Младший Лаутер и его коллеги представили законопроект оперативно и в соответствии со всеми инструкциями. Но после дело забуксовало. Лаутеру сказали лично собрать подписи всех членов Совета министров, чтобы они тоже несли ответственность за закон, – это растянулось не на один день. Нередко какой-нибудь министр заставлял Лаутера прождать несколько часов, прежде чем поставить свою подпись, что страшно его бесило. Законопроект был готов только ко второму ноября. Затем Лаутеру поручили рассказать о плюсах реформы на телевидении. После того как его показали на экране в полицейской форме, Лаутер понял: из него сделали «злодея», которому поставят этот закон в вину – несмотря на то что он действовал по приказу сверху.
Пока Лаутер ждал подписей в министерских приемных, перед партийным руководством встали новые проблемы. Зазвучали призывы к массовым забастовкам – в том случае, если в Чехословакию не разрешат ездить по старым правилам, с минимумом бумаг, а не с паспортом и визой. Политбюро решило уступить. Однако после решения властей вернуть старые правила, в среду, 1 ноября, в Чехословакию хлынула волна беженцев, быстро заполнившая посольство ФРГ в Праге. К пятнице, 3 ноября, больше четырех тысяч восточных немцев собрались у посольства в Праге, ютясь в ужасных условиях. Условия теперь были даже хуже, так как чешские служащие посольства пришли в ярость от того, что им в очередной раз приходится иметь дело с такой ситуацией. Вдобавок ко всему западногерманский «посол» в ГДР Франц Бертеле 3 ноября проинформировал Кренца о том, что его офис – постоянное представительство в Восточном Берлине, – который якобы закрывался на ремонт, вскоре возобновит работу. Настоящая причина закрытия состояла в том, что 7 августа в нем нашли убежище 130 восточных немцев; Бонн объявил о ремонте, чтобы предотвратить наплыв новых беженцев. Теперь Бертеле угрожал Кренцу тем, что представительство «откроется в ближайшие недели», видимо, чтобы принять новую волну людей. Кренц спросил Бертеле, не может ли его офис «немного продлить время [ремонтных] работ». Бертеле не ответил.
В это время в Восточной Германии продолжала набирать обороты мирная революция. Между режимом и революцией разворачивалось что-то вроде конкуренции за улицы Восточного Берлина. Однако вместо физической силы революционеры прибегли к помощи рок-музыкантов: те призывали песнями к демократии, открытости и реформам на большом концерте – что сильно встревожило Штази. Параллельно организация Боляй «Новый форум», требуя политических реформ, привлекала все новых и новых приверженцев. Боляй и ее соратники решили сделать символический жест, подав заявку на регистрацию организации, – хотя группа быстро росла и без официального одобрения. Им отказали в регистрации по личному приказу Кренца. Популярность «Нового форума» продолжала расти вопреки отказу властей в регистрации, а возможно, и вследствие его. А молодой пастор Маркус Меккель вместе с друзьями и коллегами решил поиздеваться над властями, основав новую и независимую Социал-демократическую партию Восточной Германии, предшественница которой давно была поглощена СЕПГ.
Одна театральная труппа предложила провести в Восточном Берлине в субботу, 4 ноября, большую демонстрацию; событие масштаба лейпцигских понедельничных маршей, но в столице ГДР – что было новым этапом эскалации борьбы за улицы Восточного Берлина. Несмотря на опасения, правящий режим разрешил мероприятие. Было неясно, как организаторы демонстрации отреагировали бы на запрет, а Кренц пытался создать себе репутацию миротворца. Партия внесла в расписание мероприятия речь Шабовски как представителя СЕПГ. А в попытке укрепить свой авторитет лидера Кренц за день до демонстрации выступил по телевидению и радио ГДР (после специального анонса за два часа). Он посоветовал восточным немцам, намеренным покинуть ГДР, оставаться дома: «Ваше место здесь». Затем Кренц пообещал в скором времени сделать специальное объявление о порядке заграничных поездок и эмиграционной политике, ссылаясь на «почти готовый к публикации новый законопроект».
На самом деле сказанные Кренцем и его товарищами слова звучали бы менее воодушевляюще, если бы общественность знала всю подноготную. Штази переживало, что во время демонстрации 4 ноября будут попытки штурмовать Стену. Кроме того, в тот насыщенный событиями день Кренц издал приказ, распространенный Штази по всем нижестоящим отделениям. Приказ поручал тайной полиции предотвращать несанкционированные попытки пересечь границы ГДР, при необходимости «с применением физической силы». Однако сотрудникам Штази запрещалось использовать оружие в случае «возможных демонстраций». Что конкретно это означало, сказать трудно. Система Кренца, по-видимому, уже в любых обстоятельствах была неспособна дать однозначные директивы. С одной стороны, выступая на телевидении, Кренц обещал реформы, хотя в реальности их не проводил, а с другой – пытался сохранить репрессивный порядок, не давая, однако, силам безопасности карт-бланш на применение оружия.
Уже утром 4 ноября было ясно, что демонстрация в Восточном Берлине станет событием поистине колоссального масштаба. Примерно полмиллиона участников заполонили Александерплац в самом центре города. На кадрах аэрофотосъемки центр города сильно потемнел от наплыва людей. Мероприятие продолжалось почти весь день, и на нем выступили многие ораторы, включая Шабовски. Биртлер тоже попросили произнести речь. Хоть ее и страшила мысль о выступлении перед такой огромной толпой, она все же согласилась. Чтобы меньше нервничать, Биртлер надела пальто своего парня: она думала, что, находясь на сцене, будет представлять, как он ее обнимает. Разглядывая море людей, она стала просить про себя прощения, осознав, с каким пессимизмом она прежде думала о жителях ГДР. «Я не ожидала от них такого мужества и уверенности в себе», – вспоминала она; количество обратных примеров изумило ее. Оглядываясь назад, Арам Радомски, который тоже участвовал в демонстрации, называл поразительным факт, что никто из демонстрантов не занялся тем, чего режим опасался больше всего, – штурмом Стены. Четвертого ноября этот барьер – последний рубеж контроля, остававшийся у режима, – все еще давил своей мощью на жителей Восточной Германии.
В следующий понедельник, 6 ноября, все крупные газеты ГДР напечатали текст составленного Лаутером законопроекта о заграничных поездках. Хотя издания и расхваливали его как кардинальную перемену, представленный Лаутером и его коллегами документ определенно ею не был. Во-первых, поскольку это был лишь проект, а не закон, он пока что не означал реальных перемен. И даже если бы вскоре он и вступил в силу, то по его условиям выезжающим все равно приходилось бы подавать заявку для получения разрешения, причем в тех же самых организациях, что и раньше. Хотя отныне эти организации должны были принимать решения «быстро», фактическое время обработки запроса о поездке за рубеж могло составлять до тридцати дней (три дня в срочных случаях, но что считалось «срочным» – не уточнялось) и от трех до шести месяцев для заявлений на эмиграцию. Немаловажно, что проект по-прежнему оставлял государству возможность отклонить заявление с привычными