Установка буя заняла не больше пяти минут. Закончив ее, я огляделся вокруг. До чего мне хотелось покопаться напоследок в песке! Ведь как раз сюда я давно стремился. Не упускать же такую возможность!
Определив примерно место, где Светлана нашла статуэтку, я начал разгребать песок чуть левее. По схеме Кратова каюта капитана погибшего корабля должна была находиться где-то здесь.
Рылся я пять минут, десять, но безрезультатно. Мои пальцы не нащупали в песке ничего, кроме двух обломков скалы, а в запасе оставалось всего десять минут.
Обозлившись, я стал так разгребать песок, что вокруг поднялась муть. Видел бы Василий Павлович, как я веду раскопки, ох и отругал бы меня!
И вдруг левая моя рука нащупала какой-то острый предмет. Чтобы рассмотреть, что это такое, мне пришлось поднести его к самым глазам, такая мутная стала вокруг вода. Это оказался всего-навсего черепок глиняной чашки!
Как ни странно, даже такая ничтожная находка придала мне силы. Значит, я все-таки на правильном пути: чашки могли находиться именно в жилых помещениях, где готовили пищу, обедали, спали. И я решил продолжать раскопки.
Но не прошло и минуты, как сигнальный конец, обвязанный вокруг пояса, трижды туго натянулся, Меня вызывали наверх.
«Покопаюсь еще хоть несколько минут», — подумал я и, сообщив ответным подергиванием троса, что сигнал понял и выполняю его, продолжал рыться в песке.
Что-то круглое попалось мне под руку… Словно палка или, скорее, тонкое бревно. Неужели дерево сохранилось в воде?! Я лихорадочно потянул бревно из леска. Оно оказалось коротким или, может, обломилось?
Разбираться некогда. Сверху решительно потянули за сигнальный конец. Прижимая обеими руками к груди найденный обломок, я покорно начал всплывать.
Подтащив меня кверху метров на десять, трос слегка отпустили, чтобы я сделал необходимую по инструкции остановку.
Здесь вода была чище, и я смог наконец рассмотреть свою находку. Это был вовсе не обломок бревна, как мне показалось сначала. Я держал в руках странный цилиндр длиною почти в полметра, а диаметром сантиметров в двадцать. Я поскреб его кончиком кинжала, счищая плесень.
Цилиндр несомненно был металлический!
«Разум отказывается верить»
Пока я нырял, море за какие-то полчаса разгулялось не на шутку. Волна едва не ударила меня о борт корабля. Мне не удавалось уцепиться за веревочную лестницу: ведь руки-то были заняты..
К счастью, с палубы заметили это и поспешили на помощь. Один из матросов влез на стрелу и повис над волнами на веревочной лесенке. Я передал ему цилиндр и, выбрав момент, крепко вцепился в лестницу. Потом стрелу повернули, и она плавно перенесла нас по воздуху прямо на палубу.
Еще паря в воздухе, я увидел, какое свирепое лицо у Кратова. Надо было первому переходить в наступление. Выхватив из рук матроса найденный цилиндр, я молча подал его оторопевшему профессору.
Он повертел его в руках и вдруг крепко прижал к груди:
— Циста! Боже мой, это же циста! Я. боялся надеяться — и вдруг…
Никто ничего не понимал. А старик, не выпуская находки из рук, подскочил ко мне и трижды поцеловал в мокрую щеку.
— Ты понимаешь, что ты нашел? — спросил он. — Это же листа!
Я постарался изобразить на лице изумление и радость, но, наверное, это мне не очень удалось, потому что Кратов покачал головой и укоризненно сказал:
— Они не знают, что такое циста! — тут он посмотрел на своих студентов. — И еще собираются стать археологами! Благодарите судьбу, что сегодня не экзамен. Я бы всем вам недрогнувшей рукой поставил по двойке!
Он поднял цилиндр высоко над головой и торжественно проговорил:
— Запомните раз и навсегда — в таких медных футлярах греки перевозили книги и рукописи. Это бесценная находка, потому что рукописей древних сохранилось ничтожно мало. Мы знаем, что великий Софокл написал сто двадцать три пьесы, а дошло до нас только семь. Понимаете теперь, как дорога для науки каждая — вновь найденная древняя рукопись?!
— А вдруг эта циста пуста? — испуганно перебил я профессора.
Василий Павлович сердито посмотрел на меня, словно я покушался отобрать у него драгоценную находку. Он снова начал вертеть цилиндр в руках.
— Не может быть, — сказал он наконец. — Кто станет так тщательно запечатывать пустой футляр? В нем несомненно что-то есть. Сейчас проверим…
Сопровождаемый чуть ли не всеми, кто оказался на палубе, Кратов спустился в каюту. Торопливо стянув с себя маску и переодевшись, я через несколько минут исследовал за ними, но в каюте Кратова никого не нашел. Оказывается, туда набралось столько желающих присутствовать при вскрытии цисты, что пришлось всем перебраться в более просторную кают-компанию.
Когда я протолкался туда, Василий Павлович, расстелив на столе большой лист бумаги, уже осторожно соскабливал с цисты наросшие за века водоросли: Находка, видимо, действительно очень взволновала его, потому что против обыкновения он стал необычайно разговорчив.
— Циста… Я мечтал с самого начала… — не очень связно восклицал он, возясь с цилиндром. — Помните, когда нашли статуэтку, я сразу подумал, что на корабле… плыл человек, интересующийся искусством. У него могли быть и рукописи. Сейчас мы узнаем, какие… Сейчас мы посмотрим, что же в ней таится…
Я постепенно проталкивался поближе к столу. Как главного виновника-торжества меня пропускали, хотя и не слишком охотно.
Между тем профессор острым скальпелем продолжал счищать водоросли с медного позеленевшего цилиндра.
Что в нем? А вдруг мне посчастливилось подарить миру неведомую раньше трагедию Софокла? Или Эсхила? Или какой-нибудь удивительный философский трактат, который перевернет все наши знания о древних греках?!
Ну, а если вода проникла в футляр и рукопись превратилась в грязную кашицу? Или вовсе растворилась в морской воде, как и тот неведомый корабль, на котором ее везли двадцать веков назад?
— Нет, крышка засмолена хорошо, — сказал Кратов.
Он словно читал мои мысли!
Затаив дыхание мы следили, как профессор начал Потихоньку соскабливать слой за слоем окаменевшую смолу. Потом попробовал отвернуть крышку. Но она не поддавалась.
— Огня! — скомандовал Кратов. — Налейте спирту и подожгите. Только осторожно!
Светлана сбегала к нему в каюту и принесла спирт. Его налили на блюдце. Капитан, который примостился рядом с Василием Павловичем, торопливо чиркнул спичкой. Спирт загорелся голубоватым пламенем.
Кратов поднес к огню крышку цисты. Смола зашипела. Еще несколько поворотов — и крышка начала отвинчиваться.
Кратов снял ее, перевернул футляр, и из него медленно, словно нехотя, выполз толстый сверток.
Пергамент! Я никогда в жизни не видел пергамента, по сразу догадался, что это именно он.
Профессор дрожащими пальцами начал его разворачивать. В трубочку были скатаны два больших листа, слипшихся вместе. Кратов осторожно разделил их и положил перед собой на бумагу, тут же с помощью Светланы придавив куском толстого стекла.
По серому листу неровными строчками рассыпались буквы. Неужели можно их расшифровать? Буква наскакивала на букву, видно, писали во время сильной качки.
Но наш старик ни на минуту не растерялся. Он сразу начал читать с листа, словно текст ему был давно знаком:
— «От Аристиппа, сына Мирмека, дорогому другу Ахеймену — привет! Спешу тебя порадовать, дорогой друг и покровитель, славными новостями…» Это может читаться и как известие, и как новость… «Грозная опасность, нависшая над благословенным Боспором, к счастию, миновала. Славный Диофант, присланный к нам сюда мудрым царем Митридатом — да продлят боги его жизнь! — в решительном сражении разбил мятежного раба Савмака…»
Профессор остановился, посмотрел на капитана и перечитал снова, точно не веря себе:
— Да, совершенно несомненно: сигма, альфа, ипсилон, мю… Савмак! И Диофант, конечно, тот самый!
Он снова склонился над пергаментом: