Читать интересную книгу Гарольд Храбрый - Борис Финкельштейн

   — Уберегал, государь, — кивнул прелат. — Они должны были нести в мир Слово Божье.

   — Так, так, так. А Иуда? Он-то по-настоящему предал?

   — Он предал. Но не так, как люди это понимают... Иисус ни от кого не скрывался. Иуда предал его в душе. Он носил сундук с деньгами и был жаден и корыстен. Ему не дано было проникнуться светом истины, исходившей от Учителя.

   — Поэтому Иисус и удалил его с Тайной вечери? Чтоб он не узнал Имя Бога?

   — Да.

   — Иисус не боялся смерти... — размышляя вслух, откинулся на спинку кресла Гарольд. — И знал, что ученики не предадут... О чём же он просил Бога?.. Не о Иуде ли?

   — Не думаю... — покачал головой архиепископ. — Хотя... Как его ни суди, а Иуда был близок Учителю.

   — Вот. Вот...

   — Всегда сидел подле него. Как друг... Или брат... — произнеся последнюю фразу, архиепископ спохватился и настороженно взглянул на короля.

   — Как друг... Или брат... — эхом отозвался Гарольд, опуская глаза.

Он молчал, оглаживая бороду, а архиепископ переживал, ругая себя за то, что напомнил королю о брате. В этот момент Гарольд поднял взор.

   — Если говорить по совести, — негромко произнёс он, — Иуде было не просто. Все ученики не от мира сего, а он обычный. Если б он отринул золотого тельца и поднял взор к небу, то и тысячи других могли бы сделать это... Но он предал... И Иисус понял, что время ещё не настало. Так?

   — Так, государь, — с грустью подтвердил священник.

Гарольд пристально взглянул на него и неожиданно спросил:

   — А если б Иисус пришёл сейчас?

   — Думаю, было бы то же самое, — не задумываясь, ответил архиепископ. — Как ни прискорбно это сознавать.

   — Ия того же мнения... — произнёс король и с горечью добавил: — Отчего мы не хотим слышать? И видеть?.. Не потому ли, что вера усложняет жизнь?

   — Усложняет, государь. Тем, кто привык жить лишь для себя, — вздохнул священник. — Иным она открывает дорогу к счастью.

   — А без неё его не познать?

   — Многие пробовали... Ни у кого не получилось... Коль нарушает законы мироздания — приходится держать ответ.

Услышав последнюю фразу, Гарольд нахмурился, поднялся и прошёл к окну. Он постоял там несколько мгновений, затем возвратился на место, опустил голову и о чём-то задумался.

   — Святой отец, — вновь обратился он к архиепископу, — меня не оставляет одна мысль. Она гложет меня и днём и ночью...

Гарольд прервался, не решаясь продолжить, лицо его напряглось, в глазах засветилась неизбывная тоска. Старик понял, что король хочет поговорить о наболевшем, и поспешил прийти на помощь. Мягко взглянув на него, он негромко произнёс:

   — Вы имеете в виду вашу злополучную клятву, Ваше Величество?

Гарольд сокрушённо кивнул и сдавленно ответил:

   — Её... И всё, что случилось потом...

   — У вас не было выбора, — развёл руками священник.

   — Тут я с тобой не согласен, — покачал головой король. — Выбор есть всегда...

   — Вас принудили дать клятву! — стоял на своём архиепископ. — К тому же вы не знали, что под покрывалом спрятаны Святые Мощи. Да и на клятвопреступление вы пошли лишь в интересах родины. Ведь так?

   — Отчасти, святой отец, только отчасти... — вздохнул король. — Столкнувшись С подлостью и коварством, я действительно думал только о родине, — продолжил он после секундной паузы. — И дал клятву, зная, что нарушу её и тем самым спасу свой народ от владычества норманнов.

   — Вот видите, — улыбнулся прелат. — На вас нет вины. Бог милостив, он поймёт и простит вас.

   — Он-то, может, и простит... — согласился Гарольд. — А что делать мне? Продолжать лгать?

   — Кому, Ваше Величество? — не понял старик.

   — Самому себе...

   — Но в чём ваша ложь?! — воскликнул архиепископ.

   — В попытке оправдать честолюбивые помыслы! Кто заставлял меня по возвращении надевать корону?!

   — Так решил Высший Совет...

   — Решил... — поморщился король, — идя навстречу моему желанию...

   — Не только вашему... — начал было старик.

   — Именно моему! — перебил его Гарольд. — Ведь я мог стать регентом при юном Этелинге, — с горечью продолжил он. — И обезоружил бы тем самым Вильгельма... Но я не устоял перед соблазном. Ухватился за корону! И навлёк беду на свой народ, поставив его на край пропасти...

Он встал и заходил по залу. Священник растерянно молчал.

   — Я готов ответить за свои грехи! — воскликнул Гарольд, возвращаясь на место. — Но почему ни в чём не повинные люди должны страдать из-за одного честолюбца?

Произнеся эти слова, он уронил голову и чуть слышно закончил:

   — Мне больно, отец Альдред, невыносимо больно... Совесть жжёт моё сердце... Я ищу выход и не нахожу его...

   — На всё воля Божья, Ваше Величество, — тихо промолвил старик. — Раз вы поступили так, значит, не могли поступить по-иному. И то, чему суждено случиться, произойдёт — независимо от того, приняли вы корону или отказались бы от неё... Если на нашу землю придёт беда, значит, мы заслужили её...

   — Заслужили? — усомнился Гарольд.

   — Именно! — подтвердил священник. — Мы силой завладели этой страной. Принесли много горя бриттам. Заставляли их верить нашим богам и смотреть на мир нашими глазами. И уничтожали, либо изгоняли с острова недовольных... Мало того, мы бесконечно воевали друг с другом и в конце концов превратились в жертву — теперь хотят завоевать нас.

   — Нас уже завоёвывали...

   — Это было предупреждение. Мы не вняли голосу Господа. Разве англы и саксы стали едины?

   — Нет. Но народ ли в этом повинен?

   — И он тоже. Менее, нежели знать, но повинен.

   — Положим, ты прав, — кивнул Гарольд. — А в чём повинна любящая женщина, заточенная в монастырь? И дочь, лишённая матери? — с болью спросил он.

Священник растерянно взялся за крест, не находя что ответить.

   — Молчишь, друг мой, — невесело усмехнулся король. — То-то же.

Он тяжело вздохнул и продолжил:

   — Легко рассуждать о высоких сферах... И промысле Божьем... Так можно оправдать что угодно... Но то, что совершили мы с тобой, оправдать нельзя! Нельзя!! — стукнул он кулаком по подлокотнику.

   — Что было делать? — развёл руками прелат. — Интересы державы требовали этого...

   — Опять ты о державе, — поморщился Гарольд. — В тот раз я отдался голосу разума, — с грустью продолжил он. — А слушать надо сердце. Разум лжив... И подвластен гордыне... А сердце никогда не обманет...

Он покачал головой и хмуро закончил:

   — Хотя я напрасно обвинил тебя... Вина на мне, и только на мне... А теперь ступай. Благодарю за твой рассказ о Спасителе и более не задерживаю.

Архиепископ поднялся и, смущённо откланявшись, покинул зал. Король остался один. Концовка беседы произвела на него тягостное впечатление. Он глубоко задумался и внезапно для себя воочию представил Иисуса.

Тот был в Гефсиманском саду, что раскинулся на склоне Масличной горы. Он одиноко сидел на огромном холодном камне, кутаясь в ветхий плащ. Прямо перед ним, за ущельем Кедрон, вздымалась громада спящего Иерусалима, а за спиной негромко потрескивал костёр, у которого грелись ученики.

Неяркое, мятущееся пламя освещало их встревоженные лица. Дух предательства, смешиваясь с терпкими ароматами южной ночи, будоражил людей. Напряжённо поглядывая друг на друга, они ждали развязки. Все радужные надежды, питавшие их в последнее время, рухнули в одночасье — предсказанные Учителем испытания приближались с леденящей душу неотвратимостью.

Зловещая тьма теснила со всех сторон кучку людей. Холодный ветер, прилетавший с вершины горы, безжалостно рвал одежды, а кряжистые масличные деревья, напоминавшие часовых, равнодушно слушали их стенания.

Иисус задумчиво взглянул на учеников и мягко улыбнулся. Затем поднял глаза к небу. Мудрость и покой светились в них и лёгкий проблеск надежды... Но лишь звёзды смотрели на него, далёкие, холодные, неумолимые... Что-то светлое, тревожащее душу было в этом человеке, спокойном и величественном в своём беспредельном одиночестве.

Картина была настолько отчётлива, что Гарольд невольно поёжился и тихо произнёс:

   — Что может быть страшнее непонимания?.. И предательства?..

Он провёл рукой по лицу и закончил:

   — Если можешь, прости, Господи... И отведи от меня чашу сию!

Глава 25

ГОНЕЦ

После беседы с отцом Альдредом король отобедал с приближёнными и вернулся в тронный зал. Затворившись, он в течение двух часов никого не принимал. Гарольд то ходил, то снова усаживался в кресло, тягостные думы не давали ему покоя. Король размышлял о Тостиге. Он не мог вернуть брату графство и чувствовал себя виноватым, мучительно искал выход из сложного положения и не находил его.