— Чем могу быть тебе полезен, Джинкс?
Полагаю, тебе нужно что-то от меня, — сказал он, всем своим видом выражая нетерпение.
— Что заставляет тебя так думать? — спросила она.
— Ну как же, ведь между нами нет никакой близости. Так что давай — ближе к делу.
— Очень хорошо. Ты послал «Тихоокеанскую колдунью» за гуано. Я здесь для того, чтобы удостовериться в том, что больше этого не случится.
Джинкс думала, что лицо его выдаст радость по поводу того, что она вынуждена была прийти к нему. Но если он и был этому рад, то не подал виду.
— Как президент компании, — сказал он, — я осуществляю полный контроль над своим флотом. Мои корабли плывут туда, куда я пожелаю, и перевозят тот груз, который я им велю.
— Понятно. Ты захватил власть и намерен использовать ее.
Ведь Эрик предостерегал ее: Джинкс заставила себя успокоиться.
— Хорошо, Карр. Если ты хочешь играть в эту игру, то, конечно же, поймешь, почему я решила использовать мои права.
Он поднял брови.
— Я и не знал, что у тебя есть какие-то права, если только ты не передумала и не решила продать мне свои акции.
— Ничуть. Но согласно отцовскому завещанию мы с дочерью имеем право пожизненного проживания в Хэрроугейте. Ведь так написано в завещании, да, Карр?
Воздух вокруг них, казалось, сгустился от ненависти, которую они испытывали друг к Другу.
— Ты не сделаешь этого. — Глаза его сузились. — Ты не оставишь Магилликутти.
Ноздри Джинкс раздулись, и она сказала повышенным тоном:
— Если хоть один из наших кораблей — слышишь? Хоть один из них — снова повезет гуано, я вернусь в Хэрроугейт так быстро, что ты и головы не успеешь повернуть.
— А если я брошу торговлю удобрениями, то ты будешь держаться подальше от Хэрроугейта?
— Пока да. Но не думай, что я дам тебе опрометчивое обещание и на будущее, Карр. Пока я не появлюсь там. Но возможность моего проживания там всегда будет висеть над твоей головой. Поверь мне, я не откажусь от этого оружия.
Когда дверь за ним закрылась, ее затрясло от гнева.
В тот вечер с «Колдуньи» пришел Эрик и занял комнату, примыкающую к ее. Они от души посмеялись над поражением Карра и отпраздновали свою победу в элегантно обставленной комнате Эрика. Потом они занимались любовью, лежа на шелковых простынях под теплым светом янтарной лампы.
Джинкс предвкушала еще несколько таких же вечеров, пока «Колдунью» моют и делают пригодной для проживания, но на следующее утро Эрик сказал ей, что едет на неделю домой.
— Поедем со мной, Рыжая. Мама очень обрадуется тебе, и она умирает от желания увидеть Эли.
Он уже несколько раз делал ей подобные предложения.
— Ты плохо спишь, Рыжая, — говорил он. — Наверное, тебе надо поехать ненадолго домой.
За последние пятнадцать месяцев этот вопрос возникал уже несколько раз. В первый раз Джинкс сказала, что Элисон еще слишком мала.
— Мама сразу поймет, что она не от тебя. Но в последние пятьмесяцев, с тех пор как пришло письмо от Карра, сообщающее о гибели родителей, Джинкс решительно отклоняла предложения Эрика поехать домой.
— Зачем мне ехать в Орегон? — спрашивала она его. — Меня с ним больше ничего не связывает.
Но на этот раз он был настойчив.
— Поедем со мной в Миллтаун, Рыжая. Мама хочет посмотреть на ребенка. Ведь она думает, что Эли — ее внучка.
— Тогда лучше будет, если ты скажешь ей правду! Не говори ей, чей в действительности Эли ребенок, но дай матери понять, что у нее нет внучки!
— Джинкс, но так нельзя. Все думают, что мы женаты и что Эли — мой ребенок.
— Ну мы ведь не женаты и она — не твоя. И теперь, когда мама и отец… ну, больше не к чему притворяться.
— Так ты поэтому зарегистрировалась как мисс Хэрроу? Ты хочешь, чтобы все знали, что Элисон — незаконнорожденная?
— Нет. Я хочу только, чтобы ты все объяснил тете Эйлин. Эли не ее внучка, и несправедливо и дальше держать ее в неведении.
— Джинкс…
— Нет! Элисон только моя, и ничья больше! И я не хочу возвращаться в Орегон.
Эрик уехал в Миллтаун в среду утром. Как только они поцеловались на прощание, Джинкс оделась, поручила Элисон заботам няни и вышла на свет Божий. «Не о чем беспокоиться, — утешала она себя. — Ведь мама же жила одна с четырнадцати лет!» Но Джинкс тем не менее нервничала.
В отцовском банке ее приняли с преувеличенным почтением и обилием белозубых улыбок. Она подумала: встречали бы они ее так же, если бы знали, что она живет в грехе с одним мужчиной и родила незаконного ребенка от другого — своего собственного брата?
— Я не очень-то понимаю в делах, мистер Броктон, — сказала она банкиру.
— Тогда позвольте нам помочь вам, чем мы сможем. И позвольте сказать вам, что мы счастливы видеть вас снова, мадам. Я хорошо помню, как вы приходили к нам с отцом, упокой, Господи, его душу.
— Да, спасибо, мистер Броктон. Насколько я знаю, на мое имя был открыт счет, и я хочу узнать, как скоро я могу получать с него деньги.
— В магазинах будут рады открыть вам кредит, миссис Магилликутти. Глаза ее засияли.
— Я сохраняю имя своего отца, — жестко сказала она.
Он, по-видимому, удивился этому.
— Миссис… мисс — мисс Хэрроу?
— Да, именно так. Поэтому, пожалуйста, сделайте необходимые изменения сейчас же. — Она улыбнулась ослепительной и фальшивой улыбкой. — Ну, а теперь — как мне можно расходовать деньги, не имея при себе большого количества наличных? — Она чувствовала себя такой серой, понятия не имея о деловом мире.
Но напрасно она тревожилась. Как часто говорил отец, с деньгами все возможно.
Лицо Броктона засияло, как медный шар. — Позвольте, я объясню вам, как пользоваться чеками, миссис — извините, мисс Хэрроу Джинкс провела три восхитительных дня, покупая рождественские подарки и одежду. Она удивилась, как весело и приятно это — покупать. Как она презирала Эдит за ее любовь к красивым вещам! Бедная Эдит. Она знала так мало удовольствий в жизни.
Как это прекрасно — иметь неограниченное количество денег на расходы! Целых три дня Джинкс кутила, познав для себя совершенно новое удовольствие!
На четвертый день она открыла утреннюю газету, посмотрела на дату, и радостное настроение покинуло ее.
Десятое декабря — день рождения Райля. На какое-то время комната отеля перестала для нее существовать. Она видела озеро, яркое и блестящее от солнечного света, а над ним — Хэрроугейт. За своей спиной Джинкс почти ощущала холодок, идущий от кирпичей дома. Рядом с собой она мысленно видела Райля, склонившегося над рисунком, видела, как он быстрыми движениями кисти схватывает черты ее лица и красоту бегущих облаков, от которой ей хотелось плакать. Она слышала песню дрозда, доносящуюся из сада, чувствовала запах зреющих персиков… и руки Райля…