжину метров. Очень впечатляюще. Особенно учитывая то, что мы ехали совсем неподалеку от этого нависшего над рекой порождения ветров и снегопадов. Однако творившееся по левую руку от нас впечатляло больше. И не только впечатляло, но и радовало, ведь это мы, и никто другой, учинили сие безобразие…

«Альбатрос» вовсе не разорвало на части, как показалось мне с перепугу в снежной пелене. У него даже турбину не разорвало, хотя повреждения она получила серьезные и вряд ли подлежала восстановлению. Разлетевшиеся куда попало обломки и горящее топливо причинили нашим преследователям немало бед и разрушений. Чистильщики — те, которым повезло не погибнуть, — ища спасения, прыгали за борт «Альбатроса». Прыгали без оглядки, даже несмотря на то, что он продолжал мчаться по инерции вперед с огромной скоростью.

А что бы вы выбрали на их месте: переломать руки-ноги или сгореть заживо? Они не оставили нам выбора — мы в отместку не оставили выбора им. Справедливо? По мне — очень даже…

Обогнав и оставив позади объятый пламенем «Альбатрос», мы с облегчением обнаружили, что чистильщики на «Маламутах» прекратили погоню и бросились спасать выпрыгнувших из горящих аэросаней товарищей. Весьма благородно! Просто молодцы! Не бросили пострадавших в аварии ради каких-то жалких трех сотен миллионов баксов. Я бы на их месте вряд ли устоял перед таким искушением…

Ну а пока судьба предоставила нам кратковременную передышку, нелишне будет сбавить темп и изучить впередилежащий путь.

За время, что мы отбивались от охотников, «Кайра» домчалась до излучины Оби. Далее ее русло меняло направление с северо-восточного на северо-западное. То есть поворачивало влево примерно на девяносто градусов. Треть нашего предполагаемого маршрута осталась позади. Не исключено, что нам даже удалось вырваться из зоны охоты на нас. Несмотря на яростные нападки врага, повредить наш транспорт ему не удалось. Так по крайней мере заверил меня Жорик, добавив, правда, что кое-какие трудности с управлением все же появились. Оно стало не таким отзывчивым, как раньше — очевидно, взрывы погнули одну или несколько рулевых тяг. Но если мы не будем делать слишком резких маневров, то ничего страшного — можно ездить и так.

Вот только как оградить себя в будущем от резких маневров? На этот вопрос ни Дюймовый, ни я, ни Свистунов ответа не знали.

Погоня и встряска сказались на и без того плохом самочувствии доктора не лучшим образом. Однако ему удалось подняться на ноги и доковылять до сиденья без посторонней помощи, хотя я и опасался, как бы он случайно не перекувыркнулся через борт. Вид у Тиберия был такой жалкий и болезненный, что находись он сейчас не здесь, а за Барьером, в метро или трамвае, ему наверняка бросились бы уступать места даже старики и беременные женщины.

Снеговая туча — эта свинцовая плита, способная, казалось, придавить собой полмира, — неумолимо надвигалась. Она настолько контрастировала с ясным, безоблачным небом, которое радовало нас с самого утра, что при каждом взгляде на нее у меня по коже пробегали мурашки. Во мне боролись два непримиримых чувства: жгучее любопытство и инстинкт самосохранения. Первое вызывало желание непременно увидеть стихию, которая бесчинствует нынешней зимой в Новосибирске, второе — не угодить под удар этой стихии. За волнением моря лучше всего наблюдать с берега, а за непогодой — из-под надежной крыши. Да и что вообще такое — это любопытство? Обычная блажь. Крайне неуместная в сложившихся обстоятельствах. И как много она доставит мне удовольствия, когда небо завалит нас снегом по самые уши?

Обь за излучиной тянулась ровно и просматривалась вплоть до самого Барьера. Торчащие над снежными дюнами уцелевшие мосты выглядели неестественно низкими — такими, какими они всегда казались в половодье. Один из них — наполовину разрушенный Коммунальный, — являл собой рубеж, у которого наш речной вояж должен был завершиться. Этот мост и площадь Маркса соединял проспект — кратчайший путь, каким мы могли достичь нашей цели. Получится ли у нас прокатиться по левобережью так же, как по Оби, неизвестно — все выяснится лишь на месте. Но, в любом случае, от моста до площади уже рукой подать — пара километров, которые мы при необходимости пройдем и на снегоступах. Лишь бы только непогода не затянулась надолго.

Еще одна хорошая новость: за излучиной торосы переставали тянуться сплошной линией, превращаясь в неравномерный пунктир. И чем дальше, тем промежутки между ледяными глыбами становились все больше и больше. А где-то за Коммунальным мостом их гряда, вероятно, вовсе сходила на нет. Или же опять вставала глухой стеной — и такое не исключалось; рассмотреть это отсюда нельзя. Но так или иначе, теперь перегнать аэросани на другой берег Оби будет значительно проще.

Все вроде бы складывалось относительно неплохо: цель с каждой минутой приближалась, преследователи безнадежно отстали, снегопад грозил разразиться лишь через четверть часа, оставшийся отрезок речного маршрута не выглядел опасным… Одно настораживало — вздымающиеся на правом берегу и перемещающиеся параллельно реке клубы снежной пыли. Прибрежные наносы — те, что напоминали застывшее цунами, — загораживали обзор, не позволяя рассмотреть, что там творился. И ежу понятно, что ничего хорошего, но все равно узнать это было бы нелишне. Ибо причина, породившая движущийся вихрь, могла вскоре очутиться на речном льду. Где нас от этой угрозы уже ничто не загораживало и не защищало.