Нам все стало ясно, и доводы Василия Павловича казались совершенно неопровержимыми. Как только мы сами не додумались до этого?
— Теперь нам предстоит продвинуть раскопки вот сюда, чтобы уточнить контуры судна, — продолжал Кратов, показывая на те места схемы, где пунктир обрывался и начинались «белые пятна». — Но в этом году мы, вероятно, не успеем все закончить. Только после полного завершения раскопок, уважаемый Трофим Данилович, мы, может быть, сумеем, наконец, ответить на вопрос, интересующий нас всех, — как же были устроены суда у древних греков?
— Как, Василий Павлович, неужели мы не закончим работу в этом году? — огорчилась Светлана. — Мы вам будем доставать по сто амфор в день!
— Вот этого-то я как раз и боюсь, — покачал головой профессор. — Опасаюсь вашей прыти. Она ни к чему хорошему при раскопках не приводит. Поймите же, что не амфоры нужны. Их много в музеях, а вот судна ни одного. Когда мы выберем все амфоры, тогда только и начнется, в сущности, настоящая работа. Придется применять какие-нибудь машины, что ли, и просеять весь песок на месте крушения. Только так, по крупицам, и добывается в археологии истина. И конечно, в этом году мы все проделать не успеем. Уже сентябрь, скоро вода станет холодной…
— По последнему прогнозу, — вмешался капитан, — в ближайшие дни следует ожидать хорошего шторма. А тогда придется бежать отсюда. Если прижмет наш «Алмаз» к банке Магдалины, то как бы нам не повторить последний путь вашего древнего корабля — на дно морское. Море-то ведь осталось таким же, не постарело за две тысячи лет.
— Вот видите, — засуетился Кратов, свертывая свою схему. — Значит, для работы остались буквально считанные дни. Не будем же их растранжиривать на всякие происшествия!
Он все-таки чудак немножко, наш старик. Как будто мы нарочно ищем приключений или сами вызываем «всякие происшествия»! Море есть море. Когда ныряешь, не знаешь, какие сюрпризы поджидают в его глубинах.
Отдохнув, мы на следующий день взялись за работу с большим азартом и подняли на поверхность двадцать шесть амфор!
Выкапывая их из песка, я мечтал уже о других, более интересных находках. Меня все время тянуло порыться в том месте, где Светлана нашла чудесную статуэтку. Видимо, там были каюты команды или капитана. Может быть, в песке у подножия скалы скрыты какие-нибудь сокровища?
Перед очередным погружением я отозвал Михаила в сторону и сказал:
— Помнишь наш уговор? Теперь моя очередь поискать что-нибудь интересное, пока ты за меня будешь раскапывать амфоры.
— Справедливо, синьор, — согласился он. — Но мы же с тобой работаем в разных нарах. Поменяйся со Светланой, тогда я смогу выполнить свое обещание.
Осуществление своего плана я решил отложить до другого дня. Но, проснувшись утром, сразу понял, что ничего из моего замысла не выйдет: койка раскачивалась; по полу каюты, как живые, ползали чьи-то ботинки; переборки скрипели; на полочке дребезжал графин. Начинался шторм, а это значит — конец нашей работе.
Я вышел на палубу. Она качалась и ускользала из-под ног. На крыле мостика стоял капитан в плаще, придерживая обеими руками фуражку.
— Три балла! — весело крикнул он мне, — И ветерок крепчает!
Нашел чему радоваться. Конечно, старик ни за что не разрешит дам сегодня опускаться. Инструкция «не рекомендует» погружения даже при волнении в два балла. А почему? Ведь на дне сейчас спокойно, как всегда. Волнение затихает уже в нескольких метрах от поверхности моря.
В десять часов мы собрались на совещание в кают-компании. Кратов был мрачен и сразу предоставил слово капитану.
— Мне жаль вас огорчать, Василий Павлович, — сказал тот, — но, судя по всему, придется уходить. Ветер крепчает, и к ночи достигнет баллов шести. На таком грунте мы не устоим и на двух якорях. Придется дальнейшие поиски отложить.
Кратов поднял голову, тяжело вздохнул и пожал плечами.
— Ну что же, — сказал он медленно, — с морем, конечно, не поспоришь. Только как мы сможем в следующий раз найти это место?
— Об этом вы не беспокойтесь, запеленгуем наше положение, и в будущем году вы точно придете сюда.
Кратов помялся, а потом со смущенной улыбкой добавил:
— Если бы можно… было как-нибудь… прикрыть место раскопок… На суше мы всегда так непременно делаем. А то размоет все штормом, — и выжидательно посмотрел на капитана.
— Это на дне-то? — капитан громко рассмеялся. — Простите, профессор, но вы плохо знаете море. Поверьте мне: там, где лежит затопленное судно, сейчас полный штиль. Если уж ваши амфоры за двадцать веков не разбило вдребезги, то наверняка ничего с ними не случится еще за год.
— Вы правы, — смутился Василий Павлович.
Но по выражению лица Кратова было видно, что слова капитана его, все-таки не успокоили. Он боялся потерять так счастливо найденный корабль.
Заметил это и капитан и, подумав, предложил:
— А что, если нам поставить под водой сигнальные буйки? Чтобы надежнее определить границы раскопок? На поверхности их могут сорвать зимние штормы, да и не стоит привлекать к этому месту внимание. А если их укрепить на якорьках метрах в двух от дна, то никакая волна не потревожит.
Как загорелись мы этой идеей! Еще бы: совершить погружение в шторм! Воспоминаний хватит надолго.
Профессор засомневался:
— Предложение весьма заманчиво, Трофим Данилович. Но ведь работать в шторм под водой запрещает инструкция.
— А вы не читайте ее, — к нашему восторгу, добродушно ответил капитан. — В шторм инструкции листать некогда. Да и разве предусмотришь в — них все случаи? Ребята у вас бравые, ныряют отлично. А если вы в них сомневаетесь, могу послать кого-нибудь из своих морячков. Вот Курзанову, например, доводилось нырять и не в такой шторм, чтобы освободить от намотавшихся сетей рулевое перо…
Мы никак не ожидали от капитана такой прыти и так зашумели, что он шутливо замахал на нас руками и закричал:
— Да это форменный бунт! По морским законам я могу вас всех перевешать сейчас на рее!
Однако его предложение подменить нас задело и начальника экспедиции. Кратов потребовал тишины и сказал решительно:
— Так и сделаем. Аристову и Козыреву готовиться к погружению, Павлик и Борис страхуют.
С помощью матросов мы быстро привязали к двум буйкам тяжелые грузила на коротеньких тросах. Сначала выбрали более яркие красные буйки, а потом сообразили, что под водой они потеряют яркость и будут плохо заметны. Решили их заменить белыми.
Буйки с грузилами надо было сбросить на дно и прочно укрепить у предполагаемого носа и кормы затонувшего корабля.
На этот раз погружением руководил капитан. Нам предстояло спускаться в воду не с трапа, как обычно, а не веревочной лестнице, спущенной со стрелы, чтобы волна не шарахнула нас о стальную обшивку судна. Стрела же, с помощью которой на палубе поднимают грузы, выступает далеко над бортом.
Первым полез на стрелу Михаил. Он неуклюже спустился по веревочной лесенке и повис на ней, выжидая набегающую волну. Вот она накрыла его. Мишка разжал руки и сразу ушел на глубину. Это у него довольно легко получилось. Наступила моя очередь. Стрела сильно раскачивалась, я чувствовал себя котенком, вцепившимся в маятник стенных часов и не зияющим теперь, как спрыгнуть на землю. Дважды чуть не сорвался и не полетел в бушующие волны. Нелегко было во время качки с, тяжелыми баллонами за спиной спускаться по лесенке. Зыбкие веревочные ступеньки предательски ускользали из-под ног.
Зато, очутившись в воде, я сразу почувствовал облегчение, как рыба, вернувшаяся в родную стихию. Волна качнула меня и властно потянула вниз. С каждым метром глубины вода становилась прозрачнее и спокойнее.
Спустившись на дно, я увидел ожидавшего меня Михаила. Телевизионную установку уже подняли на борт, и дно, где еще вчера мы с таким азартом работали, выглядело теперь пустынным и заброшенным. Волнение здесь совсем не ощущалось. Только чуть колыхались стебельки водорослей, торчавшие из песка.
Михаил поднял руку. К нам неторопливо опускался буек, покачиваясь, словно воздушный шар. Немного правее и выше его виднелся и другой. Михаил направился к нему, а я, поймав первый буй, потащил его к подножию скалы, чтобы отметить носовую часть корабля.